В день, когда умер Довгалевский, Литвинов сообщил Сталину новости из Лондона: Великобритания одобрила региональный пакт, но также пыталась помешать Франции и СССР заключить договор о гарантиях. МИД Великобритании выступал за то, что надо сильнее увязать содержание предлагаемого Восточного пакта с существующими положениями Локарнских договоров. Литвинов писал, что англичане, возможно, придерживаются этой линии, так как прекрасно понимают, что Германия и Польша откажутся подписать подобный документ. «Несомненно, что <…> на Англию оказал влияние несколько запугивающий прием Франции, говорившей направо и налево, что она заключит военный союз с СССР в случае неосуществления пакта». Литвинов писал: «Во всяком случае, перед нами сейчас стоит вопрос, не предусмотренный при моих переговорах с Барту». Был вариант заключить двусторонний пакт с Францией или же договор о гарантиях между Германией, Францией и СССР. Литвинов предпочитал второй вариант, так как «мы и раньше выдвигали идею общего пакта с участием Франции, в каковом случае гарантии были бы даны также и Германии»[497]. Возможно, читатели будут удивлены тем, что Литвинов полагал, будто Польша и Германия вряд ли согласятся на такой общий договор.
Это было не единственным препятствием на пути к заключению Восточного пакта или двустороннего франко-советского соглашения. Еще одной проблемой была Великобритания, как мы позднее увидим. Ничего нового. МИД Великобритании сдерживал франко-советские отношения в 1920-х годах. В начале 1930-х годов в этом не было необходимости, так как Франция не была заинтересована в нормализации отношений с СССР, пока Эррио не стал премьер-министром. Затем к власти пришел Гитлер, и тут Москвой заинтересовались Поль-Бонкур и Барту. Британское правительство стало уделять этому вопросу больше внимания. «Консерваторы и религиозные организации, в особенности католики, — писал французский советник Роже Камбон, — совершенно не доверяют СССР». Затем он продолжил:
«Каждый раз, когда он начинает сближаться с другим государством, эти круги полагают, что их опасная зона увеличивается. Большинство английских консерваторов считают коммунистическую угрозу крайне важной и больше нее опасаются разве что недавних событий в Германии. До сих пор они с симпатией относились к идеям порядка, которые вдохновляют нацистов, и к антибольшевистским службам, которые использует Гитлер, начиная с его прихода к власти. С точки зрения консерваторов, даже самые стабильные нации могут стать объектом для угрозы, если будут сближаться с СССР.
Либералы и лейбористы, — продолжал Камбон, — относятся к СССР несколько иначе. Они, конечно, от него не в восторге, но с сочувствием относятся к франко-советскому сближению». МИД Великобритании также признает, что оно оправданно, но хорошо понимает желание французов «избежать слишком сильной близости с СССР».
Потом шел следующий комментарий: «Если спросить личное мнение моих коллег по МИД, то они в целом считают русских очень одаренными с точки зрения воображения и интеллектуальных способностей. С другой стороны, они сдержанно относятся к политическим, экономическим и даже просто организационным способностям советских служащих. Они полагают, что если за ними [советскими гражданами. — М. К.] не следить, то у них ломаются даже самые передовые механизмы, особенно это касается производства и транспорта».
Это звучало как традиционный британский ориентализм, но на этом депеша Камбона не заканчивалась. Мы это видим из его дальнейших комментариев: «В глазах английских дипломатов Россия, сейчас или в будущем, может стать настоящей международной угрозой, если попадет в руки иностранных элементов… Как уже показали немцы, они прекрасно могут сыграть эту роль. Однако политика франкофилии, которую выбрала Москва, представляет собой наилучшее противоядие против немецкой угрозы». В конце Камбон резюмировал, что именно поэтому не стоит удивляться, что министр иностранных дел Джон Саймон поддерживает попытки французов заключить Восточный пакт[498]. К сожалению, Камбон ошибался. Британское правительство не собиралось потакать французскому желанию укрепить отношения с Москвой. Но мы забегаем вперед.
А что же Польша?
В то лето 1934 года коллективной безопасности угрожала Польша. Общаясь с Парижем, Ларош недоумевал: неужели каждый шаг Франции на пути к Москве будет толкать Польшу к Германии?[499] Латвийский министр в Варшаве Ольгерд Гросвальд сообщил Ларошу, что Прибалтийские страны не очень довольны перспективой заключения франко-советского союза. Германия отделена от СССР другими государствами, и Гросвальд подчеркивал: «Мы не позволим советским войскам пройти по нашей территории, и у меня есть сомнения по поводу того, что это будет привлекательной идеей и для Польши». Поляки мучились дурными предчувствиями из-за перспектив франко-советского союза[500]. Польские дипломаты вскоре сформировали свою собственную позицию. Они говорили, что Красная армия никогда не покинет польскую территорию, вступив на нее, а остальные добавляли, что может «разгореться революция». Польский заместитель министра иностранных дел Ян Шембек был в ярости по этому поводу: подобный расклад приведет к очередному разделу Польши[501]. В это все упиралось. Об этом говорили постоянно в период между 1934 и 1939 годом, и вплоть до начала войны в сентябре 1939 года это оставалось препятствием на пути советско-польского сотрудничества, направленного на борьбу с Германией. Даже немцы не были сильно взволнованы. «Нынешнее русское заигрывание с Францией нас не очень пугает, — говорилось в одном из посольских отчетов, отправленном в Германию и перехваченном советской разведкой. — Россия не наш сосед, Красную Армию в ближайшее время трудно использовать вне страны, не говоря уже о том, что ни одно соседнее государство ее не пропустит через свою территорию»[502].
В середине 1934 года донесения советской военной разведки по Польше были всегда отрицательными. В одном из них говорилось, что Ларош сильно приукрасил свой рассказ о том, как Барту удачно съездил в Варшаву. Эту информацию передали Давтяну в конце апреля. Все прошло не так хорошо, как предположил Ларош. Однако Барту удалось сыграть на самолюбии поляков, поэтому постепенно атмосфера стала более теплой. В конце концов Барту затронул вопрос советско-польских отношений. По словам министра, «они оставляют желать лучшего, и в случае отсутствия понимания с Германией Польше также придется столкнуться с враждебностью СССР». Как сообщил советский источник в Париже, у которого были связи во французском МИД, когда Бек был в Москве, его предупредили, что не стоит «делать ставку на двух лошадей» — Францию и нацистскую Германию. Барту настоятельно рекомендовал полякам улучшить отношения с СССР. На это Пилсудский ответил, что он не верит московскому правительству и что «советская армия крайне слаба», а советский «режим» нестабилен и хрупок. Таким образом, попытки Барту наладить советско-польские отношения провалились[503].
Как сообщалось в советском отчете, полученном из польского источника, связанного с Беком и другими членами правительства, Польша и Германия, помимо всего прочего, собирались объединиться, чтобы помешать Франции, Малой Антанте и СССР заключить союз. Если же все-таки не удастся это предотвратить, то Польша разорвет союз с Францией и открыто примет сторону Германии. Они будут сотрудничать, чтобы помешать заключению союза между Прибалтийскими странами, а также не дать СССР, Франции и Великобритании укрепить свои позиции. Германия и Польша будут вместе мешать подписать Восточный пакт. Эти строчки подчеркнуты в отчете, к которому сделал приписку Сталин и велел разослать его всем членам Политбюро[504].
