Майского кандидатура Идена вполне устраивала, но, если говорить о внешней стороне дела, Иден был младше Саймона по должности. Майский прямо поинтересовался, мог бы Иден заменить Саймона в Берлине. «Ванситтарт усмехнулся и сказал, что вопрос о берлинском визите сейчас повис в воздухе, и когда у Гитлера поправится голос, вновь будут обсуждены его детали»[801].

«Итак, Иден едет! — написал Майский в дневнике, — Очень хорошо»[802]. Он немедленно информировал Москву телеграммой, а Литвинов в ответ дал ему указание немедленно уведомить Ванситтарта об «официальном приглашении» Идена в Москву. «Мы считали бы желательным его немедленный приезд, — отмечал Литвинов, — а если это невозможно, то немедленно после берлинских англо-германских переговоров»[803].

Майский рекомендовал широко осветить визит в советской печати и устроить встречу со Сталиным даже при том, что Ванситтарт или Иден пока не поднимали этой темы. «Вообще визит Идена, даже независимо от своих непосредственных результатов, — полагал Майский, — будет иметь чрезвычайно крупное международнополитическое значение. Это окончательное “признание” СССР великой державой со стороны другой великой державы и при том такой, как Великобритания». Майскому было не занимать пафоса: «Момент несомненно исторический». Британская пресса, добавил он, за исключением «Дейли мейл» и «Дейли экспресс», реагирует положительно.

Были и не только хорошие новости: источником беспокойства оставалась Лейбористская партия. Майский, по всей видимости, внял просьбе Ванситтарта и поговорил со своими знакомыми лейбористами. «Много неприятных разговоров за последнее время я имел с лейбористами, — рассказывал он Литвинову. — Эти люди сейчас совершенно растеряны в области международно-политических дел и делают одну глупость за другой».

«Привыкнув относиться к догитлеровской Германии с сочувствием и симпатией, как к жертве Версаля, они очень часто и до сегодняшнего дня бубнят все ту же старую песню, не замечая или не желая замечать, что в настоящее время приходится иметь дело с совершенно иной Германией. В результате целый ряд выступлений в печати, в парламенте, которые просто льют воду на мельницу Гитлера. Некоторые лейбористские лидеры полны абсолютного пессимизма во всем, что касается внешней политики. Сегодня, например, у меня был [Джордж] Ленсбери. Его общая установка такова: идет бешеная гонка вооружений, остановить ее невозможно. Война в недалеком будущем неизбежна, и нет тех сил, которые могли бы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Отсюда легкомысленнонаплевательское отношение ко всякого рода практическим мероприятиям по уменьшению или отдалению опасности войны, вроде Восточного пакта взаимной помощи».

Так что же делать? Майский был намерен бороться дальше. «Само собой разумеется, что я не скрывал и не скрываю своей оценки подобных настроений ни от кого из моих лейбористских знакомых. На некоторых это начинает действовать. Но в общем на данном этапе международно-политического развития Лейбористская партия оказывается застигнутой врасплох и плывущей без руля и без ветрил»[804].

Тем временем у Гитлера закончился его дипломатический ларингитный карантин. 9 марта нацистское правительство объявило о том, что у него появились военно-воздушные силы, люфтваффе. Неделю спустя, 16 марта, в нарушение обязательств по Версальскому договору Гитлер объявил о восстановлении воинской повинности и о том, что у него теперь имеется 500-тысячная армия. По логике, данные действия должны были спровоцировать дальнейшее укрепление англо-советских отношений. И вроде бы даже Саймон поменял свои взгляды, по крайней мере на время встречи. 13 марта Майский сообщил, что встречался с Саймоном по поводу предстоящего визита: «Визит Идена, по мнению Саймона, имеет историческое значение как видимое свидетельство того, что “Россия вернулась в Европу” и стала интергральной частью европейской политики»[805].

«Большая историческая дата, — написал Майский пару дней спустя. — Пройдена крупная ступень на пути к новой мировой войне! Итак, карты на стол. Версальский договор открыто и торжественно изорван в куски. Фашистская Германия превращается в грозную военную державу»[806]. Так оно и было.

Хуже того, британское правительство совершило неосмотрительный шаг. 18 марта в 16:00 МИД отправил в Берлин ноту для уточнения, в силе ли запланированные переговоры. Не ноту протеста — ничего подобного. Три часа спустя германское правительство ответило согласием, о чем в 21:00 было объявлено в Палате общин. Майский предвидел такой исход… «Слабо! — написал он в своем дневнике. — Какой позор! Какое падение!»[807] Не посоветовавшись ни с Францией, ни с СССР, британское правительство объявило, что визит Саймона состоится. «Не предполагал, что правительство Его Величества столь трагическим образом погрузится в суету, — отмечал Ванситтарт. — Всему миру мы казались оплотом уверенности и надежности»[808]. Это было правдой, если не считать того, что днем ранее Ванситтарт уже дал изрядную слабину с Корбеном[809]. И совсем уж безжалостный разбор британской капитуляции устроил Крестинский. Он поделился своими соображениями с Майским, которого уполномочили сопровождать Идена в Москву. Крестинский сообщил, что обстановка стала хуже, чем неделю назад. Немцы объявили о создании люфтваффе и восстановили воинскую повинность в нарушение военных положений Версальского договора. А как отреагировал Лондон? «Английское же правительство, — отметил Крестинский, — не только не реагировало на это резко, не только не потребовало экстренного созыва Совета Лиги Наций, но послало скромненькую ноту и напросилось на то, чтобы немцы не отменили берлинского свидания». Это было похоже на то, как шулер достает туз из рукава, а британцы, вместо того чтобы с негодованием перевернуть карточный стол, просят шулера сдавать дальше.

«Естественно, что при такой расстановке сил руководящая роль в берлинских переговорах будет принадлежать немцам. Англичанам нечего уже обещать немцам, ибо все английские козыри немцы взяли себе сами за последние дни. В роли просителей будут выступать англичане, напуганные размахом немцев в деле развертывания армии. Англичане будут просить немцев сократить несколько число корпусов и дивизий. Немцы же будут доказывать, что они вынуждены идти на такой рост своей армии, и будут требовать от англичан политической компенсации не за сокращение намеченной численности германской армии, а за недопущение дальнейшего ее увеличения».

«Наша позиция остается, конечно, прежней, — продолжал Крестинский. — Полуторадневная совместная поездка с Иденом даст Вам возможность и подробно выяснить все, о чем англичане говорили и, может быть, договорились в Берлине с немцами, и повлиять на Идена в нужном нам смысле. Одним словом, у Вас будет возможность проделать некоторую подготовительную для Максима Максимовича работу»[810]. Любопытно, что, несмотря на все неприятные сюрпризы, преподнесенные британцами или французами, советская сторона не упускала случая предупредить об опасности гитлеровской Германии. И советское руководство осознавало эту опасность не задним умом, как историки новейшего времени, а как участники событий, которые пока не знают, что ждет впереди (или так и не узнают, как Крестинский, попавший под каток сталинских репрессий), но имеют о будущем весьма однозначное представление.