Через неделю Черчилль пригласил Майского на ужин. Возможно, он хотел его подбодрить, но также отправить информацию в Москву. На этот раз они встречались на квартире Черчилля в Лондоне, но без жен. «Обед был совершенно интимный», — писал Майский. Кроме Черчилля, присутствовал еще один человек — лидер Либеральной партии Арчибальд Синклер. Он был другом премьер-министра. Во время ужина говорили в основном Черчилль и Майский.

«Ч[ерчилль] начал разговор вопросом: “Ну, как идут дела? Что Вы об этом думаете? По-моему, дела идут плохо, очень плохо”».

«Что вы имеете в виду под “плохо”?», — спросил Майский.

«Странам нужен мир», — ответил Черчилль. Новая война с современным оружием стала бы величайшей катастрофой. «Она камня на камне не оставила бы от нашей цивилизации. Между тем Германия бешено вооружается… Германия истратила… огромную сумму». Весной или летом 1937 года может наступить критический момент, когда Гитлер «бросит факел в пороховую бочку. Весной или летом 1937 года опасность новой мировой войны дойдет до своего апогея. Исходя из этих соображений, и нужно строить программу своих действий».

Майский наконец смог вклиниться в монолог Черчилля и спросил его, что он думает об изменениях в общественном настроении британцев после их последней встречи весной? Растет ли понимание надвигающейся немецкой опасности, в особенности у правого крыла? Посол снова упомянул реакцию СССР на подписание англо-германского морского соглашения и недоверие, которое оно вызвало. Ванситтарт пытался отучить Майского от постоянного возвращения к этой теме, но, видимо, не получилось. Посол настаивал, что общественность в СССР полагает, что данное соглашение — первый шаг к англо-германскому союзу.

Черчилль спросил, обсуждал ли он это с Ванситтартом. «Да», — ответил Майский. Черчилль одобрительно кивнул и сказал, что морское соглашение стало крупнейшей политической ошибкой. Оно ничего не дает Великобритании, так как немцы только увеличат до максимума свои финансово-технические возможности. Зато это соглашение вызвало в ряде стран подозрения, схожие с теми, что появились у СССР, и это неудивительно. Однако, по мнению Черчилля, этому документу не стоило придавать слишком большое значение. У него ограниченный характер. Правительство сдерживали пацифистские настроения в обществе, а Адмиралтейство не смогло получить средства на строительство британского флота. Общественность интересовалась, против кого необходимо наращивать флот, так как не считала, что какая-то из стран является серьезным врагом. Адмиралтейство рассудило, что если оно согласится на предложение Германии довести общий тоннаж кригсмарине до 35 % от общего тоннажа Королевского военно-морского флота, то таким образом получится создать призрак и пугать им общественность. По мнению Черчилля, этот расчет сработал.

Майский отнесся к его словам с сомнением. Он полагал, что в Великобритании очень многие любят немцев и выступают за безопасность Запада в обмен на развязывание Гитлеру рук на Востоке. Черчилль и Синклер оба яростно отрицали существование подобной опасности. Да, были люди, которые в это верили, но их меньшинство, и они не влияют на внешнюю политику Великобритании. В стране растет понимание немецкой угрозы, в том числе в правых кругах, и оно будет расти дальше. К сожалению, британское правительство до сих пор надеется найти с Гитлером какой-нибудь «приемлемый компромисс». Однако Черчилль не представлял, как именно. Время и события преподнесут урок тем, кто был плохо осведомлен. А пока британское правительство не хотело злить Гитлера, так как, очевидно, его боялось, в особенности с учетом текущего неудовлетворительного состояния британских вооруженнных сил.

Майский спросил, что Черчилль думает про будущее внешней политики. Если Великобритания сможет действовать через сильную Лигу Наций, то все может быть хорошо. Лига была популярна у британцев, как показали результаты «Голосования за мир» — национального опроса на тему Лиги и создания коллективной безопасности (анонсированного в конце июня 1935 года). Таким образом, если данная организация не будет разрушена Абиссинским кризисом, у британской политики будет прочная основа. Если же Лига не сможет с ним справиться, то в Европе начнется хаос. В этом случае у Великобритании будет «судорожная» реакция, и она заключит союз с Францией. В любом случае, продолжил Черчилль, необходимо «значительно ускорить перевооружение». Это важно, даже если с Лигой ничего не случится, и не только для Великобритании.

Затем Черчилль заговорил о Дальнем Востоке. По его мнению, росла опасность войны, так как Япония использовала европейскую нестабильность себе во благо. Взгляды Черчилля не изменились после встречи в июне. Великобритания не смогла бы устоять перед Японией. Если бы японцы захотели, Гонконг пал бы за сутки. Британцам нужны были американцы, чтобы остановить агрессию, но даже совместных сил может быть недостаточно. Черчилль предвидел морскую блокаду Японии, которую усилило бы англо-советско-американское сотрудничество.

Потом речь зашла об англо-советских отношениях. Черчилль задал много вопросов о советских внутренних изменениях. Страна пережила тяжелые времена, ответил Майский, но эти трудности удалось преодолеть. Они быстро, как и ранее, согласились, что у их стран нет конфликтов интересов и есть общие цели в Европе и на Дальнем Востоке. Сильный СССР мог бы стать «мощным противовесом» для Японии и Германии, сказал Черчилль, и «прямым британским интересом». Майский подчеркнул: «Ч[ерчилль] приветствует укрепление военной мощи СССР». Об этом нужно говорить в консервативных кругах. «И затем почти вдохновенно, — отметил Майский, — с горящими глазами Ч[ерчилль] произнес: “Мне хотелось бы сказать СССР только одно: вооружайтесь, вооружайтесь и еще раз вооружайтесь! Ибо наш общий враг — Германия — у ворот”»[1046]. Уинстон всегда находил, что сказать провокационного, чтобы это передали правильным людям в Москве — в этом плане на него можно было положиться. Правда, непонятно, была ли отправлена копия отчета Майского Сталину. Одну точно получил Ворошилов и разметил ее синим карандашом[1047].

А в это время Абиссинский кризис продолжался. Просто как Смоляное чучелко в «Сказках дядюшки Римуса» — чем больше кто-то пытался оторваться от Чучелка, тем больше к нему прилипал. По иронии судьбы в своем нежелании защищать Абиссинию Литвинов был похож на Лаваля и Хора. Наркома сдерживало определенное уважение к принципам, а именно к антиколониальной борьбе, а также Сталин, который следил за шаткими большевистскими ценностями своего сотрудника. Однако у двух величайших колониальных империй этих сдерживающих факторов не было. Почему вдруг они вообще стали выступать против того, чтобы итальянцы забрали единственный свободный лоскут африканской территории, который не был поглощен Францией и Великобританией? Да, англичане не хотели, чтобы итальянцы удобно расположились вблизи от Суэца, но колониальные державы могли заключать сделки, в отличие от советского наркома Литвинова. Кроме того, в середине ноября в Великобритании начались парламентские выборы, в ходе которых популярной частью кампании была поддержка Лиги Наций. Причем это касалось даже консерваторов, которые вернулись к власти, хотя и с меньшим перевесом по сравнению с предыдущим периодом. Однако ничто не мешало британскому правительству до или после выборов обсудить вариант выхода из Абиссинского кризиса и обменять африканские территории на продолжительное членство Италии в потенциальной антинацистской коалиции[1048].

Лаваль и Хор при поддержке реалиста Ванситтарта во время переговоров в Париже решили сделать тайное предложение Муссолини: дуче остановит колониальную войну в обмен на две трети территории Абиссинии, оставив остальное абиссинскому правительству, которому подсластят пилюлю передачей порта в Аденском заливе. Их не интересовала судьба абиссинского народа, но и Литвинова она не сильно беспокоила. Интересно, что Ванситтарт поехал с Хором в Париж. Обычно если министр иностранных дел отправлялся за границу, то его постоянный заместитель оставался в МИД.