Он уже узнал Эркина, а Эркин, повинуясь голосу Волчка, поднимает голову и сейчас увидит его, покупателя, вот сейчас…

…Фредди, отбросив одеяло, сел на кровати. Чёрт, опять. Вот… срывая злость, он длинно забористо выругался. Липкий противный пот на лице и груди. Где он сигареты оставил? На столе? Нет, к чёрту! Сигареты не помогут. Тут напиться надо. Как следует. Как…

Он рывком встал и, не зажигая света, не одеваясь, пошёл к Джонни. Авось не разбудит. Холодный воздух на открытой веранде обжёг его, но не остудил.

В комнате Джонатана так же темно и тихо. Хотя, нет, дыхание слышно, ровное, спокойное… ладно. Фредди на ощупь, стараясь особо не шуметь, прошёл к бару, открыл его и провёл ладонью по бутылкам, отыскивая нужную. Где тут покрепче? Переставил их, Джонни, что ли?

Джонатан вдруг громко всхрапнул и повернулся на другой бок, лицом к стене. Фредди налил в два стакана и подошёл к дивану.

– Давай, Джонни, ты ж не спишь, я знаю.

Джонатан сел и старательно зевнул. Фредди негромко коротко рассмеялся.

– Меня не обманешь. Держи.

Джонатан взял стакан. Фредди сел на край дивана. Молча отхлебнули.

– Однако, – Джонатан, проглотив, покрутил головой. – Ты чего так распсиховался? Одних градусов намешал.

– Сны поганые вижу, Джонни.

Фредди покачал свой стакан, отхлебнул.

– И давно ты в сны веришь?

– Я не сказал, что верю, – Фредди зло повёл плечом. – Я их вижу. Как я с Волчком на торгах дела улаживаю и покупателя изображаю. И он как раз… на продажу выставлен. И смотрит на меня. Как я его покупаю, – Фредди снова отхлебнул. – Ладно, Джонни, всё, что ты мне скажешь, я уже сам себе сказал. Умом я всё понимаю, а вот…

– Ты сделал всё, что мог, – тихо сказал Джонатан.

– Нет, Джонни. Я должен был ему объяснить.

– Фредди, объяснить можно только тому, кто хочет понять.

– Знаю, – Фредди крутил стакан. – Я же сказал, Джонни, и знаю, и понимаю, да вот… – Фредди стаканом потёр грудь. – Ладно, Джонни, спи, я к себе пойду.

– Фредди…

– Я сказал, Джонни, – Фредди усмехнулся. – Свои проблемы я сам решаю. Мой долг мне платить.

– Фредди, – голос Джонатана стал угрожающим, – ты забыл уговор? Доходы и долги у нас общие.

– Этот долг я делить не буду.

– А я тебя не спрашиваю, – отрезал Джонатан.

Теперь оба молчали. Фредди допил свой стакан и резко выдохнул по-ковбойски. Джонатан кивнул. Видеть его Фредди не мог, но сказал:

– Спасибо, Джонни. Ты уже прикинул варианты?

– Да, – Джонатан поставил подушку торчком и откинулся на неё. – Надо ставить точки на той стороне.

Фредди присвистнул.

– И во сколько это обойдётся?

– Сколько это нам даст, тебя не интересует? – Джонатан сел поудобнее. – Отдача будет не слишком скоро, согласен, но связи у нас есть. Грех их не использовать, раз. Мы занимаем пустое место и можем ни с кем не делиться, два. И получаем законное право мотаться через границу, три.

– И дать наводку на парня, четыре, – закончил за него Фредди.

– Кому, Фредди? Мы пойдём исключительно законным путём. Система этого касаться не будет.

– А тамошняя Система? Если парень в стрёмщиках…

– Сначала надо завязаться там, Фредди. Вне той Системы, конечно. А если… – Джонатан усмехнулся. – Не трепыхайся, ковбой. Раньше следующей осени мы всё равно этого ещё не потянем, кишка пока тонка. За год вы оба остынете.

– Джонни, ты не знаешь индейцев. Они не забывают и не прощают.

– Ну да, конечно. А ты откуда их знаешь? В Аризоне индейцев не было.

– Племён, да. Но по дальним ранчо… Ты просто не обращал на них внимания. Да и у ковбойского костра, Джонни, расой не считаются.

Джонатан кивнул.

– Знаю. Ты думаешь, среди ковбоев были индейцы? Хотя…

– Вот-вот, Джонни. Попадались. Они… ну, тут долгая история. Ты попал уже после Большой Чистки.

– Слышал.

– Слышать одно, а… – Фредди оборвал фразу и сказал другое: – Я совсем шпингалетом был, но кое-что помню. Ладно. С точками ты здорово придумал. Да, а Ларри?

– А что Ларри? После Рождества начнём готовить ему точку в Колумбии.

– После святок, Джонни. На святках большие игры.

– Верно, – Джонатан довольно улыбнулся.

Фредди встал, взял у Джонатана стакан и отнёс оба к бару.

– Ладно, Джонни, спим, – и зашлёпал к двери.

Джонатан слушал, как открылась и закрылась дверь его комнаты, шаги по веранде, хлопнула дверь комнаты Фредди, скрипнула кровать. Лёг. Слышимость, однако… как на рассвете. Джонатан лёг и завернулся в одеяло. Надо же, ковбой как психанул. Днём держится, ну, ничего не заметно, а ночью отпускает себя. Чёртов парень, ведь лёг на сердце, и ничего с этим не поделаешь. Только вспомнишь и… Джонатан досадливо повернулся на другой бок. Ему психовать нельзя. Нет, ничего страшного не произошло. Надо спать. Днём навалятся дела, и день за днём… Всё обойдётся.

Жариков закончил записывать, привычно перечитал, проставив на полях значки внимания, степеней важности и ссылок, и закрыл тетрадь. Вот так, день за днём лежит снег, солнце светит и набирает силу, а он лежит, и вдруг в одно мгновение рушится подтаявший снизу и кажущийся неизменным сверху снежный навес. Иди знай, что имя, запретное к произнесению имя окажется спусковым механизмом. Конечно, всё не так просто, и совсем не легко.

– Иван Дормидонтович, – в дверь заглянул Крис, – можно?

– Конечно, Кирилл, – улыбнулся Жариков. – Заходи.

Крис вошёл и тщательно закрыл за собой дверь. Пришёл один. Значит, скорее всего, будет говорить о Люсе.

– Иван Дормидонтович, я вам не очень мешаю?

– Совсем не мешаешь.

Крис вздохнул и, словно прыгая в холодную воду, выпалил:

– Я с ней разговаривал.

– Молодец, – искренне обрадовался Жариков.

Крис радостно улыбнулся.

– Целых… целых пять фраз. И она не прогнала меня.

– А с какой стати она должна тебя гнать? – очень искренне удивился Жариков.

– Ну-у, – Крис повёл плечами. – Ну, мало ли что. Она же… она не такая, как все. Я с ней говорю, и сердце, вот так, – Крис показал рукой, – то вверх, то вниз.

– Это нормально, – утешающее кивнул Жариков.

– И что мне теперь делать? – спросил Крис.

– Да то же самое. Встречайся, разговаривай с ней.

– Но… – Крис покраснел. – Но я с ней о книге говорил. Она читала, и я спросил, что это за книга. А о… о том тоже говорить?

– Говори, о чём хочешь. То, что надо, само выскочит.

– Да-а? – с сомнением протянул Крис и встал. – Я пойду, а то к вам там пришли.

– А как у тебя с Шерманом? – спросил Жариков.

– Нормально, – пожал плечами Крис. – Он – пациент, я – медперсонал. Вошёл, воткнул, впрыснул и ушёл.

Кто-то снаружи осторожно тронул дверь. Крис подошёл к ней и открыл. На пороге стоял Чак. Причёсанный, чисто выбритый, в аккуратно застёгнутой пижаме. Они молча смерили друг друга взглядами и разошлись. Крис в коридор, а Чак в кабинет. Крис, закрывая за собой дверь, оглянулся на Жарикова. И кивок Жарикова адресовался и ему, и Чаку.

Пока Чак шёл к его столу, Жариков включил сигнальную лампочку над дверью в коридоре и отключил селектор.

– Здравствуйте, сэр, – Чак настороженно улыбнулся.

– Здравствуйте, Чак, – ответно улыбнулся Жариков. – Садитесь. Как себя чувствуете?

– Спасибо, сэр, – Чак был предельно вежлив. – Хорошо, сэр.

– Руки не болят?

Чак помолчал.

– Они всё чувствуют, сэр. И… и двигаются.

Жариков кивнул.

Чак как-то исподлобья посмотрел на него, осторожно перевёл дыхание. Сегодня он впервые пришёл в этот кабинет, до этого все врачи приходили к нему. И пижама вместо халата впервые, и ест он теперь сам, умывается, побрился вот сегодня сам. Тоже впервые. Врач смотрит на него внимательно, без злобы и насмешки, и Чак чувствует, что ещё немного – и он заговорит сам, и будет говорить обо всём. Всё расскажет. Ответит на все вопросы. Злить врача незачем и просто опасно, но… неожиданно для самого себя Чак спросил: