Парень испуганно косится на стол и снова смотрит на него.

– Сразу много хозяев… это хорошо или плохо?

– Плохо, сэр, – вздыхает парень.

– Почему?

– Все бьют, и никто не кормит, сэр.

Он улыбнулся.

– Хорошо сказано.

И робкая улыбка в ответ, быстрый взгляд в сторону стола и шёпот:

– Возьмите меня, сэр, вам будет приятно со мной, сэр.

Он даже не сразу понял смысл сказанного, такого ему ни один спальник, да вообще никто никогда не предлагал. А поняв…

…Жариков тряхнул головой. Да, Андрей был первым из… предназначавшихся для мужчин. По терминологии – джи. И надо думать, не один такой. Майкл, похоже, Арчи, Джо и Джим, Леон… нет, Леон другого типа, по книге – эл, и Крис тоже эл. Сейчас сексуальная ориентация у всех парней одинакова, вернее, она нулевая, поскольку полностью отсутствует. Интересно, сохраняется ли это деление? По книге отношения элов и джи крайне неприязненные, их не рекомендуется содержать в одной камере, допускать контакты в душе и на прогулках… а парни, в общем-то, живут дружно. Хотя… стоп!

Жариков с размаху, будто на стенку наткнулся, остановился посреди коридора, поражённый внезапной догадкой.

Весенние драки парней! Неужели они были вызваны именно этим: различной ориентацией? И стихли, когда парни сами убедились, что ориентации нет, поскольку либидо потушено? Чёрт! С кем об этом поговорить?

И сам себе сказал: не с кем. Пока не с кем. Догадка – не знание. Он только начал работу. Потом… конечно, парни сильно изменились. Из запуганных, забитых существ уверенные в себе люди. Но задавать им прямые, настолько прямые вопросы об их прошлом ещё рано. Тётя Паша? Не будет она рассказывать и, тем более, объяснять. Притворится непонимающей, и всё. Да к тому же там и в самом деле не знания, а природная интуиция, которую не объяснишь, как ни старайся. Аристов… ну, с Юркой разговор особый, но он к нему не готов. Шовного материала не хватает. Кстати, интересно из-за чего Юрку этим дразнят? Явно был когда-то какой-то связанный с этим эпизод, судя по Юркиной реакции, не столько неприятный, сколько смешной. Но… это не сейчас. Потом, когда-нибудь…

Жариков открыл дверь своей комнаты, вошёл и, не включая света, стал раздеваться. Как же он устал за эти дни. Ну, лишь бы ночь прошла спокойно. А Юрку он уест! Тот у него покрутится. За эти книги он с Юрки, как следует, стребует. Вот так, подумав о приятном, и заснём.

Жизнь в Центральном лагере оказалась совсем не похожей на ту, в первом. Народу намного больше: в столовой в три смены, в баню, в камеру хранения, в кабинеты разные – везде очереди. Жили в казармах – огромных комнатах, уставленных двухъярусными койками. Здесь тоже был семейный барак, но семья от семьи отделялась фанерными щитами, а от прохода вообще занавесками из плотной пятнистой ткани. Выключателей нет, общий рубильник на всю казарму, днём свет белый, ночью – синий, и хоть умри, но на свету! В бане никаких постирушек, в спальне – тьфу ты, в казарме – никакой сушки. Есть прачечная, есть сушильня, есть прожарка… всё есть, но с очередями. И это бы ещё ничего, да целыми днями то собеседования, то тестирования, и кто только эту хренотень на нашу голову придумал? Встретить бы этого умника… В тёмном углу, да? И сесть уже в тюрьму, ага? А всё равно! То в десятый раз рассказывай, что умеешь и где научился, то в двадцатый с психологом беседуй, воду в ступе толки, картинки перебирай и карточки заполняй! Город за забором, не захолустье – столица всё-таки, и пропуск в кармане, а носа высунуть некогда. Словом, если в региональных многие говорили, что век бы так жили: ешь и на койке валяйся – то из Центрального мечтали вырваться все. Куда угодно, кем угодно, но, чтобы жить наконец по-человечески! Это ж не жизнь, это… ну, слов нет… Из-за парности коек в нечётные семьи подселяли одиночек. Или, если хотите быть одни, то устраивайтесь втроём на двух койках. Голова кругом от этакой жизни! В женском и мужском бараках – та же система. По двое или по четверо, но… всё равно тесно, неудобно. Ну, устроили, ну, придумали… Да после этакого тебе любая землянка дворцом покажется!

У Эркина было такое чувство, что вот как они вышли вечером из автобуса, как их понесло в общем потоке, так и несёт до сих пор. Беспомощно растерянные глаза Жени, суета, суматоха, масса людей, знакомых, незнакомых… – всё путалось. Первые дни он шёл со всеми, машинально отвечал на вопросы, ничего не понимая и не пытаясь понять. Но… один день, второй, и всё как-то само собой утряслось, стало понятным и простым. Суматоху и путаницу устраивали, в основном, только что приехавшие и уезжающие. А остальные налаживали жизнь, как умели и как получалось.

Фёдор, Грег и Роман были в мужском бараке, но держались вместе. Грег в дороге сдружился с тем высоким негром с белым пацанёнком, которых подсадили на одной из остановок. Сам Эркин обратил на него внимание в бане.

Баня здесь была намного больше, но и народу… Так что оставить всё на скамье и пойти под душ нельзя: живо шайку стащат, а то переложат твоё аккуратненько на пол и займут место. Не драться же. Хорошо, что в принципе он научился уже мыться в шайках. Эркин вымыл голову и решил сменить воду в верхней шайке. И, зная уже порядки, попросил соседа:

– Я за водой, скажи, что занято.

– Хорошо, – ответил тот.

Тогда они впервые, можно сказать, увидели друг друга. Но внимания не обратили. Эркин только и заметил, что это негр, и не из слабаков. Когда Эркин принёс себе шайку чистой воды и, поблагодарив за услугу коротким: «Спасибо», – то получил в ответ столь же краткое: «Не за что», Сосед был занят. На скамейке в шайке стоял маленький – только-только после первой сортировки – мальчик, такой беленький, что словно светился в парном тумане бани. А негр весьма ловко и умело его мыл. Обычно такая мелюзга ходила в баню с матерями, в мужскую – всё же постарше. И, намыливаясь, растирая себя мочалкой, Эркин невольно следил за соседом. А накачанный мужик, такие мускулы занятиями делаются, на тренажёрах. Может…

– Присмотри за местом, – сказал почти чисто по-русски негр, вынимая мальчика из шайки и явно собираясь вести того под душ.

– Хорошо, – кивнул Эркин, провожая их взглядом.

Нет, не спальник. Где же накачался так? Интересно.

Негр вернулся, сменил воду в шайках, посадил мальчика в одну из них, где тот тихо играл чем-то, и стал мыться сам. Эркин встал, чтобы, как делали многие и как он уже привык в региональном лагере, окатиться водой из шайки и, поднимая её двумя руками над собой, ощутил, как по его телу прошёлся чужой внимательный взгляд. Ставя пустую шайку на скамью, Эркин встретился глазами с негром и по тому, как тот равнодушно отвернулся, понял: его опознали. Этот спальников видел, знает, как их узнавать. Ну… ну, посмотрим.

Они закончили мыться почти одновременно. Вылили грязную воду из шаек, собрали своё и шагу от скамьи сделать не успели, как их места уже заняли. К выходу они шли, не разговаривая и не глядя друг на друга. И в предбаннике разошлись.

И снова встретились уже вечером в мужском клубе-курилке возле мужского барака. Эркин стоял с Фёдором и Романом, когда подошли Грег и этот негр.

– Во, все здесь, Тим, – Грег кивком поздоровался со всеми, плечом вдвигая Тима в их круг. – Присоединяйся.

Тим приветливо улыбнулся, достал пачку сигарет, распечатал и пустил её по кругу. Эркин, как все, взял сигарету, показывая, что принимает новенького. Тим, Тимофей Чернов. Шофёр, автомеханик. Неспешно завязывался общий разговор про кто где работал, какие заработки, как лучше: на найме или при своём деле. Эркин искоса следил за Тимом, время от времени натыкаясь на такой же изучающий взгляд.

По-русски Тим говорил старательно, избегая английских слов, но хуже Эркина, которому английский был нужен только для разговора о прошлом. Но и у Грега часто проскакивали английские слова, и у Фёдора.

– Своё дело хорошо, конечно, – Роман пыхнул сигаретой. – Но мороки… Да и денег сколько надо, прикинь.