Именно это Чарльз уже проделал с Рубининым. Советская печать и ее активные нападки на Англию с 1920-х годов были для Лондона головной болью. НКИД — и Чичерин, и Литвинов — неоднократно жаловались Сталину на «наших ораторов», которые принимались громить врага, хлебом их не корми. Иногда им удавалось сдерживать натиск прессы, иногда нет. И никто не знал, что по этому поводу думает Сталин, ведь нередко поведение газет зависело от хода внутрипартийной борьбы[712].

Литвинов, который, как читатели наверняка помнят, слег с гриппом, в конце концов отреагировал на оптимистичный настрой Майского по поводу улучшения англо-советских отношений. Он был вынужден порядком остудить пыл последнего. Не то чтобы Литвинов был против пакта о ненападении с Великобританией; он просто полагал, что британское правительство вряд ли на такое пойдет. Британцам в целом претила такая форма соглашения, по крайней мере с Советским Союзом. Кроме того, он полагал, что сейчас по ряду причин не самое подходящее время начинать разговоры на подобные темы с британским МИД. Лучше ничего не сделать, чем получить отказ. «Убежден, что одна из первостепенных задач нашей политики сейчас — улучшение отношений с Великобританией и поддержание в этой стране подобающих настроений, — заметил Литвинов, — но, к сожалению, с этой страной мы не можем чувствовать себя вне зоны потенциального конфликта»[713].

Читатели помнят, что в 1934 году вопрос вступления СССР в Лигу Наций стоял крайне остро. Изначально Советский Союз поддержала Франция, а вот МИД Великобритании эта идея не вдохновила. Французы сильно боялись нацистской Германии, но не меньше того боялись возобновления советско-германского сотрудничества, которое было прервано на фоне преследования Гитлером коммунистов. СССР жаждал присоединиться к Лиге Наций, при том что с самого начала выставлял ее в самом черном свете как орудие капиталистических интриг и агрессии. Как заявил посол Чилстон, советскому руководству нужны гарантии безопасности для внутренней консолидации; война могла бы «опасным образом повлиять» на экономическое развитие Советского Союза. «Удивляться, конечно же, тут нечему, — заметил один из сотрудников британского МИД, — но насколько же велик страх Советского Союза, что ради вступления в Лигу Наций они готовы забыть о том, как насмехались и язвили в сторону этой организации». Ванситтарт замечал не без сарказма: «Советскому Союзу страшно. А ведь страх… это самое эффективное в России лекарство. Страхом больше, страхом меньше — вреда не будет». Далее Ванситтарт смягчил тон и прояснил если не свое пренебрежительное отношение к Лиге Наций, то свою позицию: «В этом клубе, не сказать чтобы элитарном и не особо в данный момент преуспевающем, я отнюдь не считаю нужным запрещать членство определенному кандидату, но я бы держал ухо востро за карточным столом»[714].

В середине 1930-х годов тон в МИД задавал постоянный заместитель министра сэр Роберт Ванситтарт. Он родился в 1881 году в семье английских буржуа. Его отец был капитаном гвардейских драгунов; мать была дочерью зажиточного землевладельца. Как и подобает выходцу из британской элиты, он получил прекрасное образование: закончил Итон и затем два года провел в Европе, в основном во Франции и в Германии. Молодой Ванситтарт был красив и всегда чисто выбрит; в отличие от многих мужчин конца XIX века он не носил огромных моржовых усов, которые считались признаком мужественного лидера. На одном фото он выглядит холодным и замкнутым. На другом его лицо изрыто морщинами. Он был женат дважды, первая жена, которая родила ему дочь, умерла в 1928 году. Три года спустя Ванситтарт женился вновь на Сарите Энрикете Уорд, которая сама была вдовой и имела трех сыновей. Она была на 10 лет его моложе, отличалась, как говорили, удивительной красотой, утонченностью и уверенностью в себе. Первый ее муж также был дипломатом.

В 1902 году Ванситтарт начал работать в Министерстве иностранных дел, его отправляли в Париж, Тегеран и Каир, с каждой новой миссией повышая градус ответственности. В 1920 году он получил должность помощника постоянного заместителя министра иностранных дел, служил главным личным секретарем премьер-министров Болдуина и Макдональда, а в 1930 году стал постоянным замглавы МИД.

Ванситтарт (для близко знавших его — Ван) был не только карьеристом, сумевшим стремительно взлететь по служебной лестнице, но и поэтом, драматургом, писателем-романистом. В 1902 году в возрасте 21 года, когда он только начинал работать в МИД, он опубликовал свою первую пьесу, а в годы службы в британском посольстве в Каире — свой первый роман. Учтивый, уверенный в себе — типичный представитель английского правящего класса. На большинстве фото Ванситтарт одет в строгий костюм безупречного покроя; частью его уличного гардероба неизменно была темная широкополая фетровая шляпа. У него был не один особняк, много слуг, он состоял в Сент-Джеймсском джентльменском клубе, объединявшем любителей сдержанной роскоши, любил карты. Клубы и карточные игры мелькают в его протоколах и мемуарах довольно часто. В официальных записях, которые он делал в МИД, проявляется свойственный ему писательский дар: тексты щедро и мастерски приправлены игрой слов и едкими эпиграммами. В своих политических убеждениях и мировоззрении Ванситтарт был тверд настолько, что это раздражало членов правительства: каким бы властным и влиятельным ни был этот человек, ему не следовало забывать, что он — подчиненный министра иностранных дел. Энтони Иден, который впоследствии также стал его руководителем и недолюбливал столь волевого и несгибаемого зама, говорил, что Ванситтарт ощущает себя далеко не рядовым руководителем, а главой МИД[715], и пытался, как мы увидим, от него избавиться.

Ванситтарт был политический прагматик: у него не было ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, им руководили лишь интересы Великобритании. Большевики ему совсем не нравились (еще бы!), но после прихода к власти в Германии Гитлера он готов был смириться с их существованием и отстаивать идею сотрудничества с Москвой.

Зато с подозрением относился к немцам и, по мере того как развивались события в 1930-е годы, начинал их все больше ненавидеть. Он считал, что Британия должна быть могущественной страной, тогда она будет пользоваться уважением в мире и обретет верных союзников. Если она не будет таковой, то ее интересы будут попраны, и она окажется в изоляции. В середине 1930-х годов, когда британское правительство неохотно занималось перевооружением страны и не воспринимало германскую угрозу всерьез, он всячески выказывал нетерпение. И за это ему здорово доставалось от консервативного начальства.

Работая в МИД, Ванситтарт воспитал среди подчиненных целую плеяду своих последователей. Их иногда так и называли: «парни Ванситтарта». Среди них были Ральф Уигрэм и Лоренс Кольер. Глава Центрального департамента Уигрэм рано скончался — в конце 1936 года, Кольер же стал основным союзником Ванситтарта в претворении в жизнь идей англо-советского сближения, а также в противостоянии бесконечным уступкам нацистской Германии.

Но мы слегка забегаем вперед. В начале 1934 года Ванситтарт все еще относился к СССР с недоверием и сарказмом, что сказалось на его позиции по поводу вступления Советского Союза в Лигу Наций. Литвинов в Москве относился к идее вступления с крайней настороженностью. Шел март 1934 года. Смена правительств во Франции и февральские волнения на площади Согласия Москву смутили. Польша заключила пакт о ненападении с нацистской Германией, и ее отношения с Москвой быстро охладевали — отсюда и настрой Литвинова: «Что касается Лиги Наций, то нами публично совершенно четко заявлено, что у нас нет доктринерски отрицательного отношения к ней и что мы не отказываемся от любых форм сотрудничества с нею, если мы убедимся, что такое сотрудничество послужит делу мира. Убеждать нас в этом должна Лига или отдельные ее члены, которые, однако, никакой инициативы не проявляют. Одно время инициативу проявила вроде Франция, но и это заглохло пока благодаря сменам кабинетов»[716].