Возможно ли это? Рузвельт был настроен двигаться вперед, как и Сталин. Вождь перестал вести себя как циничный грузинский кулак, снизив цену во время обмена телеграммами с Литвиновым. Что касается процентной ставки, то вариант СССР отличался от предложения Моргентау на 2 %. Если говорить об общем размере долга, в начале переговоров речь шла о 75 млн и 150 млн. На самом деле это были не такие большие суммы и для США, и для СССР. Размер кредита пока не обсуждался. Сталин хотел 200 млн. Пререкания из-за религиозных и правовых вопросов, важных лишь для небольшой группы американцев, удивили Литвинова, так как он не считал их важными. У Рузвельта были на то политические причины, как объяснили они вместе с Буллитом. Забавно, что США так настаивали на правах американцев в СССР, но при этом у них в стране темнокожие подвергались линчеванию и страдали из-за законов о расовой сегрегации. Не менее странными покажутся читателям слова Литвинова о соблюдении законности Советским государством на фоне коллективизации, вызвавшей страшное крестьянское сопротивление и масштабный голод, и с учетом того, что через несколько лет Сталин начнет репрессии и будет устраивать массовые расстрелы. Тем не менее оставался главный вопрос: можно ли будет достичь согласия по экономическим вопросам? Согласится ли враждебно настроенный Госдепартамент на сотрудничество? Достаточно ли сильная угроза исходит от нацистской Германии и Японии, чтобы преодолеть другие препятствия на пути к совместной работе США и СССР? Следующий год это покажет.

Литвинов свободно общался с американской стороной, пока находился в Вашингтоне. Он много говорил о японской угрозе советской безопасности. Он сказал заместителю государственного секретаря Уильяму Филлипсу, что Красная армия, к счастью, укрепляет линию обороны на маньчжурской границе. Этого должно быть «достаточно, чтобы на настоящий момент держать японцев в узде». Литвинов также открыто указал Филлипсу на то, что важно, а что нет. Отношения с Францией улучшились «во многом благодаря политической ситуации. Политически Франции было выгодно быть в хороших отношениях с Россией». Затем последовал вот этот комментарий: «Это сердечное согласие было достигнуто, несмотря на то, что французы были держателями российских ценных бумаг в огромных количествах… Хотя они не получили удовлетворения от этих ценных бумаг, это не препятствовало растущей дружбе Франции с Россией, основанной на потребности в безопасности [курсив наш. — М. К.]». В этом и заключалась вся суть, правда? Филлипс пришел к выводу: «Гитлер и его режим очевидно не пользовались благоволением Литвинова, так как он активно высказывался против кампании нацистов, направленной против евреев»[168].

Тем не менее советские дипломаты добивались успехов как в Париже, так и в Вашингтоне. Из существующей переписки становится понятно, что Литвинов завоевал уважение Сталина. Вождь перестал над ним насмехаться, во всяком случае на данный момент, в своих письмах Кагановичу и Молотову. Это было хорошо, так как и на Западе, и на Востоке росла угроза безопасности СССР.

Если в отношениях с Францией и США советскому правительству удалось добиться потепления, то Великобритания оказалась куда более крепким орешком. В 1920-х годах отношения СССР с Великобританией были даже хуже, чем с Францией. Предпринимались попытки их улучшить, особенно в 1924 году, когда у власти недолго были находившиеся в меньшинстве лейбористы. На новых выборах в октябре 1924 года победили консерваторы. В последнюю неделю кампании им помогла публикация так называемого письма Зиновьева — поддельного документа, в котором говорилось о вмешательстве СССР во внутренние дела Великобритании. В итоге британское правительство разорвало дипломатические отношения с Москвой в мае 1927 года[169].

В 1920-х годах англо-советская торговля росла, и это мешало повестке Консервативной партии, упорно направленной против СССР. Вначале британских предпринимателей, таких как Артур Г. Маршалл из «Бекос Трейдерс», поддерживавших деловые отношения с Советской Россией, плохо принимали в Министерстве иностранных дел, так как там считали, что «достойные» англичане не имеют права торговать с СССР. Однако в 1920-х годах торговый оборот с Великобританией рос, а вместе с ним и прагматический подход британцев к делу. Борьба с большевиками — это одно, а бизнес — совсем другое. Однако этого прагматизма было недостаточно, чтобы преодолеть страх перед «пропагандой» Коминтерна и подрывной деятельностью в Британской империи.

В 1929 году второе правительство лейбористского меньшинства восстановило дипломатические отношения с СССР. Британские коммерсанты хотели работать с Россией, и их поддерживало советское правительство, обещавшее хорошие контракты. Даже консерваторы, которые сами не хотели возобновлять отношения, были рады, что лейбористы взяли на себя такую ответственность[170]. В 1929–1930 годах лейбористское правительство дало кредитные гарантии российской торговле и подписало коммерческое соглашение с СССР, но на этом все и остановилось, так как против большевиков была как Палата общин, так и пресса. «Мне кажется, — писал один сотрудник Министерства иностранных дел в протоколе, — что если британская антикоммунистическая пресса объявит о перемирии в долгосрочной бомбардировке Москвы… то половина их тиража будет уничтожена»[171].

В 1931 году было сформировано национальное правительство под началом тори. Британский МИД подготовил справочный документ для нового министра — либерала сэра Джона Саймона: «Одним из печальных последствий войны является то, что англо-советские отношения стали предметом острейших внутриполитических споров…

Если до войны Россия была загадкой, то после войны превратилась в навязчивую идею… о ней спорят партии во время большинства послевоенных обращений к британскому электорату. До тех пор, пока одна сторона, даже находящаяся в меньшинстве, тянется к советской звезде, а другая только и мечтает о ее закате, задача по нормализации англо-советских отношений остается безнадежной»[172].

Как показали дальнейшие события, в МИД были правы. В 1932 году британское правительство обсуждало торговые соглашения с доминионами Британского Содружества наций, предоставляя им специальные условия и другие торговые привилегии и дискриминируя другие страны. В октябре 1932 года из-за давления со стороны Канады, заинтересованной в древесине и пшенице, британское правительство аннулировало англо-советское торговое соглашение от 1930 года. Из-за этого снова начались переговоры на тему нового договора, продолжавшиеся зимой 1933 года. Советские чиновники были не слишком довольны этими изменениями, но им пришлось согласиться на новый раунд. В марте 1933 года, пока шли переговоры, разразился кризис.

В субботу вечером, 11 марта, в Подмосковье отряд агентов ОГПУ ворвался на территорию компании «Метро-Виккерс» — британской электро-промышленной компании, которую наняло советское правительство для обслуживания различных фабрик и заводов. Также были проведены рейды в других офисах и квартирах сотрудников. В итоге ОГПУ арестовало шесть британских граждан и конфисковало коробки с документами. Они искали доказательства шпионажа, саботажа и диверсий на советских заводах, где работали британские инженеры. Этот случай был очень похож на «Шахтинское дело» 1928 года, в ходе которого было арестовано шесть немецких граждан, что привело к серьезной ссоре с немецким правительством. В данном случае в обвинении речь снова шла о саботаже на промышленном предприятии. В одной из резолюций Политбюро в марте 1928 года упоминается «Метро-Виккерс», а также говорится о необходимости обращаться с британскими гражданами осторожно, однако тщательно расследовать деятельность этой компании на территории СССР[173]. От необходимости «обращаться осторожно» пять лет спустя решили отказаться.