В конце июля Барту потерял терпение. Польша продолжала блокировать Восточный пакт: «У господина Бека есть некоторые возражения и опасения, которые заслуживают обсуждения, если, конечно, он не скрывает настоящую враждебность по отношению к самой идее подобного договора. Все готово. Мы не хотим расстраивать Польшу, но нам необходимо сделать так, чтобы она заняла принципиальную позицию и отказалась от дипломатии, которая на самом деле слишком медлительна»[505]. Ларошу были отправлены официальные инструкции, и он попытался сдвинуть дело с мертвой точки в Варшаве, но Бек все равно отказывался принимать решение[506].

В это время на повестке дня стояло вступление СССР в Лигу Наций. В сентябре должно было состояться ежегодное заседание. В начале июля советская позиция пока что еще не была ясна. Литвинов отправил письмо Сталину и объяснил, как обстоят дела. Главным образом вступлению СССР в Лигу Наций противились две страны, которые из нее вышли, а именно Германия и Япония. Ну и, конечно же, Польша, которая уже окончательно утвердилась в своей роли вредителя европейской коллективной безопасности. Из французского отчета становится понятно, что Бек смирился с вступлением в Лигу СССР. Этот вопрос всплывал много раз в Женеве. Как писал Литвинов, Франция и Малая Антанта давили. «Я подчеркивал, что самостоятельно этот вопрос нами не обсуждается и может встать лишь в случае осуществления пакта о взаимопомощи»[507]. Однако в июле 1934 года это вряд ли представлялось возможным. Три недели спустя Литвинов снова написал Сталину. Франция и остальные государства ожидали, что СССР подаст заявку на вступление в Лигу в сентябре. Этот шаг был связан с договором о взаимопомощи. Если возникнут задержки, то вступление придется отложить до 1935 года. Какова бы ни была позиция советского правительства, о ней необходимо уведомить Францию. Поэтому Литвинов предложил назначить заседание перед летними отпусками[508]. Через четыре дня Политбюро одобрило вступление СССР в Лигу Наций, отказавшись от своих первоначальных планов в первую очередь заключить региональный пакт о взаимопомощи. В качестве условий было предложено официальное приглашение и постоянное место в совете[509]. Литвинов предупредил, что Бек саботирует договор. Все, как обычно, было непросто. «Немцы почему-то распространяют слухи, — писал Литвинов Розенбергу, — о предстоящем будто бы изменении позиции СССР в направлении сближения с Германией. Очевидно, это делается с целью подорвать к нам доверие Франции и Чехословакии. Нет никаких моментов, которые указывали бы на возможность нового сближения с Германией»[510]. В начале сентября были еще дополнительные попытки маневрировать, особенно со стороны Польши. Литвинов волновался, что дела зайдут в тупик. «Препятствия растут с каждым днем», — телеграфировал он во Францию, ожидая решения в Женеве. Министр иностранных дел Великобритании сэр Джон Саймон затягивал процесс и прятался за спинами доминионов и Бека[511]. Наконец Бек перестал бояться. На него надавил Барту, кроме того, его сомнения всячески пытался развеять Литвинов. 18 сентября СССР официально стал членом Лиги Наций[512].

М. М. Литвинов произносит речь в Женеве по случаю вступления СССР в Лигу Наций. 1934 год. АВПРФ (Москва)

Пока Литвинов во Франции занимался вступлением СССР в Лигу, посол США Буллит побеседовал с Радеком, который все еще работал у Сталина журналистом и освещал советскую политику. Его колонки часто привлекали внимание посольств в Москве. Вот что он сказал Буллиту о взглядах Сталина на внешнюю политику: «(Первое) то, что он [Сталин. — М. К.] согласился <…> на необходимость убрать все препятствия на пути к тесному сотрудничеству между США и СССР, поскольку оно было крайне важно для поддержания мира на Дальнем Востоке, (второе) то, что в настоящий момент еще важнее организовать защиту тыла СССР на случай нападения Японии, добиться понимания с Францией и установить дружеские отношения с Англией, (третье) то, что на настоящий момент нельзя делать ничего такого, что могло бы разозлить Францию и Англию»[513].

Радек описывает советскую политику вполне правдиво. Сталин четко расставил приоритеты.

Вернувшись в Москву, Литвинов обсудил с Буллитом Лигу Наций и ситуацию в Европе в целом. Буллит писал, что нарком был в плохом настроении, «сдержан и пессимистичен». Женева не произвела на него хорошего впечатления. Участие в делах Лиги огорчило Литвинова. Он вернулся домой, по словам Буллита, «уверенный, что война в Европе неизбежна и что ни одно правительство, даже французское, не готово что-то сделать для сохранения мира. А СССР не остается ничего другого, кроме как укреплять Красную армию всеми возможными способами и надеяться, что она сможет защитить страну от нападения». Однако Литвинов все еще надеялся, что получится задействовать Лигу для решения вопроса о европейской безопасности и уговорить США так или иначе заняться женевскими делами[514].

Читатели, возможно, помнят, что примерно об этом же говорил Крестинский в конце 1933 года. Литвинов публично всегда призывал к миру, а в прошлом выступал за масштабное разоружение. В текущих обстоятельствах самым правильным было разговаривать на языке мира, в противном случае европейские правые мгновенно начинали обвинять СССР в развязывании войны для распространения мировой революции. Литвинов, конечно, имел в виду мир, если получится его сохранить, сдержав или подавив гитлеровскую Германию, и войну, если ничего не выйдет. Нарком полагал, что Конференция по разоружению потерпела фиаско, а по словам одного американского дипломата, его смущало обсуждение этой темы, так как ранее СССР занимал радикальную позицию. Советское правительство не собиралось разоружаться с учетом угрозы, исходящей от Германии и Японии. Напротив, оно перевооружалось с бешеной скоростью[515].

Вступление СССР в Лигу Наций не помогло решить вопрос «Восточного Локарно». В июне Нейрат сказал Литвинову, что Германия не согласится на коллективную безопасность. В Женеве Барту (как и нарком) продолжал давить на Бека, пытаясь заставить Польшу согласиться на пакт. Бек выдвинул условия: данный договор не должен делать недействительным соглашение с Германией, а также из него нужно убрать Литву и Чехословакию.

«Я сообщил господину Беку, — писал Барту, — что он лишает пакт его важной составляющей». Затем он задал Беку гипотетический вопрос: что он думает про союз России и Франции?

«Это ваше дело, — ответил Бек, — тут вы свободны».

«Нет, — сказал Барту, — это и ваше дело тоже. Во-первых, потому что мы не подпишем новый договор, не посоветовавшись с дружественной страной и нашим союзником, а во-вторых, потому что вы являетесь напрямую заинтересованным лицом». Барту сослался на недавний шаг Польши, которая предложила включить в Восточный пакт Румынию. Это была ловушка. «Они прибегли к уловке, чтобы саботировать пакт», — высказался ранее Литвинов о польской инициативе. Барту думал точно так же и считал выпад Бека недобросовестным. На это Бек ответил: мы поговорили с Румынией. Румынское правительство собирается извлечь максимальную выгоду. Барту был совершенно недоволен комментариями Бека и отметил в своей записи разговора, что на протяжении всей встречи польский министр чувствовал себя не в своей тарелке[516].