Андрей тоже собирался в город и уже оделся на выход, но всё же решил сначала забежать в пару палат. Он, как и остальные, часто дежурил в реанимации, у тяжёлых, и со многими у него сохранялись, ну… ну, скажем так, сердечные отношения, хотя лежали эти «ранбольные» уже в обычных палатах. Сейчас таких было двое. И хотя все раненые получили ещё вчера кулёчки с рождественскими подарками, Андрей сделал ещё два от себя, сам склеил, надписал, раскрасил. Кулёчки маленькие: по три конфеты и мандаринке в каждом, но на большее у него денег нет. Он ещё за пуловер не расплатился, а купил непромокаемую куртку с капюшоном, блестящую, с цветными молниями, и книги купил, да и остальным тоже подарки делал, так что… ладно. Тётя Паша им всё повторяла, что дорог не подарок, а любовь.

В госпитальных коридорах просторно и чуть заметно пахнет хвоей. Почти во всех палатах маленькие ёлочки, а для ходячих в игровом зале – большая. Народу немного: на Рождество остались только те, кому никак не встать, и у них почти у всех посетители. Но это местные, а ему на этаж к раненым. Халата он не надел: он ведь сегодня тоже… посетитель.

– Здравствуйте, с Рождеством вас.

Седой мужчина отложил книгу и приподнялся на локте.

– Здравствуй, Андрей, и тебя с Рождеством. Ты что без халата сегодня?

– А я к вам так, – Андрей широко улыбнулся, не зная, как точно назвать себя.

– В гости, значит, – пришли ему на помощь. – Ну, спасибо садись. Раз так, то гостем и будешь.

Андрей сел на стул у кровати и протянул свой кулёк.

– Вот. От меня вам с Рождеством.

– Спасибо, – седой взял кулёк. – А у меня и отдарка нет, хотя…

– Нет-нет, – замотал Андрей головой.

– Нет уж, – улыбался седой. – Давай уж, как положено.

Он взял с тумбочки казённый кулёк, открыл и протянул Андрею.

– Бери что хочешь.

Андрей взял маленькую карамельку в золотой обёртке, и седой, удовлетворённо кивнув, убрал кулёк на прежнее место. Встретившись глазами с Андреем, улыбнулся:

– Бриться ещё не могу, а с остальным справляюсь.

В его голосе прозвучала хвастливая нотка. Вместо правой руки у седого культя, кончавшаяся двумя выростами-пальцами, сделанными ему врачами, а левой руки нет по самое плечо. И обе ноги выше колен ампутированы, и… И Андрей знает, что там ещё много чего было. И седым мужчина стал уже здесь, а так-то он ещё молодой.

– Как снаружи, Андрей?

– То льёт, то моросит.

– Не зима, а паскудство. Чёрт-те что, чтоб на Рождество и снега не было.

Андрей согласился. Снег и ему нравился. Они поговорили о погоде, ещё о пустяках, и Андрей попрощался.

В коридоре он довольно улыбнулся. Ну вот, а то яду просил, жить не хотел… А если ещё и родные найдутся, так будет совсем хорошо. А теперь надо к Колюне зайти. Того только-только из реанимации перевели. Но не в общую, а в интенсивную терапию.

Сокращая дорогу, Андрей пошёл через этаж, где лежали «местные». И он уже подходил к лестнице, когда его окликнули по-английски.

– Эй, парень, – и совсем неожиданное: – Красавчик!

Андрей остановился и медленно, полуобернувшись, посмотрел через плечо.

– Не узнаёшь?

Белый, высокий, на костылях, в госпитальной пижаме… Но… Но он знает этого беляка… Да, знает. Страшным усилием Андрей подавил поднимающуюся к горлу холодную волну страха и кивнул.

– Да. Узнал.

– Я тоже тебя узнал, ещё вчера, – улыбался белый. – Зайди.

И, не ожидая его согласия, повернул к маленькой одноместной палате-боксу. Помедлив, Андрей пошёл за ним.

В палате белый сел на кровать, а Андрей остался стоять у двери.

– Я рад, что ты выжил, – белый улыбается искренне, в его голосе нет ни насмешки, ни злобы, и смотрит он, явно и тоже искренне любуясь Андреем. – Я как увидел тебя, сначала даже не поверил. Думаю, быть не может, а потом пригляделся и узнал. Ты давно здесь?

– С февраля, – разжал губы Андрей и почувствовал облегчение: он уже дважды смог обойтись без положенного обращения «сэр».

– О! – удивился и даже будто восхитился белый. – Да чего ты у двери, подойди.

И похлопал ладонью по кровати рядом с собой. Как когда-то. Андрей судорожно сглотнул и заставил себя не подчиниться. Вслепую за спиной нашарил ручку двери и вышел из бокса.

И перевёл дыхание только возле палаты, где лежал Колюня. Николай Авдеев, подорвавшийся на мине сапёр, чудом доживший до госпиталя и буквально собранный по кусочкам Аристовым и остальными хирургами. Андрей несколько раз вдохнул и выдохнул, вытер рукавом лицо и заставил себя забыть того беляка, своего последнего хозяина, что купил его на торгах и держал у себя до зимы, и отдал той банде, откупился им, спасая свою жизнь. Андрей ещё раз вытер лицо, уже ладонью и открыл дверь палаты.

– Здравствуй, Колюня, с Рождеством тебя.

– Андрей? – по подушке катнулась наглухо забинтованная с щел ью ями для ноздрей и рта круглая голова. – Здравствуй, и тебя с Рождеством.

Андрей подошёл и сел рядом, подставив своё колено под щупающую воздух ладонь. Тоже забинтованную в культю, с узкой полоской голой кожи у запястья. А дальше опять бинты, до плеча, а там, у основания шеи, ещё полоска тела. Колюня запястьем провёл по колену Андрея.

– Ты не в халате, что ли?

– Нет, в джинсах, – улыбнулся Андрей. – Я не работаю сегодня. Праздник же.

– Ага, понял.

– Вот, это тебе подарок от меня.

Андрей вложил кулёк в ладонь Колюни и осторожно, мягкими прикосновениями, помог открыть и ощупать конфеты и мандаринку. Мандаринку Колюня поднёс к лицу, вдохнул её запах и негромко засмеялся.

– Пахнет как хорошо. Спасибо, Андрей.

– Очистить тебе?

– Давай. И напополам.

Андрей взял у Колюни мандаринку, очистил её, раскладывая корки на его груди, чтобы Колюня чувствовал запах.

– Жухать не вздумай, – грозно сказал Колюня. – Одну мне, одну себе. Понял?

– Понял, – кивнул Андрей. – А если…

– А они всегда чётные, – хитро улыбнулся Колюня.

Они съели мандаринку. Андрей честно и очень старательно чмокал, изображая еду. Но когда мандаринка закончилась, Колюня усмехнулся:

– А и здоровенная же, больше апельсина. На двадцать долек, что ли?

– Я не считал, – рассмеялся Андрей.

– Жухала ты, – покорно вздохнул Колюня. – Жучила. Ты корки мне на тумбочку положи, ладно? И… и можно попросить тебя?

– Можно, конечно. Чего сделать?

– Ты в город пойдёшь когда… – медленно начал Колюня.

Андрей ждал просьбы чего-нибудь принести и уже решил, что займёт и купит, но просьба оказалась настолько неожиданной, что он растерялся. И даже подумал, что не так понял.

– Ты же на танцы пойдёшь, святки же сейчас, – медленно говорил Колюня. – Так ты один танец за меня спляши, ладно? Ну, будто это я. Мне-то… мне, видно, не плясать больше. Так ты за меня. Выгляди девчонку получше и пригласи. Ладно? Сделаешь?

– Д-да, – не очень уверенно пообещал Андрей.

Бледные губы Колюни дрогнули в улыбке.

– Сколько тебе лет, Андрей?

– Восемнадцать полных.

– Молодой ты ещё, тебе непонятно, конечно, ладно, забудь.

– Нет, – твёрдо ответил Андрей. – Сделаю.

– Спасибо, – серьёзно поблагодарил Колюня. – Как там, льёт?

– Иногда моросит, – улыбнулся Андрей.

И пошёл опять разговор о снеге, что на святках и без снега… паскудство одно.

– Я завтра зайду, – встал Андрей.

– Заходи, поболтаем, – улыбнулся ему Колюня. – Счастливо отпраздновать.

– Спасибо. И тебе счастливо.

В коридоре Андрей перестал улыбаться и устало побрёл по коридору. Обещать-то он обещал, а вот как выполнять будет? Он же… он же ещё ни разу не ходил на танцы, даже близко не совался. Куда ему, спальнику, да ещё и джи. А опознают его, так ведь затопчут, по полу размажут. И остальные парни – он знает – так же. Что же делать? Колюню обмануть… подлость это, после такого сам ведь жить не захочешь, не сможешь, а идти страшно.

Он прошёл на служебную лестницу, спустил вниз и надел куртку уже не внакидку, а в рукава. Ладно. Танцы всё равно вечером, а сейчас он просто пойдёт погуляет. Алик должен его у ворот ждать. В одиночку они в город всё-таки не ходят. Мало ли что…