– Откуда они все узнали? – тихо спросил Ларри, попрощавшись с очередным знакомым. – Я никому ничего не говорил, правда.

– Я тоже, – улыбнулась Эстер. – Но всё равно все знают. И потом, Ларри, я сказала, что съезжаю с квартиры, заказала платье у Колетт, мы были у священника… люди не слепые, Ларри, и сложить два и два труда не составит.

Ларри кивнул.

– Да, Эсти. И… и я не сказал тебе главного. Завтра с утра, а в церковь мы идём в полдень, завтра с утра я буду работать.

– Конечно, – Эстер на ходу погладила его по руке. – Я понимаю, работа прежде всего, и всё равно мы должны встретиться только в церкви.

Ларри обрадованно перевёл дыхание. Они уже миновали угловой магазинчик и шли по Новой улице. А вот и их дом. Эстер шла за Ларри через газон к крыльцу с тем странным чувством, с каким когда-то, давным-давно, поднималась по тёмной крутой лестнице за Эдвардом в их колумбийскую квартиру.

На крыльце Ларри поставил коробку на пол и достал ключи.

Дом был пуст и чист. Значит, та чистота, что поразила её в первый раз, привычна. Что ж, она это запомнит.

Они поднялись на второй этаж и сразу зашли в комнату Рут.

Золотистая светлая комната потрясла Рут.

– Это… это моё? Это мне? – наконец выдохнула она.

– Да, – кивнул Ларри.

Эстер мягко потянула его за локоть.

– Пойдём, пусть сами.

Ларри кивнул и отступил к двери. Они тихо оставили детей вдвоём и перешли уже в их спальню. Ларри поставил на пол коробку с вещами, которую так и держал в руках, и неуверенно предложил.

– Я пойду сварю кофе, хорошо?

– А я разберу вещи, – подхватила Эстер.

Но сказав это, оба остались стоять рядом, будто ждали ещё чего-то, ещё чьих-то слов.

Ларри сглотнул.

– Я… я не стал ничего менять. Пока… я думал… ты сделаешь по-своему.

– Спасибо. А… а что бы ты хотел?

– Я не думал об этом, – тихо ответил Ларри.

Эстер задумчиво кивнула.

– Я думаю… занавеси и обои оставим, мне нравится этот цвет, – Ларри просиял, и Эстер продолжала уже увереннее. – Всё очень мило, Ларри, я думаю… Ты любишь цветы?

– Да, – радостно кивнул Ларри. – И… и ты видела мою… нашу альпийскую горку?

– Да, очень красиво. Знаешь, давай вот здесь поставим лиану. Она вырастет и оплетёт окно.

Они обсудили спальню, и Эстер ахнула.

– Оу, уже темнеет!

– Да, – кивнул Ларри и заторопился: – Я сделаю яичницу. Ты… ты как любишь? Омлет или глазунью?

– А глазунья – это что? – прозвенел тоненький голосок.

На пороге спальни стояла Рут, а за ней Марк.

– Вот и познакомитесь, – рассмеялся Ларри.

Ему снова всё стало легко и просто. Он кивнул Эстер.

– Когда закончишь, спускайся, Эсти, – и детям: – Пошли вниз, поможете мне.

Когда они ушли, Эстер огляделась. Уже не рассматривая, а вглядываясь. Открыла шкаф и ахнула. Рядом с двумя костюмами и ветровкой с десяток пустых, явно предназначенных для дамских нарядов плечиков. У неё и нет стольких платьев. А за другой створкой? Стопка белых рубашек, стопка ковбоек, а остальные полки пусты и ждут её. И отдел для обуви. Парадная лаковая пара, пара простых чёрных ботинок и всё.

Она быстро разложила и развесила свои вещи, но шкаф и комод полнее от этого не стали. Взяла вещи Рут и пошла в её комнату.

Куклы уже рассажены, на столе рассыпана мозаика, на кровати валяется кверху лапами медвежонок. Всё ясно: Рут дорвалась! Надо будет ей объяснить, что, хотя комната и её, но должен быть порядок. И именно поэтому. Она положила под подушку на кровати лучшую пижамку Рут, поставила домашние шлёпанцы, но они так жалко смотрелись на новом ковре, что она задвинула их под кровать и напоследок посадила медвежонка правильно. Платьице и кофточку в шкаф, две пары трусиков в комод. Теперь ванная… там порядок. Эстер удовлетворённо оглядела результаты своих трудов и пошла вниз.

Они ели потрескивающую яичницу, пили холодное и тоже необыкновенно вкусное молоко.

И Ларри решительно сказал, что уже темно, он проводит Эстер и Рут домой, а Марк подождёт его.

– И тебе не страшно? Ну, одному? – Рут с уважением посмотрела на Марка.

Сама она боялась темноты, вернее, одной в тёмной комнате. Марку тоже бывало не по себе, когда отец задерживался, и он оказывался один в сумеречном и пустом доме, но сейчас он гордо вскинул голову.

– Пустяки, Рут, – и неожиданно выпалил затаённое: – Один же вечер.

– Да, – кивнул Ларри и улыбнулся. – Завтра уже всё будет по-другому, – и, поглядев на Марка, решил: – Одевайся, Марк, пойдём все вместе.

Марк стремглав бросился наверх в свою комнату за ветровкой.

Эстер рассмеялась:

– Рути, а ты? В одном платье прохладно.

Рут растерянно посмотрела на мать. И Эстер снова рассмеялась, поняв, что Рут попросту забыла о принесённых вещах.

– Ну, идём, покажу, – и обернулась к Ларри: – А ты? Принести тебе?

– Да, – улыбнулся Ларри.

И, стоя внизу, с наслаждением слушал смех, голоса и топот наверху. Его дом ожил! Наконец все трое спустились. Марк в ветровке, Рут в вязаной кофточке и Эстер тоже в вязаном сером жакете. Эстер протянула Ларри его ветровку.

– Спасибо, – Ларри быстро оделся, оглядел… свою семью, да, именно так. – Пошли?

– Пошли, – кивнула Эстер.

Когда они все вместе вышли на крыльцо, Ларри, идя последним, выключил свет, захлопнул и запер дверь.

Вечер пятницы не сравним по размаху гульбы с субботним, но всё равно шуму, толкотни и пьяных хватает и даже с избытком. Но до дома Эстер они добрались вполне благополучно. Подниматься наверх Ларри не стал, простившись с Эстер у подъезда. Теперь они увидятся только в церкви. Подождав, пока Эстер и Рут покажутся в окне и помашут им, Ларри и Марк пошли домой.

Субботнее утро было солнечным и тихим. Эстер проснулась рано и, лёжа в постели, смотрела в потолок, привычно размечая по событиям предстоящий день. Сейчас она встанет, приготовит завтрак, разбудит Рут и… и после завтрака пойдёт за платьем. Вернётся домой. Переоденется, переоденет Рут, нет, выкупает и переоденет Рут, примет душ, оденется, и они пойдут в церковь. Встретится там с Ларри. Отец Артур обвенчает их в гулкой пустой церкви, они же никого не приглашали, разве только случайно кто-нибудь заглянет, зевака, которому некуда деть себя субботним днём. Из церкви они пойдут в «Чёрный лебедь» на праздничный обед. И потом домой. На Новую улицу. В свой дом.

Эстер сладко вздохнула и потянулась под одеялом. Как всё быстро, как стремительно всё совершилось. Будто с горки сбежала. Ну… ну всё, пора вставать. Хоть и хочется ещё полежать, понежиться и помечтать, но пора. Она откинула одеяло и встала. В одной рубашке босиком подошла к окну и отдёрнула штору. И комнату залил утренний золотистый свет.

– Мам, – сонно позвала Рут, – уже утро?

– Да, – ответила, не оборачиваясь, Эстер. – Если хочешь, вставай.

Рут вздохнула и, зарываясь в подушку, ответила:

– Я ещё поваляюсь.

Обычно Эстер ей это не разрешала, но сегодня, в такой день…

– Хорошо.

Удивлённая её согласием, Рут села в постели.

– А почему?

Эстер наконец оторвалась от окна и рассмеялась.

– Потому что потому.

И вполне удовлетворённая ответом, Рут опять нырнула под одеяло. Но лежать ей быстро расхотелось, она вылезла из кровати и в пижамке зашлёпала на кухню.

– Мам, а чего…?

– А чего ты неумытая и неодетая? – не дала ей договорить Эстер.

И Рут облегчённо вздохнула: мама была обычная, как всегда.

После завтрака Эстер собиралась за платьем, но Рут заявила, что пойдёт с ней. Все её куклы и игрушки уже там, здесь ей играть не во что. Эстер пришлось согласиться, что сидеть одной дома дочке скучно, а оставить её играть на улице – так потом отмывать замучаешься, а время сегодня дороже денег. И они пошли вместе.

Колетт Перри утверждала, что она француженка, по крайней мере наполовину, и с ней никто не спорил, хотя она больше походила на трёхкровку. Но шила она хорошо, ловко делая из дешёвой материи и блёсток сногсшибательные туалеты. А уж из чего-то приличного она просто чудеса творила.