Предательски что-то дрожит в животе от его слов. Я лишь крепче прижимаю нож к горлу, чтобы заглушить эту реакцию.

— Флирт тебе жизнь не спасет.

— Может быть. Но, согласись, он определенно делает мои последние минуты интереснее.

Я должна была убить его уже давным-давно. Поставить третью зарубку на поясе. Но мою руку сдерживает не страх.

Хуже.

То же сомнение. Та же нерешительность, что и раньше.

Давай, Лени.

Нужно всего лишь чуть сильнее нажать, и я перережу ему сонную артерию. Просто сделай это. Сделай.

Если он замечает внутреннюю борьбу, бушующую во мне, то не показывает этого.

— Знаешь, я думал, что ты скрываешься от парня-абьюзера, — произносит он и взглядом скользит вниз к ножу, уголки его губ подергиваются. — Я, очевидно, ошибся.

Вжимаю нож еще глубже.

— Если у меня когда-нибудь появится парень-абьюзер, он будет бежать от меня.

Маттео усмехается. Легкая, притягательная улыбка, как с обложки GQ.

— Теперь я это вижу, pavona.

— Перестань называть меня этим прозвищем, — рычу я, раздраженная тем, как каждый раз при этом слове у меня сжимается живот.

Маттео слегка наклоняет голову набок.

— А ты вообще знаешь, что оно значит?

— Нет, — мрачно отвечаю я. И хмурюсь сильнее. — Мне стоит?

Его лицо расслабляется, затем замирает, словно принял решение. Он вздыхает.

— Жаль.

В следующее же мгновение он выпрямляется с молниеносной скоростью и сжимает мое запястье с ножом в своей крепкой ладони.

— Мат… — меня прерывает собственный болезненный всхлип, когда он сдавливает запястье. — Перестань!

— Нет, — отвечает он спокойно. — Игра окончена.

Выворачивает мою руку под неестественным углом, продолжая стискивать запястье с такой силой, что я вынуждена выронить нож. Та свирепость и легкость, с которой он ломает мою защиту, показывает, что до этого он использовал лишь малую часть своей силы. Теперь, действуя по полной, он делает с моим телом все, что хочет, управляя им, словно я марионетка, чьи конечности можно сгибать, как ему вздумается.

В воздухе подхватывает нож, сжимает в кулаке, пока ведет меня назад и швыряет на стол. Из легких вырывается воздух, когда ударяюсь о твердую поверхность.

Кислорода катастрофически не хватает, а Маттео тем временем пинает меня по щиколоткам, заставляя раздвинуть ноги. Он опускает ладони по обе стороны от меня, нависая своим крупным телом, угрожающе близко. Колючие иголки страха пробегают по моим рукам, когда смотрю в его глаза — в ту бездну, где нет дна.

— Я победил, — заявляет он.

Шиплю сквозь стиснутые зубы: — Я поскользнулась.

Он усмехается.

— Не умеешь проигрывать.

Наше сбивчивое дыхание сближает губы, почти до касания с каждым резким вдохом. Как бы я ни старалась, не могу притвориться, будто не чувствую той дикой, пульсирующей сексуальной энергии между нами.

— Это было мило, — выдыхает он. — Даже очень мило, если спросить у моего членa. Ты хорошо сражалась.

Желание в его глазах столь же сильное, как и недоверие. Он слегка сдвигается, чтобы его твердый член уперся в мой центр. Ноздри раздуваются, когда замечает, как мои глаза расширяются. Жестокая, первобытная страсть искажает его лицо, отпечатываясь на каждой черте.

Я непроизвольно выгибаюсь ему навстречу, и из его груди вырывается звериный, предостерегающий рык.

— Осторожнее, pavona. Провоцируя меня на то, чтобы я тебя трахнул, ты себя не спасешь. Если только не начнешь говорить. Скажи мне, кто ты, черт побери.

— Зачем? — вызывающе бросаю я. — Ты все равно собираешься меня убить. Так пусть хоть умру для тебя загадкой.

Он меня игнорирует.

— Начнем с простого. Твоя бабушка тоже была дерущейся стриптизершей, или ты единственная в семье с таким нестандартным набором навыков?

Я сверлю его взглядом.

— Моя бабушка как-то выстрелила в мужика через заднюю дверь и сразу же вернулась к готовке, как ни в чем не бывало. Она бы надрала тебе задницу, увидев, как грубо ты со мной обращаешься.

Тот мужчина пришел, чтобы убить моего папу. Никто не пролил ни слезинки, когда его вынесли в мешке для трупов.

— Это я грубо с тобой обращаюсь? По-моему, это ты первая ударила меня.

— Ты на меня набросился!

— Ты метнула в меня нож!

Я закатываю глаза.

— Это был нож для писем, перестань драматизировать.

Он громко смеется.

— Значит, в тебе это от бабушки. А твоя мама?

Мне нравится, как он произносит это слово с итальянским акцентом, добавляя очарования родной речи.

— Мои родители мертвы.

Нарочно не раскрываю ничего настоящего. Пусть думает, что я сирота, так он не сможет связать меня с Папой и картелем. Даже страшно представить, что сделает, если узнает, кто я на самом деле.

— Мне жаль, — он проводит ладонью по моему лицу, и его взгляд смягчается. — Как тебя на самом деле зовут?

Я плотно сжимаю губы.

— Я уже сказала — нет.

— Раскрой мне, кто ты, и я пощажу тебя, — уговаривает он.

— Убей, пожалуйста.

Холодный, острый металл прижимается к моей шее. Резко вдыхаю, застыв на вершине вдоха. Я даже не успела заметить, как он это сделал.

— Есть два способа, как я могу вернуть тебе этот нож, pavona, — мурлычет он, меняя тактику. — В твою руку… или вонзив в твою красивую шею. Что выбираешь?

Я выгибаю спину и запрокидываю голову.

— В шею.

Взгляд Маттео опускается, и я зажмуриваюсь.

— Упрямая, — мурлычет он.

Я жду смертельного удара, но он так и не приходит.

Мои глаза распахиваются, когда слышу тихий звук. Он все еще нависает надо мной, пристально глядя на мою шею. Его свободная рука поднимается, и он бережно обхватывает ладонью нижнюю часть моей челюсти, отводит в сторону, чтобы лучше рассмотреть шею.

— Синяков больше нет, — замечает с ноткой удовлетворения.

Я ничего не вижу из-за того, как он повернул мое лицо в сторону. Сердце бьется все более отчаянно, затем резко замирает, когда его язык касается мягкой зоны у основания шеи. Он прижимает его к моей коже, движение горячее, влажное и жадное.

Из груди вырывается сдавленный всхлип, и он стонет. Его язык скользит вверх по моей шее и челюсти, пока он не прикусывает подбородок.

— Маттео… ох… — зубы влажно скользят по всей линии горла, прежде чем он кусает меня. Больно. Следом раздается громкий чмокающий звук, когда он втягивает плоть в рот.

Я в смятении, ошеломлена и не понимаю, как за считанные секунды перешла от предвкушения смерти к состоянию, близкому к экстазу от его необузданной страсти.

— Она больше не тронет тебя, — шепчет он, оставляя поцелуи на шее. Кончик ножа все еще прижат с другой стороны, и это придает ощущениям совершенно иное измерение, заставляя терять рассудок. — Она вообще не имела права. Эта кожа не ее, а моя.

Сквозь пелену возбуждения до меня доходит: он думает, что это Арабелла пыталась меня задушить. Я была уверена, что он знает, что это сделал Гвидо. Выходит… он не в курсе, через что проходят остальные девочки?

Хмурюсь, даже несмотря на то, что мои пальцы сжимают его волосы. Где-то в глубине сознания понимаю, что тяну его ближе вместо того, чтобы оттолкнуть и убежать.

Когда мои ладони опускаются на его плечи, Маттео перехватывает мои запястья и прижимает их над моей головой одной рукой. Я выгибаюсь, случайно прижимая грудь к его лицу, пока он спускается с моей шеи к декольте.

— Что ты делаешь? — пискливо спрашиваю, едва справляясь с нахлынувшими ощущениями.

Звуки, срывающиеся с его губ, не похожи ни на что, что слышала раньше. Грубые, неконтролируемые стоны удовольствия. Первобытное рычание, от которого у меня между ног вспыхивает желание. Все, что он делает — целует и облизывает кожу на моей шее и груди, но по его реакции кажется, будто трахается со мной во всех позах сразу.

— Отвечай. Скажи, кто ты, зачем ты здесь и почему рылась в этом кабинете, — требует он, с досадой шепча эти слова. — Мне правда не хочется тебя убивать.