С яростным ревом наваливаюсь на балку, и она скатывается с Маттео на пол.

Наконец разрешаю себе посмотреть на любовь всей своей жизни.

Он лежит лицом вниз. Глаза закрыты, волосы растрепаны, но лицо не пострадало. Скольжу взглядом по телу и во мне что-то ломается.

Его спина изуродована. Кожа обуглена, красная, в некоторых местах просто отсутствует, обнажая хрящи, кости.

Тошнота подступает к горлу. Не от отвращения, а от осознания, что это все моя вина.

— Маттео, — зову, ложась рядом с ним, обнимая его лицо. — Маттео?

Он не открывает глаза.

Его дыхание рваное.

— Ле… Ле-ни… — с трудом говорит он.

— Да, — киваю, слезы катятся по щекам. — Это я, любимый. Я с тобой. Я рядом.

Маттео, кажется, то теряет сознание, то приходит в себя, пока огонь продолжает расти, подбираясь все ближе.

— Ты можешь встать, Маттео? — спрашиваю, не в силах встретиться лицом с правдой. — Мы так близко к выходу, тебе нужно только сделать всего несколько шагов.

Голос надломленный, каждое слово звучит с мольбой.

Губы Маттео размыкаются. Я наклоняюсь ближе.

— Уходи…

Отшатываюсь, будто он ударил меня и яростно качаю головой.

— Нет.

— Лени…

— Нет. Я не уйду, — просовываю руку под его плечо, встаю на колени и тяну. — Вставай, Маттео. Прошу. Вставай.

Его дыхание, и без того слабое и хриплое, становится еще реже. Оно срывается, обрывается, и каждый раз мое сердце подпрыгивает к горлу, боясь, что следующего вдоха уже не будет.

Я слышу, как он умирает.

Я вижу, как из него уходит жизнь.

Он умирает.

На моих глазах.

Из-за меня.

Ради меня.

— У-уходи…

Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. НЕТ.

Я снова ложусь рядом с ним. Запускаю пальцы в его волосы и осторожно обнимаю затылок, нежно поддерживая голову.

— Тогда я останусь с тобой.

Глаза Маттео распахиваются, подпитанные вспышкой гнева. Налитые кровью, зелень радужки подчеркнута красным.

— Убирайся отсюда, Валентина! — со злостью хрипит он.

Я крепко держу его лицо, решительно заявляя: — Не без тебя.

Он зажмуривается, от бессилия.

Громкий треск раздается где-то за нами. В глубине коридора, вблизи лестницы, по которой мы пришли, еще одна балка с грохотом падает на пол.

Здание рушится у нас на глазах. Осталось недолго и обрушится крыша.

— Ты тогда так красиво говорила о своей боли… когда рассказывала про Адриану… — я опускаю взгляд на него. — Но если потеряю тебя, то в этом не будет ничего красивого, — заикается он. — Пожалуйста, уходи, cara, — его глаза распахиваются, в них боль. — Не заставляй меня смотреть, как ты умираешь.

В его взгляде смирение, он из последних сил говорит со мной.

— Ты боишься? — шепчу я.

— Да… — Его ладонь дергается, едва подается вперед, потом безвольно падает. Я хватаю ее, переплетая наши пальцы. — Я боюсь… что ты не выберешься. Что… ты умрешь.

В его глазах страх. Но не за себя.

За меня.

Все, что он делал с момента нашей встречи, было ради меня.

— Помни свое обещание, — тонко хрипит он. — Поцелуй меня.

— Помни «свое» обещание, Маттео, — умоляю я, хлопая по щеке, пытаясь вернуть его в сознание. — Ты сказал, что вытащишь нас. Нас. Ты обещал.

— Поцелуй меня.

— Нет! — кричу, и трясу его за плечи. — Ты не имеешь права жертвовать собой, чтобы спасти меня, а потом заставить оставить тебя. Ты не можешь так со мной поступить, Маттео, — рыдаю я, каждое слово причиняет боль.

Я откидываюсь на пятки, беспомощно наблюдая за происходящим вокруг, в ужасе от несправедливости этого момента.

С потолка супятся горящие куски пенопласта. Кажется, будто идет дождь из огня. Зрелище одновременно завораживает и ужасает.

Это место так много отняло у меня.

Оно только и делает, что забирает и забирает.

Я не позволю забрать еще и Маттео.

Каждая минута последних месяцев вела к этому моменту. Я не позволю ему умереть. Я не могу его потерять. Не выдержу, если эта смерть станет еще одной в моем списке, вину за которую буду нести на своих плечах.

Если он не может спасти себя сам, значит, мне придется сделать это за него.

С неожиданным приливом энергии Маттео поднимает руку и обхватывает мой затылок. Тянет мое лицо к своему, касаясь губ. Он целует меня с такой откровенной отчаянностью, что кажется будто… он прощается.

Он прощается.

— Я люблю тебя. Ты никогда не узнаешь, как сильно, черт возьми, — выдыхает Маттео. Его рука соскальзывает вниз, безвольно падая на пол. — Теперь… я могу умереть. Уходи… пожалуйста…

С этими последними словами его тело обмякает.

— Маттео? — Толкаю его, сначала мягко, потом сильнее и отчаяннее. Он не реагирует. — Маттео!

Я вскакиваю. Хватаю его за запястье и начинаю тащить в сторону окна. Он тяжелее меня на двадцать килограммов. Сейчас, в виде безжизненного тела, кажется, что на сорок.

Он не двигается ни на миллиметр. Если продолжу так тянуть его руку, то просто вывихну плечо.

Я обхожу сбоку, хватаю его за ремень на брюках, наваливаюсь всем телом и тащу. С импульсом немного двигаю, всего на пару дюймов, прежде чем снова падаю на пол.

Крик абсолютного отчаяния вырывается из моих уст.

Я пытаюсь снова, отказываясь признать поражение.

— Я никогда не делала того, о чем ты меня просил, Призрак, — плачу я. — И не собираюсь начинать.

Я ложусь рядом с ним на спину, упираюсь плечами и начинаю толкать его вверх, пытаясь приподнять грудь.

Когда его корпус чуть отрывается от пола, подползаю ближе, вклиниваюсь между его телом и полом. Прижавшись к нему, толкаю сильнее, пока почти все его тело не оказывается на мне.

С яростным, рваным криком одновременно переворачиваю свое тело так, чтобы моя спина прижалась к его груди. Руки Маттео безвольно падают по обе стороны от меня, а лицо безжизненно утыкается в изгиб моей шеи.

Его вес душит.

— Давай, Валентина, — решительно шепчу себе под нос.

Мне требуется сила, о наличии которой даже не подозревала, чтобы поставить под собой колено и подтянуть его к груди. Я облокачиваюсь на него, повторяя то же движение с другой ногой, пока обе не оказываются подо мной. Затем, опираясь на ноющие ладони, поднимаюсь.

Тело Маттео висит на мне, опасно балансируя. Он словно младенец, повисший у меня на спине в слинге, только его внушительный вес ничто не поддерживает. Ничто, кроме моих пальцев, вцепившихся в его руки, удерживая, когда он начинает сползать.

— ¡Tú puedes hacerlo!¹⁹ — шепчу и рывком встаю на ноги.

Вес Маттео смещается, я почти падаю, едва выпрямившись. Нас спасает только то, что хватаюсь за бра на стене. Оно обжигающе горячее, и боль вспыхивает с новой силой, которую до этого подавлял адреналин.

Согнувшись под неестественным углом и неся тело Маттео у себя на спине, я делаю шаг вперед.

И еще один.

Едва не вскрикиваю от облегчения, когда он держится на спине, и мне удается пройти еще несколько футов.

Но мы еще далеко не в безопасности.

Каждый шаг — как марафон.

Это невыносимо.

Но это ничто по сравнению с болью от неизвестности, жив ли Маттео. Я не чувствую, как его грудь движется.

Пожалуйста, пусть он будет жив.

Пожалуйста.

Слезы текут по лицу. Эмоции тихо вырываются, пока решимость подталкивает меня все ближе к окну.

Десять шагов.

Девять.

Пять.

Три.

Обжигающий жар охватывает лодыжку, и я вскрикиваю. Опустив взгляд, вижу, что штанина горит.

Я от неожиданности отпрыгиваю назад, на секунду забыв, в каком положении нахожусь. Мгновение потери концентрации, и этого достаточно.

Маттео соскальзывает с моей спины и утягивает меня за собой. Он падает на спину с глухим ударом о пол.

Боль вырывает его из бессознательного состояния пронзительным, раздирающим душу криком. Я едва не закрываю уши от животного, оглушающего вопля.

— Прости меня, прости, любовь моя, — повторяю я, протягивая к нему руки.