– А это смотря какое дело, – мотнул головой Фёдор. – Можно и подешевле устроиться.

– Можно, – согласился Роман. – Только дешёвое дело прибыли не даст.

– Да, – кивнул Эркин. – Дешевле мужской подёнки ничего нет. Только руки нужны. Ну, так и заработок – меньше нет.

– В пастухах ты заработал, – возразил Фёдор, – сам говорил. А там тоже… только руки нужны.

– Чтобы на пастьбе хорошо зарабатывать, нужно свою лошадь иметь, седловку всю, костровое хозяйство, – стал объяснять Эркин, перемешивая русские и английские слова. – Это надо ковбоем быть, а не пастухом. И пастбища знать надо, ну, места. И на какого лендлорда ещё нарвёшься.

– Пастух – это не своё дело, – сплюнул окурок Грег. – Это ж опять по найму.

– Верно, – обрадовался Эркин.

– И в деле, своём деле, – продолжал Грег, – главное – не деньги.

– А что? – хмыкнул Фёдор.

– Само дело. Тим, что лучше: шоферить или машины чинить?

– На своей машине? – уточнил Тим.

– На чужой – это наём, а мы о своём деле говорим.

– Тогда механиком, – убеждённо сказал Тим. – Я зимой столько машин, целых и брошенных, видел… Ну, налажу, ну, сяду за руль, а возить кого? И куда? А мастерская… уже надёжней.

– Верно, – кивнул Роман. – Так что, Тим, в России будешь мастерскую раскручивать?

Тим покачал головой.

– Нет. Ни страны, ни людей не знаю. Ничего не знаю. Кто ко мне чиниться пойдёт? И… и я не могу рисковать.

– Чем рисковать? – спросил Эркин.

– Деньгами, – вздохнул Тим. – Ну, куплю я всё, что нужно. А дело не пойдёт. Один – я просто повернусь и уйду. А я не один.

– Верно, – кивнул Грег. – Семья – она твой тыл, конечно, опора тебе. Но и, как якорь, на месте держит. Так запросто не уйдёшь. Как пацан, Тим?

– Хорошо, – улыбнулся Тим. – Врач смотрел, сказал, что здоров.

– А психолог? – небрежно, словно просто поддерживая разговор, спросил Грег.

Но Эркин почувствовал напряжение и насторожился.

– Завтра к нему пойдём, – так же спокойно ответил Тим.

Роман, ехавший в одном автобусе с Грегом и Тимом, кивнул.

– Ты только, Тим, сам не психуй. Дети… они легко забывают.

– Он помнит, – тихо ответил Тим, обвёл их тревожным взглядом и повторил: – Он всё помнит.

– Всё? – переспросил Фёдор.

Тим пожал плечами.

– Я не спрашиваю.

– И правильно, – решительно подтвердил Эркин, начиная догадываться о несказанном. – Спросишь – напомнишь только. Я… дочку, Алису, не спрашиваю. Она и забывает. Понемногу.

– А она что…? – Фёдор оборвал фразу.

Эркин угрюмо ответил:

– Она видела, как Андрея, брата моего, убивали. И ещё… всякое. Она в самый Хэллоуин через весь город ко мне в Цветной шла. Вся в крови была.

– Ранена? – спросил Грег.

Эркин мотнул головой.

– Она через трупы лезла. Бой был, – он впервые говорил об этом. – Свора эта, чтоб их, – он крепко выругался одним из Андреевых загибов, – в Цветной лезла. Мы палками, камнями отбивались, ну, и ножи у всех. У… одного пистолет был, у Мартина, он белый, но с нами пошёл. У него жену замордовали, насмерть… – у Эркина перехватило горло, он сплюнул, растёр окурок и долго закуривал новую сигарету, пока не успокоился.

– Ночью… во сне не кричит? – спросил Тим.

Так спросил, что Эркин ответил:

– Женя говорит, что, как я вернулся, успокоилась. Иногда только…

Тим кивнул.

– А мой ещё летом… и тоже иногда. Но с зимы помнит.

– Ничего, – Роман взял у Фёдора зажигалку, прикурил. – Обустроишься на новом месте, жизнь наладится, и забудет он всё.

– Плохое забывать надо, – улыбнулся Фёдор.

– А если помнится? – усмехнулся Роман.

– Ты что, над памятью своей не хозяин? – подчёркнуто удивился Фёдор.

Эркин и Тим одновременно покачали головами и быстро поглядели друг на друга.

Наступившую тишину нарушили голоса женщин, созывавших детей. Тим улыбнулся, слушая этот многоголосый зов.

– За своим пойду.

Остальные закивали. Конечно, кто же уложит мальца, как не он. Тим кивком попрощался и ушёл в быстро наступавшей темноте на детский звонкий гомон.

Обычно Дим сам бежал ему навстречу, но сегодня чего-то малыша не видно, и Тим встревожился. Не случилось ли чего?

– Дим! Ты где?!

И с облегчением услышал:

– Здесь я, пап.

Зашелестели кусты, оттуда вылезло что-то тёмное, но Тим уже угадал Дима и сердито сказал:

– Ты в порядке, Дим?

– Ага! – весело ответил Дим. – Пап, это Катька. Кать, а это мой папка.

Только тут Тим заметил маленькую, меньше Дима, девочку. Из-за повязанного поверх пальто платка она казалась очень толстой, но личико было маленьким и бледным.

– Катя! Ка-а-атя-а-а! – звал далёкий женский голос.

– Это мама, – шёпотом сказал девочка, попятилась и побежала от них на голос. – Ма-ама-а-а! Я здесь, мама!

Дим вздохнул ей вслед.

– У неё совсем фантиков нет. И камушков. Пошли, пап?

– Пошли.

Тим взял его за руку, и они направились к семейному бараку. Дим шёл вприпрыжку и рассказывал о своих делах. Тим слушал и кивал. Здесь, в лагере, Дима никто не обижал и не дразнил, малыш в первые же дни обзавёлся кучей приятелей и был счастлив. А больше Тиму ничего и не нужно.

– Ты дал Катьке фантики?

– Не дал, а проиграл, пап. В камушки. А то ей меняться нечем. Правильно?

– Правильно, – кивнул Тим. – Она лучше тебя играет?

– Не, я поддался. Ну, если просто дать, это же обидно, а так… – Дим, уцепившись двумя руками за кулак Тима, поджал ноги, перепрыгивая через лужу. – Ух, здорово!

Они вошли в семейный барак и из прокуренного забитого людьми холла свернули в свою казарму. Ещё горел полный свет, по проходам между отсеками пробегали дети и взрослые, хлопали то и дело двери уборных, десятки голосов сливались в сплошной гул. Проходы были слишком узкими, чтобы идти рядом, и Дим, по-прежнему вприпрыжку, побежал впереди Тима к их отсеку и первым нырнул за тяжёлую занавеску из пятнистой камуфляжной ткани.

Их отсек самый маленький, меньше невозможно. Двухъярусная койка, тумбочка вплотную к койке напротив занавески и вплотную к ней щит, отгораживающий их от соседей, а второй щит тоже вплотную с другой стороны койки. Тесно, конечно, теснее, чем в их комнатке в автохозяйстве, где они прожили две недели перед отъездом. Но Тим уже привык, вернее, приспособился. Тепло, есть бельё, своё он даже не доставал из мешка, нет, всё нормально.

– Давай, сынок, поздно уже.

Он снял и повесил свою куртку и пальтишко Дима.

– Ага, я сейчас. Пап, а у Кольки машинка маленькая есть, в кулак зажмёшь, а ездит. Он за неё двадцать фантиков просит и ещё все болтики. Это много?

Тим пожал плечами.

– Не знаю, – и улыбнулся. – Сам решай.

Дим задумчиво нахмурился, забавно сведя белые брови. Тим помог ему разобрать постель и раскрыл свою.

– Дим, забыл?

– Не, иду, – Дим взял полотенце, мыло и, волоча уже расшнурованные башмаки, побрёл в уборную.

Тим улыбнулся, снял со спинки верхней койки своё полотенце и пошёл за Димом.

Он поспел вовремя: Дим и белобрысый Никитка обстреливали друг друга водой, зажимая отверстие крана пальцем, благо, в уборной никого уже не было. Увидев отца, Дим отдёрнул от крана руку, а Никита мгновенно исчез. Тим даже не заметил куда, но его это и не интересовало. Рубашка и штаны у Дима мокрые, как он, скажи, под душем в одежде постоял. Если до утра не высохнут… запасных штанов у Дима нет.

– Пап, – начал Дим, – мы только чуть-чуть… я умоюсь сейчас…

– Ты уже мокрый, – перебил его Тим. – Вытирайся, иди и ложись. Я сейчас.

– Ага, – вздохнул Дим.

Тим редко сердился на него, никогда не кричал и не ругался, как это делали другие отцы – Дим на такое уже нагляделся за эти дни, да и наслушался всяких рассказов про ремни и прочее – но он и так отлично понимал отца. А сейчас отец прав. Ему хотелось дождаться отца, но он послушно побрёл обратно.

И к приходу Тима уже лежал в постели.

Тим проверил, хорошо ли он вытерся, укрыл поплотнее.