Тем же вечером Литвинов пригласил на ужин американского дипломата Хью Уилсона. Больше никто не присутствовал. Литвинов не упомянул об этой встрече Лавалю и не стал обсуждать проблему долгов и кредитов. Он все еще искал способы привлечь США к Женеве и к более широкой коалиции стран, которые могли бы сдержать потенциальных агрессоров, таких как Германия и Япония. Тут Уилсон не мог ему сказать ничего утешительного. Американская общественность выступает против участия США в решении европейских проблем. Литвинов понял, что его предложение не примут, и ему «придется придумать что-то еще». Одно Уилсон знал наверняка: «Во время всего разговора Литвинов всячески показывал, что он совершенно не доверяет Германии. Он полагал, что, пока у власти Гитлер, Германия похожа на бешеную собаку, и верить ей нельзя.

С ней нельзя заключать соглашения, а ее амбиции можно держать в узде, только окружив ее кольцом из решительных соседей»[685].

5 декабря Литвинов и Лаваль снова встретились. Лаваль принялся повторять привычные фразы об улучшении отношений с Германией, хотя его намерения не направлены против СССР. Министр утверждал, что задался целью добиться мира не только между Германией и Францией, но и между Германией и СССР. Это звучало наивно, хотя Литвинов не стал этого говорить. Он сообщил в Москву, что они договорились с Лавалем и Баржетоном о тексте соглашения, который нарком предложил 22 ноября[686]. Лаваль и Литвинов в тот же день подписали протокол. В окончательном варианте говорилось о дальнейших попытках заключить Восточный пакт и утверждалось, что ни одна из сторон не станет вести переговоры об одностороннем или двустороннем соглашении, которое может помешать совместной работе в данной области. Конечно, такое соглашение не понадобилось бы, если бы стороны друг другу доверяли, имели одни и те же цели и одинаково оценивали международную ситуацию[687]. В доверии была вся проблема. Как можно доверять Лавалю? А он наверняка думал, как можно доверять большевикам? В теории этот протокол был шагом вперед. Так полагал Литвинов. Лучше бы он понял, что больше никто не придерживается линии Эррио, Поль-Бонкура и Барту. Лаваль отказался или пытался отказаться от политического курса своих предшественников. Для него протокол был прикрытием, которое позволяло ему придерживаться той линии, которую он выбрал изначально, и отделаться от Литвинова, по крайней мере, на время. Скоро должны были наступить рождественские праздники, и министр рассчитывал на несколько недель передышки. Для СССР такая политика была рискованной, что, конечно, должен был бы понимать Литвинов. Она напоминала игру в рулетку, когда заранее известно, что все шансы на выигрыш у казино. Для Франции это значило, что уже существует слишком много препятствий, мешающих укреплению франко-советского сближения. Почему она, в отличие от СССР, не видела угрозы гитлеровской Германии?

Донесения советской разведки о намерениях Германии указывали на два направления возможной агрессии. Либо немецкое верховное командование будет расширяться на юго-восток через Австрию и на запад в сторону Франции, или же Германия попытается решить вопрос Польского коридора, заключив «дружественное соглашение» с Польшей, даже если это произойдет за счет Литвы. С другой стороны, логичной целью была Франция. После Наполеона дела в ней шли на спад. А после Первой мировой войны Франция ослабла еще больше. Французская армия сможет воевать самостоятельно не раньше, чем через 30 лет. Германия получит военное преимущество, которому нечего будет противопоставить, и сможет диктовать условия Франции с помощью ультиматума или неодолимой силы[688].

Согласно другому докладу разведки Красной армии, немецкая армия будет готова к войне весной 1935 года. Верховное командование Германии полностью разделяет взгляд нацистов на необходимость войны с СССР. Немецкая армия возьмет в союзники Польшу и Финляндию и нападет со стороны Прибалтики — «северо-восточный вариант». Это случится только после атаки Японии на Востоке. По плану верховного командования Германии, Франция в этом случае сохранит нейтралитет. Однако существовали разногласия относительно того, когда немецкая армия будет готова к войне[689]. Кто на самом деле знал, в каком направлении она нападет?

У военной разведки были противоречивые сведения. Но в одном она была уверена наверняка: в один прекрасный день гитлеровская Германия будет готова к войне. И СССР станет ее целью. А Франция — крайне неудачный союзник. Она очень слаба и не устоит перед немецким оружием. Оценка Франции оказалась верной.

В конце декабря Сталину на стол лег примечательный отчет. В нем говорилось в основном о Франции и политике Лаваля по отношению к Германии. «Сейчас вся тактика Лаваля рассчитана на то, чтобы иметь возможность поставить французскую общественность перед фактом необходимости заключения соглашения с Германией».

Это было первое предложение от неизвестного агента, которого знал Сталин. Пилсудский и его сторонники считали Лаваля «верным группе Тардьё — Вейгана и действующим по их приказу». Он был «умный, очень хитрый и внимательный дипломат». Так полагал Пилсудский. Информатор явно много знал о рассуждениях маршала о Лавале и Франции. Он возлагал на Лаваля большие надежды и полагал, что правительство Фландена падет в конце января 1935 года. Правительство Фландена пало из-за закона, направленного на разоружение военизированной организации полковника Франсуа де ла Рока — «Огненных крестов». Это было похоже на настоящий заговор. В нем был замешан Тардьё, который полагал, что в итоге к власти придет Лаваль, а поддерживала его организация ла Рока и радикалы. Эррио не участвовал. Кроме того, говорили, что в Германию на встречу с Гитлером и другими известными нацистами ездили французские представители, и Лаваль об этом знал. Все это было похоже на шпионский роман, только по большей части он был документальный, и его обсуждали во всей Франции[690]. Лаваль встречался в Париже с видными нацистами! И даже лично с Гитлером! Вот это да! И британцы тоже участвовали. Они должны были давить на правительство Фландена, если бы оно выжило, и убеждать в необходимости заключить союз с гитлеровской Германией.

У источника этой информации, неизвестного агента, которого знал Сталин, были контакты в правительствах, в том числе он напрямую общался с Беком. «Факт франко-германских переговоров является делом чрезвычайно серьезным». Если они увенчаются успехом, то это может возродить «старую идею» Пилсудского о польско-германско-французском блоке. И это может получиться, сообщал агент, «а факт создания этого блока уже есть начало интервенции против СССР». Если у Лаваля все получится, то тогда он отправит в Берлин в качестве посла французского генерала, возможно, даже самого Вейгана. Это информация была получена от надежных источников в группе Тардьё — Вейгана. А возможно, генерала отправят в Лондон в качестве посла, и он заменит Корбена.

Затем агент Сталина упомянул протокол Литвинова — Лаваля.

Бек сказал, что он получил информацию 2 декабря. И в то же самое время «надежный человек» из группы Тардьё — Вейгана был отправлен в Варшаву, чтобы объяснить Беку, что Лаваль был вынужден подписать протокол «по тактическим соображениям как внутреннего, так и внешнего порядка». Это было временное соглашение, ограниченное по сути и по срокам. Согласно отчету, это объяснение совпадало с информацией, которая была отправлена Корбену 30 ноября. Бек говорил, что: «Литвинов добивался этого протокола от Лаваля, чтобы успокоить Москву и, пожалуй, успокоил Москву, а этого нам и надо. Надо дать время сговориться Германии с Францией». Агент не исключал возможности заключения франко-советского союза, но через два месяца может уже быть слишком поздно. Кроме того, оставался вопрос Восточного пакта. Польша не подпишет его ни при каких обстоятельствах. Лаваль снова начал переговоры, только чтобы сделать «тактический маневр» и снизить давление со стороны радикалов (таких, как Эррио и Кот, хотя они не были упомянуты), а также СССР, Чехословакии и Румынии.