Ванситтарт тоже записал разговор, длившийся полтора часа, хоть и не так подробно. В отчете говорится о тревогах Майского из-за англо-германского морского соглашения и в целом из-за британской приверженности коллективной безопасности. Ванситтарт был раздражен тем, что СССР «постоянно твердит» о морском пакте. Однако это не изменило советских взглядов. В отчете Ванситтарта пропущено обсуждение немецкой агрессии против различных государств, за исключением Литвы, но он считает виноватыми литовцев.

Отчет Майского подтверждал отчет Ванситтарта. «Мне кажется, под конец [обсуждения. — М. К.], — писал Ванситтарт, — я смог развеять некоторые сомнения посла»[1037].

Майский продолжал проверять факты. Через три дня он встретился с Иденом. Их разговор в целом был похож на беседу с Ванситтартом. Иден сам поднял тему, спросив, как относятся в Москве к отношениям с Великобританией, и заверил посла, что ни в Лондоне, ни в Женеве никакого охлаждения не планируется. Иден похвалил работу Литвинова и отметил «схожесть» британской и советской политики в отношении Абиссинского кризиса. Майский заговорил об англо-германском морском соглашении, как до этого с Ванситтартом. Иден ответил, что оно не имеет особого значения и не представляет угрозы для СССР. Затем он повторил заверения Ванситтарта в надежном будущем англо-советских отношений. Конечно, были определенные трудности. Иден слышал, как в обществе говорили о недоверии к СССР и жаловались на советские деньги, которые тратились в Великобритании на оплату коммунистической пропаганды. Майский рьяно отрицал обвинения Идена и снова, как обычно, рассказывал о различиях между Коминтерном и советским правительством. Конечно, Иден на это не купился, но в конце отметил, что это «неважный вопрос» и у англо-советских отношений хорошие перспективы[1038].

Литвинова отчеты Майского не убедили. А значит, Сталина тоже. Литвинов с сомнением относился к ответу Ванситтарта: «Французские официальные круги упорно распространяют слухи, что переговоры с Германией Франция ведет по настоянию Англии». Нарком велел Майскому обсудить эти слухи с британским МИД. Также он попросил его передать лично или в письме Идену, что посол не слышал никаких замечаний наркома о нем[1039]. Литвинов полагал, что Иден заинтересован в улучшении англо-советских отношений и на него можно положиться в этом плане. Это была ошибка.

Иден сказал Майскому, что пропаганда неважна, но своим коллегам в МИД он говорил совсем другое. Он прочитал отчет Ванситтарта о переговорах с советским послом 18 ноября и составил следующую записку к протоколу перед собственной встречей: «Я не испытываю никакой приязни к Майскому. Надеюсь, что в следующий раз, когда он придет с жалобами, ему объяснят, что наше расположение зависит от хорошего поведения его правительства. А именно, пусть не суют свой нос в нашу внутреннюю политику. Я недавно почувствовал последствия, и никакого сочувствия к Майскому я не испытываю. Я больше не хочу иметь дела с москвичами этого типа»[1040]. Видимо, британские коммунисты подвергли Идена критике во время парламентской предвыборной кампании, хотя их нападки не вызывали сильное раздражение. Иден выиграл в своем избирательном округе, получив подавляющее большинство голосов[1041]. Тем не менее он все равно затаил обиду и вспоминал об этом эпизоде каждый раз, когда ему поступали предложения улучшить англо-советские отношения. На самом деле в своем отчете о разговоре он намного больше жалуется на советскую пропаганду, чем утверждал Майский, и уж, конечно, не говорит, что это неважный вопрос[1042].

После возращения из отпуска, собрав информацию, 25 ноября Майский написал Литвинову, что он не выявил признаков ухудшения англо-советских отношений: «Все, что я здесь вижу, слышу и наблюдаю, приводит меня примерно к следующему заключению: британское правительство на данный отрезок времени желало бы поддержания и развития с СССР добрых отношений, однако без излишней интимности. Когда англичане в этой связи говорят об “интимности”, то они имеют в виду прежде всего Францию. Почему-то они считают, что франко-советские отношения стали очень интимными, и что в результате этого советское правительство вмешивается во внутренние французские дела, в частности, через посредство “народного фронта”. Англичане этого не хотят и боятся. Отсюда их настроение “без интимности”».

Майский был уверен, что британское правительство не заинтересовано в англо-немецком или англо-французском союзе, хотя некоторые люди, возможно, питают такие надежды. Отношения с Германией были прохладными. МИД занимался в основном Абиссинским кризисом. Но кто знал, как будут развиваться события? «Какова же будет расстановка сил и влияний через несколько месяцев, в данный момент трудно предвидеть»[1043].

Майский, видимо, не заметил, что Иден все больше теряет терпение и даже злится из-за проблемы «советской пропаганды» и поддержки Британской коммунистической партии. Ванситтарт много раз предупреждал посла о возможном исходе такой советской активности, а в Москве Литвинов много лет старался сдерживать худшие проявления пропаганды большевиков, о которых он иногда писал Сталину. Майский был прав, обратив внимание на то, что у британцев сохранялся интерес к соглашению с Германией даже на уровне МИД. Главным адептом был Сарджент, но он был не одинок. Даже пока Майский допрашивал Ванситтарта на тему возможного интереса Великобритании к союзу с Германией, подчиненные замминистра обсуждали именно возможность союза с Германией, причем не только в отношении Франции, где Лаваль мог в корне изменить всю европейскую безопасность, но и в отношении СССР, который от страха мог также решиться на сближение с Германией. «Я вовсе не уверен, — писал Уигрэм в протоколе в тот же день, когда Майский написал Литвинову, — что мы не увидим Россию рядом с Германией. И это одна из причин, почему, как только придет время, мне бы хотелось, чтобы мы сами попытались заключить договор с Германией». Сарджент ответил: «Согласен». Ванситтарт добавил комментарий: «Всегда существует опасность сближения России и Германии. Но на настоящий момент она не очень серьезная, если только господин Лаваль не пытается обмануть русских так же, как и нас»[1044].

Майский был не настолько своим в кулуарах британского МИД, чтобы узнать о Сардженте, но он ощущал возможную опасность поворота Великобритании в сторону Германии. В переговорах чувствовалось, что англичане пытаются найти хоть какое-то спасение, но о том же думали Лаваль и Сталин. Майский, Ванситтарт, Литвинов и многие другие выступали против подобного исхода, но смогут ли они добиться достаточной поддержки концепции коллективной безопасности и взаимопомощи? Время покажет, как часто писал посол в своем дневнике.

Майский снова встретился с лордом Бивербруком в начале декабря. Он всегда старался держать руку на пульсе и следить за тем, как идут дела у тори. Газетный магнат побывал в Берлине, где встречался с Гитлером, и он рассказал об этом разговоре Майскому. Больше к тому, что уже было сказано, ему было нечего добавить. «Самой лучшей политикой для Англии была бы политика изоляции, но если она не пройдет, то надо будет идти на союз с Францией и на сближение с СССР. Б[ивербрук] выразился так: “политика изоляции — это, с моей точки зрения, здоровье, комбинация с Францией и СССР — простуда, а сближение с Германией — тиф”». Бивербрук был уверен, как никогда, что Германия готовится к войне. Майский задал свой привычный вопрос об англо-советских отношениях. Бивербрук был настроен оптимистично и хорошо проинформирован. Он был готов со своей стороны работать над улучшением двусторонних отношений, но Майский ответил с осторожностью, так как полагал, что время покажет, как поведет себя барон[1045].