По мере того, как московский визит Идена подходил к концу, в Париже Лаваль вновь встретился с Потемкиным. Вероятно, Потемкин ощущал себя этаким гражданином Надзирателем, которому, чтобы заставить этого месье Зигзага пошевеливаться, приходилось его травить, шпынять и, в конце концов, умолять. И в итоге в конце марта Лаваль поддался — или сделал вид, что поддался. Он чувствовал давление со стороны левых и, конечно, должен был учитывать мнение избирателей Обервилье. Выборы мэра, если помните, должны были состояться в начале мая. Вероятно, Лаваль полагал, что визит Идена в Москву даст ему хоть немного передохнуть от влияния Лондона. В числе прочих стимулов были зявления Гитлера о формировании люфтваффе и возобновлении воинского призыва. Потемкин встречался с Лавалем едва ли не чаще, чем с Леже и Баржетоном. «Он [Лаваль] заявил, — сообщал Потемкин, — что не имеет еще достаточной информации о берлинских переговорах. Тем не менее, он не считает потерянной надежду привлечь Германию к участию в Восточном пакте». Вероятно, данное сообщение очень разозлило Потемкина. «Мне не стоило большого труда привести Лаваля к признанию того, что оптимизм его не обоснован и что мы подошли вплотную к вопросу о заключении франко-чешско-советского пакта взаимопомощи» Лаваль явно не это хотел слышать. Он начал отпираться, заявил, что многие в Национальной ассамблее ему противодействуют и он чувствует себя будто в осаде среди депутатов и сенаторов, предостерегающих от соглашения с СССР. Потемкин пытался загнать Лаваля в угол, но тот ловко увернулся. Снова гражданин Надзиратель не мог справиться с месье Зигзагом. Лаваль заявил, что не желал бы втягивания в войну. Вы обещали нам другое, возразил Потемкин и поинтересовался, следует ли ему доложить начальству о том, какая у Лаваля уклончивая позиция? «Лаваль завертелся, еще больше начал упрашивать меня обождать, стал развивать новые планы с участием Италии, которые якобы легче будут приняты общественным мнением Франции, больше всего боящейся военного союза с СССР». Потемкин начал терять терпение. «Я сказал, что вопрос о военном союзе не встанет, что пакт взаимопомощи был обещан нам французами за вступление в Лигу Наций, что Барту открыто заявлял союзникам о намерении правительства в случае отказа Германии заключить пакт и без нее».

Лаваль, согласно отчету Потемкина, был явно расстроен. Он пообещал запросить у Леже документы и подготовку конкретных предложений, которые обсудит с Потемкиным в ближайшие дни. Потемкин изложил в своей телеграмме, что едва он вернулся в посольство, как ему позвонил Лаваль и пригласил встретиться утром следующего дня, чтобы начать работу над предложениями в письменном виде[925]. При оглядке на события может показаться, что Потемкин немного выиграл у Лаваля, но так ли это? В тот день, возможно, удача была на стороне Потемкина, но на набережной Орсе было немало противников франко-советского соглашения. Открыто противостоял этой идее Баржетон, директор Политического департамента МИД. Мол, пакт сыграет на руку немцам и закроет возможность для изменений в германской политике. Каких таких изменений? Баржетон явно верил в сказки. Он доказывал, что любое соглашение с СССР должно носить временный характер, иначе возникнет риск заключения двустороннего пакта, «открыто направленного против Германии», который станет «постоянной основой нашей политики»[926]. Это во многом объясняет ужимки Лаваля на встрече с Потемкиным.

Тем же днем, 29 марта в Москве Пайяр, вернувшись к работе, имел беседу с Марселем Розенбергом перед отбытием последнего в Женеву. Пайяр сообщил, что говорил с Лавалем — тот буквально поглощен предвыборной кампанией в Обервилье. Читатели помнят, что Лаваль обсуждал эту тему с Потемкиным, и Альфан также поднимал ее в НКИД[927]. Отказ Потемкина вмешиваться, а также «игра козырями», которую вел Садуль, заметно действовали Лавалю на нервы.

На следующее утро, 30 марта, Потемкин вновь встретился с Лавалем во французском МИД, на этот раз в присутствии Леже. Месье Зигзаг повторил, что надежда на заключение пакта о ненападении с Германией не потеряна, но переговоры могут затянуться. Потемкин отметил: «Чтобы не терять время и не допустить деморализации среди друзей Франции и рассеять сомнение в лояльности [Франции] в отношении СССР, Лаваль решил действовать». Он планировал усилить безопасность в Центральной и Восточной Европе. И на том спасибо, должно быть, подумал Потемкин. Но в чем подвох? Лаваль предлагал заключить двусторонние соглашения о взаимопомощи с Францией и Чехословакией, а в будущем, возможно, и с Италией. Также он утверждал, что франко-советское соглашение должно быть заключено в ближайшем будущем независимо от каких-либо соглашений с Германией. Это был шаг вперед, и он соответствовал требованию СССР о переговорах. Затем Лаваль вручил Потемкину черновой вариант соглашения, где в двух абзацах, в формулировках Лиги Наций, говорилось о взаимопомощи[928]. Так вот в чем подвох… Комментируя французское предложение, Потемкин указал, что проблема кроется в привязке договора о взаимопомощи к Лиге Наций. Процедуры Лиги проходят медленно, сложно, требуют единогласных решений. Были и другие вопросы: что, если в Совете Лиги не будет единогласной поддержки? Также в черновике не было положения о предоставлении немедленной помощи. Потемкин обсудил ситуацию с находившимся в Париже Титулеску. Титулеску высказал мнение, что предложение Лаваля, при всех его недостатках, будет благосклонно принято общественностью. Турецкий, греческий и югославский министры также сочли, что это шаг вперед. Потемкин также отметил, что ему нелегко было охладить тот восторженный пыл, с которым воспринял проект документа турецкий министр[929].

В тот же день с Лавалем встретился сэр Джордж Клерк, британский посол в Париже, с целью прояснить происходящее и передать просьбу от Саймона умерить пыл. Титулеску в Париже, заметил Клерк, и британцы прекрасно осведомлены о его идеях по поводу пакта о взаимопомощи. Для Лаваля Титулеску был не единственным надоедливым собеседником, вторым был Эррио. Лаваль даже пожаловался Клерку на Эррио и его «неистово антигерманский» настрой[930]. Когда в итоге во второй половине дня Клерк встретился с Лавалем, он отметил: «Я как будто застал у дверцы буфета нашкодившего школьника, который еще не успел добраться до банки с вареньем»[931].

Неудивительно, поскольку днем ранее Лаваль передал Потемкину французский проект двустороннего пакта о взаимопомощи. Это был момент, когда вроде бы ждать больше нельзя, но остается еще столько способов потянуть время.

2 апреля в ответ на проект Лаваля Литвинов отправил свежие предложения Сталину. В письме он пояснял, чем чревата увязка пакта о взаимопомощи с Лигой Наций. Слишком много проблем и слишком непрактично. Литвинов же предлагал немедленную взаимопомощь «в случае явной агрессии». Подобное положение должно было быть включено и в военно-воздушный пакт, и Иден заверил Литвинова, что Локарнские соглашения не могут помешать Франции предоставить помощь СССР в случае нападения на него. Следовательно, в предлагаемый пакт о взаимопомощи следует, в рамках встречного предложения, добавить один пункт. НКИД не первый обратился с такой просьбой, заметил Литвинов: о добавлении такового пункта уже просил Титулеску, и ему было отказано.

Затем Литвинов уже в сотый раз вернулся к проблеме Балтии, ибо предложения Лаваля лишали Прибалтийские страны защиты от Германии. Литвинов был убежден, что Франция никогда не согласится на то, чтобы двусторонний пакт охватывал еще и Прибалтику. Поэтому он, прежде чем принимать предложения Лаваля, рекомендовал рассмотреть вопрос о региональном пакте с участием СССР, Франции, Чехословакии и стран Балтии. Даже франко-советско-чехословацкий пакт был бы предпочтительнее двустороннего соглашения. Эти идеи Литвинов оформил в виде официального предложения из трех пунктов для представления Сталину[932]. В период со 2 по 9 апреля Сталин четыре дня посвятил официальным встречам в Кремле и в это время принял Литвинова. Очевидно, обсуждали пакт о взаимопомощи и литвиновскую справку.