Саймон задал гипотетический вопрос: что произойдет, если заключить пакт не получится? Британская общественность нетерпеливо скажет: «Если соглашение о востоке Европы в данный момент недостижимо, не лучше ли поставить себе более скромные и ограниченные задачи? Если бы действительно создалось такое положение, то британскому правительству пришлось бы считаться с настроениями общественного мнения».

«Стало быть, — воскликнул Майский, — Вы допускаете, что при известных условиях Восточный пакт может выпасть из лондонской программы?» Как пишет Майский, «С[аймон] замахал руками и стал утверждать, что он этого вовсе не думает. Он только теоретически обсуждает различные возможности. Тут неожиданно вмешался Иден и громко вставил: “Если на востоке не будет обеспечена безопасность, то не получается никакого разоружения. Не так ли?” — прибавил он, обращаясь ко мне.

Я подтвердил, что, конечно, если система “западной безопасности” будет осуществлена, а Германии на востоке будут развязаны руки, то трудно думать, чтобы какое-либо из восточных государств могло пойти на разоружение». «Совершенно верно! — воскликнул Иден. И затем, обращаясь к Саймону, заметил, что без решения проблемы “восточной безопасности” вообще трудно сделать какой-нибудь существенный шаг вперед».

«Саймон, не возражая против слов Идена, беспомощно развел руками и заявил: “Но немцы ни за что не хотят Восточного пакта? Что с ними сделать?”»

Майский записал: «Я ответил, что за германскую оппозицию Восточному пакту значительную долю ответственности несет британское правительство. В Берлине создалось твердое убеждение, что британское правительство относится к Восточному пакту прохладно, если даже не враждебно. Поэтому немцы так упорствуют в вопросе о Восточном пакте». Саймон запальчиво воскликнул, что это не так, хотя в вопросе британской поддержки он немного перестраховывался. Майский был мастер прощупывать и провоцировать. «“Откуда у немцев могло взяться такое представление? Вы что-нибудь слыхали об этом?” — спросил Саймон, обращаясь к Идену. Иден неопределенно пожал плечами».

Впечатление, которое сложилось у Майского о разговоре между Саймоном и Иденом, было сродни сценкам Лорела и Харди. Британец Стэн Лорел и американец Оливер Харди образовали голливудский кинодуэт в 1927 году, и в Англии их не могли не знать. И эти уклончивые пожимания плечами Ванситтарта явно не спасали. Диалог какое-то время продолжался, говорил в основном Саймон, но собеседники ни к чему не пришли. «Политика “сидеть у моря и ждать погоды” ни к чему хорошему привести не может, — напутствовал Майский, — нужно действовать, а не плакаться»[789].

После этого разговора настроение Майского было переменчивым, от пессимизма к оптимизму. Соответствующая запись в дневнике и нумерованная депеша были обнадеживающего содержания о положительном сдвиге в британской политике, о том, что Лондон признал литвиновскую аксиому неделимого мира и недостижимости безопасности в Европе без участия Советского Союза. Тем не менее влиятельные политические силы Великобритании выступали за сближение с Германией и не торопилась «с признанием СССР подлинной великой державой». Нынешний благоприятный настрой Лондона грозил испортиться — «надо быть очень начеку». Мимоходом Майский отмечает, что «Таймс» и «Дейли телеграф» опубликовали статью, по всей видимости, исходящую от британского МИД, в которой сообщалось, что во внешнеполитическом ведомстве обсуждается вариант с визитом в Москву британского министра. Он воспринял это как добрый знак[790].

На всякий случай Майский двумя днями позже спросил Ванситтарта, были ли те публикации «уткой» или имели под собой реальную почву. Ванситтарт ответил, что проводил опрос среди членов кабинета по поводу визита в Москву и получил одобрение[791]. Литвинов не очень понимал, что происходит. Майского по-прежнему беспокоило, что Саймон «продолжает свою антисоветскую линию и во что бы то ни стало хочет договориться с Германией хотя бы на базе предоставления ей свободы действий на востоке. Только не выйдет это. Мы не позволим»[792].

Литвинов запросил инструкции у Сталина. «Я отнюдь не считаю особенно желательным приезд Саймона в Москву, но в то же время мы не должны создавать у него впечатления, что его приезд нам нежелателен». Литвинов предположил, что в случае неофициального запроса или зондирования Майскому следует отвечать, что в Москве ждут приезда Саймона или кого-либо еще из министров[793]. НКИД, однако, не счел публикации в «Таймс» и «Дейли телеграф» сколько-нибудь заслуживающими доверия, и Майского просили дождаться какого-либо подтверждения от британского МИД. Он не согласился с Москвой, на что ему было сказано, что НКИД и вовсе сомневается в желании Саймона приезжать в СССР. Так или иначе Майский в результате добился своего: Литвинов уполномочил его пригласить в Москву Саймона, но только его одного. «Лучше бы позвали Идена», — записал Майский в дневнике[794].

По указанию Литвинова Майский 28 февраля встретился с Ванситтартом, фактически на тот момент уже старым его приятелем. Майский снова осведомился по поводу позиции кабинета относительно визита в Москву. Во время внутриправительственных дискуссий против выступили лишь два министра. Ванситтарт не назвал имен, но из других источников Майский знал, что это были военный министр Хейлшем и министр по делам Индии сэр Сэмюэль Хор. Пресса отреагировала позитивно. Ванситтарт заметил, что, если бы СССР подтвердил свое приглашение три-четыре дня назад, то решение бы было уже принято. Саймона ждут в Москве, ответил Майский, задержка связана с неопределенностью по поводу того, будет ли приглашение принято. Затем переключились на обсуждение оргвопросов, что немаловажно, но вряд ли стоит утруждать читателя излишними подробностями. Майский спросил, поедет ли вместе с Саймоном в Москву Иден. Ванситтарт ответил, что это пока не ясно[795].

В это время Саймон был в Париже и обсудил на встрече с Лавалем Восточный пакт. Поскольку данная инициатива уже была отвергнута Германией и Польшей, ее обсуждение в Лондоне и Париже выглядело как отчаянный шаг, попытка договориться о чем-то кроме договоров о взаимопомощи. Литвинов по-прежнему не доверял Саймону и проинструктировал Потемкина, чтобы тот перед переговорами с Саймоном встретился с Лавалем. Это позволило бы пресечь попытки ослабить Восточный пакт или заменить его пактами о ненападении[796]. Можно подумать, Потемкин мог помешать Лавалю обмануть советское правительство в случае, если бы на горизонте появился берлинский вариант. Литвинов следил за Саймоном, как ястреб. Сообщите Ванситтарту, писал он Майскому, о выходе редакционной статьи в «Известиях», посвященной английской «угодливости» перед Гитлером. Теперь лондонские газеты писали, что Саймон, дабы не раздражать Гитлера, может и отменить визит в Москву. Хуже того, Саймон еще до встречи с Гитлером уже рассматривал варианты уступок ему и принуждал к тому же французов. Литвинов давал понять, что будет рад видеть в Москве Идена и Ванситтарта[797]. Ничего удивительного: наркома беспокоило, что что-то может пойти не по плану. Он, как и Майский, надеялся, что Иден, и особенно Ванситтарт, станут политическими «комиссарами», которые не дадут Саймону отклониться от курса. Литвинову приходилось пристально наблюдать и за Парижем. Задача была не допустить, чтобы Лаваль поддался Саймону или же дал Гитлеру себя одурачить.