Они попрощались, и, когда за Михаилом Аркадьевичем закрылась дверь, Спиноза снова сел за работу. Генерал умеет работать, но и другим передышки не даёт. Тем более, что крыть нечем: готовились, готовились, а начало прошляпили.

Когда стемнело, Крис вышел на крыльцо. Сейчас тихо, его отсутствия не заметят. Ему и нужно-то всего несколько минут. Он огляделся и побежал, стараясь держаться в тени. Вот и его обычное место. Подъезд четвёртого корпуса отсюда как на ладони, а его самого не видно. А вот и она. Поверх халата куртка, такая же, как и у него, зелёная пятнистая с меховым воротником, халат белый, виден издалека. Свой он предусмотрительно снял перед выходом, чтоб не засветиться ненароком. Перебегая от дерева к дереву, он проводил её до входа в жилой корпус. В свободное время он сразу, как только за ней закрывалась дверь, бежал за угол и следил, как вспыхивает свет в её окне. Прежде, чем его включить, она задёргивала шторы. Не маскировочные, но тоже достаточно плотные, лампочка едва просвечивала сквозь них расплывчатым пятном, а её даже силуэтом не разглядишь, но он стоял и смотрел, пока не казалось, что его заметили, или пока не гасили свет. Но сегодня так нельзя. Надо бежать обратно на смену. Лью-сья. «Спокойной ночи, Люся», – беззвучно шевельнул он губами, убегая к лечебному корпусу.

Его отлучки не заметили. Или сделали вид, что не заметили. Сегодня дежурит Вера Ивановна, она очень редко, да, считай, никогда замечаний не делает. Только посмотрит и либо покачает головой, либо кивнёт. И всё.

Уже в халате Крис заглянул в ординаторскую. Вера Ивановна просматривала карту назначений.

– Заходите, Крис, – сказала она по-английски, не поднимая головы.

Крис вошёл и остановился в двух шагах.

– Мы вдвоем сегодня, и много назначений, – он осторожно кивнул, а Вера Ивановна продолжала: – Вам придётся работать за сестру, Крис. Вы уже освоили инъекции?

– Внутривенные плохо, мэм, – тихо ответил Крис.

Она кивнула.

– Хорошо. Внутривенных, кстати, немного. Но пятеро на капельницах. Стерилизаторы загружены. Давайте всё проверим и подготовим, – она наконец оторвалась от бумаг и подняла голову, встретилась с ним глазами и улыбнулась. – Я думаю, Крис, вы справитесь.

Он смущённо покраснел и отвёл глаза. Вера Ивановна учила его и остальных на курсах. Рассказывала она очень просто, понятно и как-то так, что её слова как сами по себе укладывались в памяти. Доктор Юра говорил о ней: «сильный клиницист». Клиницист – это который лечит… Вера Ивановна встала.

– Примемся за работу, Крис.

– Да, мэм, – пробормотал он, уступая ей дорогу.

Вера Ивановна работала методично, её руки двигались неспешно, но очень точно, и потому всё получалось быстро. Крис так старался ни в чём не ошибиться, что все мысли о Люсе, об этом удивительном индейце, вообще обо всём куда-то улетучились.

– Ну вот, когда мы уверены в своих тылах, – Вера Ивановна улыбнулась, и он ответил ей улыбкой, – обойдём палаты.

– Сначала тяжёлых, – объясняла она по дороге, – лёгкие, с хорошим самочувствием уже спят, в эти палаты лучше вообще не заглядывать, чтобы случайно не разбудить.

Крис кивнул и попробовал осторожно высказаться:

– Когда разбудишь, потом трудно засыпают, да?

– Правильно, Крис, – кивнула Вера Ивановна. – А вот сюда надо зайти.

Крис удивился. Этого номера не было в перечне назначений, но Вера Ивановна показала ему на выбивающуюся из-под двери световую полоску.

– Нарушение режима, – вырвалось у него по-русски.

– Совершенно верно, – с этими словами Вера Ивановна решительно открыла дверь палаты.

Двое мужчин повернулись к входящим.

– Так, – строго сказала Вера Ивановна по-русски. – Михаил Аркадьевич. Как следует охарактеризовать человека, нарушающего режим и понуждающего к аналогичному нарушению другого?

– Виновен, – Михаил Аркадьевич встал и, к крайнему изумлению Криса, поцеловал Вере Ивановне поочерёдно обе руки, но не ладони, а тыльную сторону. – Виновен, но заслуживаю снисхождения безоговорочным признанием своей вины. Не правда ли, Никлас?

Никлас приглушенно рассмеялся.

– Разумеется, Михаил Аркадьевич.

– Разумеется, Михаил Аркадьевич, – повторила чуть насмешливо Вера Ивановна. – Извольте пройти в свою палату, – и перешла на английский. – Крис, отведите больного.

– Слушаюсь, мэм, – кивнул Крис.

– Не смею спорить с превосходящими силами, – развёл руками Михаил Аркадьевич. – Спокойной ночи, Никлас.

– Спокойной ночи, Михаил Аркадьевич.

Крис посторонился в дверях, пропуская, и пошёл следом. Михаил Аркадьевич улыбчиво покосился на него.

– Вы так серьёзно относитесь ко всем поручениям, Крис?

– Да, сэр, – сразу ответил он.

– Похвально, – Михаил Аркадьевич сказал это так серьёзно, что Крис улыбнулся. – А что за суматоха была днём?

Крис сразу насторожился и неопределённо пожал плечами.

– Ничего особого не было, – сказал он осторожно, но Михаил Аркадьевич, остановившись у двери своей палаты, молча ждал, и Крис понял, что придётся отвечать. – Привезли одного парня, он… из наших, его посмотрели, и… его увезли.

– Краткость – сестра таланта, – улыбнулся Михаил Аркадьевич, – но только сестра.

– Я не понял, сэр, – твёрдо ответил Крис.

– Это очень интересно, – просто сказал Михаил Аркадьевич, – хотелось бы знать подробнее.

– Зачем это вам, сэр? – сдерживаясь, спросил Крис. – Вот ваша палата, сэр. Мне надо работать.

– А почему вы не хотите, чтобы я знал об этом… инциденте? – стал серьёзным Михаил Аркадьевич.

Крис пробурчал что-то неразборчивое. Михаил Аркадьевич терпеливо ждал. Крис тоскливо посмотрел на удалявшийся по коридору халат Веры Ивановны. Вот это влип! Ведь от него не отвертишься. Цепкий. Ну… ну так получай:

– Вы же одного не накажете, а другого не спасёте.

– Совсем интересно, – Михаил Аркадьевич распахнул дверь своей палаты. – Заходи, поговорим.

– Я должен работать, – упрямо повторил Крис.

– Хорошо, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Когда сделаешь все назначения, придёшь, – и безжалостно добил: – Я буду ждать.

И вошёл в палату. Крис обречённо вздохнул и побежал догонять Веру Ивановну. А вдруг, пока он будет занят, этот заснёт? Вот было бы здорово.

Когда камера заполнилась сонным дыханием и похрапыванием, Эркин осторожно повернулся набок, натянул одеяло на голову и, наконец-то, остался один. Ну и денёк, всего нахлебался. Хорошо, закончилось всё. Но прижал его этот беляк крепко, думал: всё, не отбиться. Из последнего держался. Нет, Андрея он ему не сдаст. И никому. Парням, правда, в госпитале, сказал, но… Андрею это уже не повредит. Андрей… За что тебе это? Сегодня сорвался у парней и вдруг сам понял… За что? Из Оврага выбрался, голым в декабре, снег ведь лежал, выжил… а сейчас… Я виноват, я, надо было сразу, ты же мне, дураку, говорил, что рвать надо отсюда, нет, дотянул, досиделся, гирей на тебе повис, без меня ты бы уехал, успел, а я… Ох, Андрей, от того Оврага ушёл, так я тебя в этот загнал, прости меня, Андрей, что ещё я могу тебе сказать, придёшь если ко мне мертвяком, я ничего тебе не скажу, всё от тебя приму, и от Жени…

О Жене он и думать не мог: боль как ножом полосовала тело. Эркин закусил угол подушки, сдерживая рыдания, пересилил себя. Откинул одеяло с лица и лёг на спину. Тусклый свет не мешал ему. В Паласах и распределителях тоже свет в камерах не выключали. Надо спать. Мартин говорил: «Думай о дочери. Ты у неё один. Будешь жить, найдёшь». И этот… доктор Юра, Юрий Анатольевич о том же… Может, и впрямь… работы. Он отработает, найдёт Алису… Надо спать. Он потянулся, распуская мышцы. Однако ж промазали его… не жалеючи, тело гладкое, даже внутри рубашки скользит. И запах приятный. Отвык уже от этого всего, а хорошо… Спать. Как же он устал, а закроешь глаза, и койка дрожит и качается, будто он опять в машине… И он не стал бороться с этой качкой, пусть. Он будет спать. Как тогда. Но тогда машина качалась под ним кроватью…