– А я умоюсь пока. И побреюсь, – улыбнулся он. – Цело моё?

– Ну конечно, Джек, – и она подчёркнуто повторила: – Всё цело.

– И отлично. Спасибо, Элли, – он поцеловал её в щёку и мягко высвободился из её объятий. – Я мигом.

В его спальне всё было так, как осталось в тот последний день. И в ванной. Даже его халат и шлёпанцы. И бритвенный прибор.

Андрей закрыл за собой дверь, разделся, не бросая, а складывая одежду. Так, а может, и бельё есть? У него было три смены, в одной уехал, ага, обе оставшиеся на месте. Ну, совсем хорошо.

Свёрток с деньгами он положил в тумбочку у кровати и пошёл в ванную. В том доме он пальчиков не оставил, а здесь если их и найдут, то уже не страшно.

Элли тщательно заперла входную дверь, опустила и расправила шторы на всех окнах. Ещё, правда, не вечер, но береги себя сам, тогда и Бог тебе поможет. Ну вот, обед у неё, в принципе, был уже готов, но она сделает ещё салат. Джим навёз столько банок и концентратов, что ей до скончания века хватит.

Всё приготовив, она подошла к двери его спальни и, прислушавшись, позвала, перекрикивая доносившийся шум воды:

– Джек!

– Да, Элли, – почти сразу откликнулся он. – Я сейчас.

– Выходи в халате, – попросила она. – А то остынет, – и пошла на кухню.

Через несколько минут Андрей, с мокрыми после душа волосами, в халате и шлёпанцах, но свежевыбритый, вошёл и шумно принюхался.

– Запахи-и! Обалдеть!

– Садись, – засмеялась Элли. – Я же знаю, что ты голодный.

Ей и раньше нравилось смотреть, как он ест. С таким аппетитом, что и самой захотелось.

– С ума сойти, как вкусно!

Он и раньше так говорил. И она, как и раньше, засмеялась.

– На здоровье. Положить ещё?

Андрей изобразил глубокую задумчивость. И когда Элли снова засмеялась, удовлетворённо улыбнулся. Да, всего заранее не предусмотришь, пусть всё само собой и идёт.

Элли собрала и сложила посуду в мойку.

– Идём, посидим у камина. Хорошо?

– Конечно, хорошо, – кивнул Андрей и встал.

Элли не задала ему ни одного вопроса. Ни сейчас, ни когда они сидели у камина и пили шипучие коктейли из соков – Элли помнила, что он не пьёт спиртного. Ни потом, когда они, не сговариваясь, поставили стаканы на каминную полку и пошли в спальню. И Андрей был благодарен ей за это молчание больше, больше, чем за что-либо другое, а другого тоже хватало. Ведь соврать ей он бы сейчас не смог, а правду знать ей незачем.

Когда он заснул, Элли осторожно встала, накинула халат и пошла на кухню. Вымыть и убрать посуду. Нехорошо, что она так всё и бросила.

Андрей во сне, перекатился на спину, вздохнул, просыпаясь. И по прочно усвоенной привычке не подал вида. Лежал неподвижно, будто по-прежнему спит, прислушивался, вспоминая, где он и что, вернее, кто с ним. Ощутив, что Элли рядом нет, открыл глаза и сел на постели. Интересно, который час? Часов в спальне нет, шторы плотные. Если уже утро… не одеваясь, он подошёл к окну, отогнул самый край шторы, нет, ещё темно, по-ночному темно. А Элли где? Вроде на кухне. Ладно, пускай, утром он ей всё и скажет, а сейчас… сейчас нет, сказать – это уйти, а ночной путник приметен и запоминаем. Он вернулся к кровати и лёг, укрылся, но заворачиваться с головой не стал. И одеяло велико, и Элли вот-вот вернётся.

Закрыв глаза, он задремал. А когда Элли вернулась и легла рядом, то, не открывая глаз, повернулся к ней. Элли прижалась к нему, её кожа, сразу и прохладная, и тёплая, и вся она мягкая, нежная… Элли обнимала его, гладила сильные костистые плечи, прижималась губами к его губам. Он налёг на неё, с необидной настойчивостью толкнул, требуя впустить, и Элли готовно раскрылась перед ним. Сегодня она не боялась, что их застанут, что зашуршит, подъезжая, машина. Он пришёл, и она уже никого больше не ждёт. И ей никто не нужен, никто…

…На этот раз она заснула первой. Андрей очень мягко отодвинулся от неё, чуть-чуть, только чтобы самому лечь поудобнее. А теперь – спать. Встать придётся с рассветом. Незачем тянуть. А то ещё найдут того, всего-то не предусмотришь, пойдут по следу, и всё, кранты…

…Он проснулся сам, как от пинка, и, открыв глаза, сразу увидел полоску серого света сбоку окна. Откинул одеяло и встал, надел халат. Элли пусть ещё поспит или разбудить? Да, лучше не тянуть.

– Элли, – позвал он, не оборачиваясь.

– Да, Джек, – сразу откликнулась она. – Ещё рано.

– Да, – согласился он и, уже выходя из спальни, сказал: – Здесь нельзя оставаться, Элли.

Сказал так, что она поняла: нельзя, надо собираться и уходить. Да, она знала, что Джек не останется с ней, у него русские документы, он уедет в Россию, она всё понимает и не ей его остановить. Да она и не хочет останавливать. Надо… да, надо всё убрать, с собой она возьмёт самое необходимое. Кажется, в кладовке был чемодан. И Джеку сумку посмотреть.

Элли встала и быстро, но без спешки стала приводить себя и спальню в порядок, готовить завтрак и собираться.

Небольшой изящный чемодан она положила на кровать в спальне, а вот эта сумка из чёрной кожи, пожалуй, подойдёт Джеку.

Элли постучала в дверь его спальни.

– Джек…

– Да, Элли, входи.

Увидев сумку, Андрей обрадовался.

– Вот спасибо, Элли. А то я всё по карманам распихиваю.

Он взял у неё сумку, тоже положил на кровать и достал из тумбочки свёрток.

– Вот, Элли возьми. На первое время тебе хватит.

Столько денег сразу Элли ещё не видела, а, разобравшись, что это не десятки, а сотенные, даже испугалась.

– Джек, это же такие деньги!.. Но…

– Без «но», Элли.

Он улыбнулся, и, увидев эту улыбку, Элли послушно взяла у него пачку.

– Здесь слишком много, Джек.

– Денег бывает мало, или очень мало, или нет совсем, а много и слишком много не бывает, Элли, – засмеялся он в ответ.

– Но… но ты же мне всё отдал, а себе ты оставил? Возьми половину, Джек.

– Сколько мне нужно, я взял.

И она поняла, что спорить и бесполезно, и нельзя.

– Хорошо, Джек, спасибо. И вот, держи.

Андрей бережно принял на ладонь тёмно-красную книжечку удостоверения.

– Ты не хочешь узнать, где она была? – старательно изображала веселье Элли и, не дожидаясь его ответа, сказала: – У Лео. Там под гривой, как кармашек маленький. Правда, здорово придумано?

– Да, – он был очень серьёзен. – Спасибо тебе, Элли, за всё спасибо.

– Да-да. Ты собирайся и приходи на кухню, я кофе поставила, – она говорила быстро, потому что ей вдруг мучительно захотелось плакать.

Андрей кивнул. И, когда она ушла, аккуратно вложил удостоверение в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговичку. Жалко, бумажник пропал. И всё остальное. Но в Джексонвилле ему показываться нельзя. Раз Эркин уже уехал, то светиться и нарываться на расспросы незачем. Так, теперь… Он вывалил на кровать всё, что решил взять с собой, и стал укладывать сумку. Двое трусов, две рубашки – голубая и бежевая в мелкую клетку, у Эркина была такая же, рябенькая – две пары носков, два небольших тонких вафельных полотенца, мыло, бритвенный прибор, мочалку… купит, у него с той сотни ещё полно, да ещё две сотенных, а больше ему иметь при себе нельзя: начнутся расспросы, откуда столько, да ещё копать полезут, а тут только дай зацепку, нет уж, перебьёмся. Так, что ещё? Махровые полотенца, халат, шлёпанцы… нет, это всё вроде тысячной купюры в кармане у работяги, нельзя, лишняя примета. Всё, пожалуй. Две смены есть, третья – на теле, остальное – приложится. Андрей придирчиво осмотрел спальню и ванную – всё ли в порядке, протёр носовым платком краны и дверные ручки, взял сумку и пошёл на кухню.

Элли, тоже уже не в халате, а в юбке и кофточке, на ногах удобные в дороге туфли, никаких украшений, косметики чуть-чуть. На столе чашки с горячим крепким кофе, тарелки с сэндвичами. Они молча, без спешки, но и не растягивая время, поели, Элли быстро и очень ловко вымыла, тут же убрала посуду. Вышли в гостиную.

Андрей снял с вешалки и помог Элли надеть плащ, надел и застегнул ветровку. Но… но ещё не всё сказано.