«Об этом [английском] демарше, — писал Потемкин, — явно подготовленном самими французами, Леже торжественно сообщил сегодня в моем присутствии Лавалю. В наших сегодняшних переговорах Лаваль все время прятался за англичан и их предупреждение. Сообщаю это, чтобы яснее представить вам атмосферу переговоров»[974]. Леже торжествовал, сообщает Потемкин, поскольку последнее слово должно было быть за британцами. Переговоры теперь были похожи на конкурс, в котором советская сторона всеми правдами и неправдами пыталась заставить французов заключить альянс против смертельного врага, а французы должны были перехитрить советских коллег, как будто пакт им был не нужен, как будто таким образом они делали Советскому Союзу одолжение. Согласно Клерку, британскому послу в Париже, французы, возможно, пойдут на символические уступки, чтобы позволить советской стороне сохранить лицо. Французы «остались в проигрыше», говорил Лаваль так, будто этим хвастался. Ведь «если дойдет до дела, французская помощь будет для России несоизмеримо полезнее, чем российская помощь для Франции»[975]. Весной 1940 года, когда «дошло до дела», Франции вполне мог прийти на помощь мощный союзник в лице СССР. Читатели наверняка задумывались, какая дорога привела Францию к краху в 1940 году и какие на этой дороге были основные вехи… Начать стоит с весны 1935 года, когда Лаваль и Леже с апломбом доказывали, что, подписывая франко-советский пакт, они делают Советскому Союзу огромное одолжение. Помните, что в итоге СССР выдержал проверку войной. Франция нет.

Похоже, что с французской стороны никто не оповестил британцев о том, что Леже и Бадеван исказили уже согласованный текст и что именно эта бесцеремонная выходка, а отнюдь не раздражение Литвинова привела к заминке на последнем этапе и ужесточению советской позиции. Когда посол Клерк пытался прояснить эту загадочную ситуацию, Леже ответил, что отчасти она связана с «восточной манерой торговаться» и советско-германскими «заигрываниями» с торговым соглашением[976]. Леже прекрасно знал, что загвоздку породил он сам, что заигрывание — никакое не заигрывание, как ранее Литвинов велел Потемкину передать французам. Леже не просто избегал правды, в дипломатической практике это не редкость. Он откровенно лгал, а вот это уже встречается не так часто.

Лаваль и Потемкин смогли, наконец, договориться 30 апреля. Официально они подписали пакт в Париже 2 мая. Покойный Жан-Батист Дюрозель назвал его «шедевром пустословия»[977].

Так оно и было. Литвинов не считал произошедшее триумфом. «В виду неуступчивости Лаваля во время переговоров и употребленных им методов, — писал Литвинов Потемкину — я не мог решиться на излишне “сердечную” телеграмму ему. Чтобы не слишком раздражать его, я счел нужным воздержаться от посылки телеграммы Эррио. Я рад, что Вы вспомнили о нем. Во время пребывания здесь Лаваля я найду случай публично упомянуть Эррио»[978]. Это было бы как наступить на больную мозоль Лавалю, поскольку было известно, какое отвращение у него вызывало участие Эррио.

В то же время Литвинов резко отреагировал на вмешательство британцев, отправив телеграмму Майскому и потребовав объяснений. «Мы имеем сведения и о других способах давления англичан с целью срыва пакта». Он потребовал, чтобы Майский срочно встретился с Ванситтартом[979].

Ванситтарт еще раз успокоил Майского, добавив, что советская сторона зря так горячится. Он сказал Майскому — «вы слишком подозрительны». «Разумеется, в Англии, — продолжал он, — есть люди, которые хотят и считают возможным заключить соглашение с Германией. Для того, чтобы нужным образом трансформировать британское общественное мнение, все еще необходима большая просветительская работа»[980]. 2 мая Саймон подкрепил позицию Ванситтарта, объявив в Палате общин, что британское правительство находит франко-советский пакт приемлемым[981]. Что ж, засчитаем победу Ванситтарту и поражение Сардженту.

Едва улеглась пыль, Литвинов продолжил разговор с Майским: «Не подлежит сомнению, что демарш английского поверенного в делах в Париже имел целью затруднить переговоры о пакте, и эта цель действительно была достигнута. Французы козыряли этим демаршем в подкрепление своей позиции против наших поправок. Для пояснения должен сообщить, что мы отнюдь не добивались автоматической помощи, а лишь возражали против попыток французов слишком резко подчеркивать отсутствие обязательств автоматической помощи. Но это уже теперь дело прошлое».

Советский полпред В. П. Потемкин в Париже подписывает франко-советский пакт в присутствии министра иностранных дел Франции П. Лаваля и официальных лиц. 2 мая 1935 года. АВПРФ (Москва)

В отношении пакта как такового Литвинов сказал Майскому то же, что писал в своей справке Сталину: «О пакте надо судить не с точки зрения возможных военных действий, а по политическому эффекту, который он произведет, и по той роли, которую он может сыграть в деле удержания агрессоров от авантюр». Если смотреть на вещи в положительном ключе, то, как заметил Литвинов, между царским правительством и Францией не был официально заключен военный союз, был лишь обмен нотами и соглашениями между генеральными штабами. Более того, СССР не имеет общей границы с Германией, что «ставит нас в более выгодное положение по сравнению с Францией»[982].

Заверения, которые Ванситтарт дал Майскому, разозлили Сарджента. Заявление Саймона в Палате общин — победа Ванситтарта — не заставило Сарджента изменить мнение, что Литвинов «посеял панику среди французов и этим воспользовался», заключив «сделку с выгодой для одной стороны»[983]. Конечно же, все было не так. Протокол Сарджента был одним из многих документов, которые он подшил в папку в рамках своей кампании против франко-советского сотрудничества. Он не разделял мнение Литвинова о Гитлере (что тот стремится к войне) и не поддерживал идею неделимости мира. Сарджент полагал, что Восточный пакт или, что еще хуже, двусторонний франко-советский пакт спровоцирует Германию и приведет к разделению Европы между двумя противоборствующими коалициями государств, как это было до 1914 года. Французы почти смогли разглядеть опасность в том виде, в каком ее воспринимал Сарджент, и пора было действовать. Франция хотела избежать «по возможности всеобъемлющего альянса, особенно когда поняла, что появление такого альянса Великобритания воспримет как удар и обиду». Перспективы настолько ужасны, что британскому правительству следует заставить французов изменить политический курс. «У нас тоже есть рычаги влияния на французское правительство, британская поддержка и одобрение все еще значат для Франции очень многое»[984]. И данная оценка совершенно справедлива. Хоть где-то Сарджент оказался прав в своих размышлениях!

Как только был заключен франко-советский пакт, тотчас встал вопрос о договоре взаимопомощи с Чехословакией. И заинтересованность Чехословакии в улучшении отношении с СССР возникла сразу с приходом в Германии к власти Гитлера. У Чехословакии была протяженная граница с Германией, в Судетской области проживало значительное по численности и нелояльное властям немецкое меньшинство. В апреле 1934 года не только Титулеску хотел переговорить в Женеве со Штейном. Встречи с ним искал и глава МИД Чехословакии Эдуард Бенеш, желая обсудить установление дипломатических отношений. Он очень торопился, так как «время не ждет, обстановка осложняется и опасность со стороны Германии растет».