ВРЕМЯПРОВОЖДЕНЬЕ #3 Над ядром земным, обжигая пятки, пробегать, Рассыпаясь в прах, над морями скользить, Солью звезд зрачки натирать И в клубочек мотать жизни нить. Сколько слез! Сколько жемчуга! Надо глотать их! В животе они станут пилюлей бессмертья — Это круг моих ежедневных занятий. Говорить всем сразу — сюда! И — прочь! Левым глазом читать, а правый Скашивать вправо. Вот, право, Это все, что я делаю день и ночь. Потеряю во тьме свое имя И охриплым голосом стану петь я, Все забуду и снова вспомню, И друг друга толкают мои занятья, И упорствовать в том, что ночь не для сна — Для него — нашатырный настойчивый день, И всегда не сама, и всегда не одна, Как небесное облако ширится лень, И смотреть, как пульсирует жилка в запястье И в нем кружится жизни моей колесо, И как белка всегда торжествующий враг, Почему-то я в его власти. Вот собака бродячая, как несчастье. Я не Бог — я жалею собак. " Не плясала б я на крыше " Не плясала б я на крыше — Не разлилась бы в небе заря. Не хочу быть ни ниже, ни выше Золотого земного царя. То ль смирение, то ли гордость — Но тогда удается житье, Когда выльется доверху в форму И замрет, застывая, литье. 24 февраля В поезде из Нью-Хейвена в Нью-Йорк ПИСЬМО В ГОРОД ПРОВИДЕНС ПОЭТУ ХЕНРИ ГУЛЬДУ На вершине часа в свой черед Цифра-птица запоет. Какие странные настенные часы — Как будто Китс придумал их завод. Когда у Вас кричит сова И это означает полночь, Ворона корочку сухую Роняет в форточку мою. И я сама часов ущербней — Без стрелок — оттого верней, При солнце я хрипливей чайки бедной, Зимою — пышный соловей. Во тьме глухой он, не надеясь, Поет, что он оставлен Богом, Но друга непонятная любовь Обетованьем служит… И через океан две птицы Поют навстречу — где сольются, Под волны пенье упадает, Жемчужина болит и зреет Под грубой складчатой корою. САМОУБИЙСТВЕННОЕ МОРЕ Когда выплачешь море, То и кончится горе. Едкое из глаз сочится По слезинке в час, Будто хочет броситься в землю, Вылиться через нас. Горькое на вкус, теплое для уст, Но вот уж источник пуст. Лилось оно, сочилось, Кончилось — нет его. Тут все, что было на дне, в глубине, Прихлынуло тоже ко мне, Все его осьминоги, Кораллы и камни Толкают изнанку глаз, Хвостами, мордами злыми, И выскочат вместе с ними. Почему с моими? В каких же ты было, море, Погибельных местах, Что решило вдруг раздробиться В человеческих скудных слезах? " Слезы льются по горлу "
Слезы льются по горлу И превращаются в брюхе В мелкий горбатый жемчуг. Их глаза проливают, Отворачиваясь от мира В хаос своей головы, — Черные с белым зрачком Слезы горькой водою Были, а блещут огнем. Кто соберет эту жатву? Этого я не знаю, Слезоточивый колос, С краю растущий, с краю. " Мы с кошкой дремлем день и ночь " Мы с кошкой дремлем день и ночь И пахнем древне, как медведи, Нам только ангелы соседи, Но и они уходят прочь — Нам не помочь. Кругом бутылки и окурки, Больная мерзость запустенья. В нас нет души, лежим как шкурки, Мы только цепкие растенья, Нам нет спасенья. Дурман, туман, ночная ваза, Экзема, духота — всё сразу. И время не летит (зараза!), А словно капля из пореза, Плывет не сразу. О нет — не только голова, А всё кругом в табачном пепле, Тоска в лицо влетает вепрем, Ум догорает, как листва По осени. Конец всему? И мне, и горю моему. РАЗГОВОР С КОШКОЙ "Я выпью, а закусишь ты", — Я кошке говорю, а та Мне отвечает торопливо Ударом пышного хвоста. "Пусть плачущие будут как не Плачущие — кто, кошка, так сказал? Не Петр?" Она не отвечает мне, Упорно, молча гложет шпроту. От мертвых нет вестей, а странно: Из смерти ль трудно вырыть лаз? Она, понурившись, мурлыкнет, Но зорких не отводит глаз. " Напрасно мною выстрелит метро " Напрасно мною выстрелит метро В пустое сердце мокрого проспекта, Меня не видно, я никто, ничто, Я выпала из радужного спектра. Напрасно мною выстрелит метро. В его стволах ружейных мчась напрасно, Я раню жизнь, царапнув только рот, Но это не смертельно, не опасно. |
