В Лондоне Ванситтарт попытался нивелировать ущерб от британской ноты, отправленной Гитлеру. Словно управляющий гостиницы, он прибирал за намусорившим в номерах правительством. 20 марта Ванситтарт пригласил Майского на встречу в МИД. Прежде всего он выразил благодарность Майскому за усилия по улучшению англо-советских отношений и осуществлению запланированной поездки Идена в Москву. Ванситтарт объявил, что возлагает на московский визит большие надежды, и это важный шаг на пути к улучшению отношений. Майский, конечно же, согласился. Встреча прошла в духе взаимного восхищения и подлинного товарищества в деле сохранения мира и безопасности в Европе. Из этих двоих — английского аристократа и русского революционера — получался отличный тандем.

По словам Майского, Ванситтарт также хотел поговорить о событиях предыдущих нескольких дней — в свете визита Саймона в Берлин, который то откладывался, то снова актуализировался. «Говорил он с явным волнением, местами полунамеками, но в общем так, что я мог понять». Приготовления к визиту Идена в Москву шли успешно. Сталин согласился встретиться с Иденом. Власти СССР планировали изысканный прием. Ванситтарт надеялся, что советское правительство не будет разочаровано отсутствием Саймона. Он считал, что это даже к лучшему. Ждали Идена. В британском правительстве, в том числе в МИД, развернулось противоборство между сторонниками «мягкого» и «жесткого» взгляда на Германию. Как читатели уже догадались, «мягким» был Саймон, а «жестким» Ванситтарт. «В самом деле, гитлеровская бомба требовала гораздо более твердой реакции со стороны Великобритании. Всякая слабость только поощрит Гитлера. Он [Ванситтарт] это доказывал, на этом настаивал, но, к сожалению, без успеха. Он даже узнал об отправке ноты 18 марта постфактум. В[анситтарт], однако, думает, что события, в конце концов, его оправдают как оправдывали до сих пор». Он также не сомневался в том, что визит в Берлин окажется бесполезен, и это послужит уроком лейбористам, либеральной оппозиции и даже определенным министрам-консерваторам. «Гитлер своими действиями сильно помогает тем, кто как он, В[анситтарт], давно уже пришли к выводу, что Германия является величайшей опасностью для мира».

Майский справился об указаниях, которые получил Саймон перед поездкой в Берлин. «Я указал при этом на то, — отмечал Майский в своем отчете, — что поведение британского правительства на протяжении последних дней произвело на меня чрезвычайно гнетущее впечатление и что в Москве оно расценивается как полная капитуляция и торжество Гитлера». Что же Саймон собирался говорить и делать в Берлине? Майский хотел это знать. Очень трудно было понять истинную позицию Саймона в важнейших вопросах. Он еще не пересек границу Германии, а уже сделал публичные заявления об уступках в вопросе Восточного пакта. Ванситтарт заверил, что Саймон займет жесткую позицию, а Иден, который едет с ним, за этим проследит. Визит носил исключительно ознакомительный характе. По возвращении в Лондон Саймон и Иден должны были доложить о поездке Кабинету министров и провести консультации с Францией и Италией, а эти две страны, как и многие другие, осуждали поведение Лондона[811]. То, насколько близко Ванситтарт общался с Майским, и то, что он поделился конфиденциальной информацией, свидетельствовало о доверии и убежденности в важности укрепления англо-советских отношений. Очень интересно из отчетов Майского узнавать, как протекала эта замечательная встреча.

22 марта Ванситтарт вновь встретился с Майским, на этот раз вместе с Иденом. Они обсуждали организационные моменты. Майский должен был встретиться с Иденом в Берлине и оттуда поездом они должны были направиться в Москву. Кратко обсудили и программу московских встреч. Ванситтарт повторил то, что уже говорил Майскому на предыдущей их встрече о важности англо-советских отношений. Иден дал понять, что поддерживает точку зрения Ванситтарта.

«Я ответил, — отмечает Майский в отчете, — что всякое улучшение отношений между СССР и Англией встретит несомненно поддержку со стороны советского правительства. Ванситтарт, который имеет со мной дела уже на протяжении двух лет, может это легко подтвердить (тут В[анситтарт] сочувственно кивнул головой)… Надо только иметь в виду, что укрепление дружеских отношений между [нашими] странами не может выражаться лишь в одних хороших словах, нужны также и хорошие дела». То была знакомая советская фраза, которую не раз слышали вероятные английские и французские союзники. Советское правительство все еще беспокоил отложенный визит Саймона в Берлин. Майский настаивал, чтобы «во всех сношениях с Гитлером англичане проявляли твердость, твердость и еще твердость. Всякая слабость, проявленная в Берлине, создаст дополнительные трудности в Москве».

«Вы можете быть спокойны, — ответил Иден, — за исход берлинского визита. Никаких связывающих обещаний британская делегация не будет и не сможет давать, ибо сам визит носит характер выяснения точек зрения, но не принятия каких-либо решений». Другими словами, у Саймона были ограниченные полномочия. Идену ничего не стоило признать важную роль Советского Союза в Европе: «Говорить о том, что европейский мир можно построить без СССР — нелепость. Это ясно всякому, это ясно и британской делегации». Что касается жесткости в отношениях с Берлином, тут Иден несколько колебался. «Все будет обстоять благополучно, — сказал он. — Британские министры едут в Берлин для того, чтобы иметь твердый и откровенный разговор с Гитлером». Может, и так, а может, нет.

Иден полушутя заметил, что советская печать в последние дни нелестно отзывалась о британской политике. «А разве Англия это не заслужила?» — отвечал Майский, также полушутя. Полпред был мастером пикировки, как и его британские собеседники.

«Вашими бы устами да мед пить, — записал Майский в дневнике. — Посмотрим, как выйдет на деле»[812]. Очевидно, что политика нацистов была направлена на то, чтобы посеять раздор между французским, британским и советским правительствами. Гитлер разражался речами об опасности большевизма и обвинял СССР и Францию в попытках взять Германию в окружение. Эти пассажи были по душе многим консерваторам и некоторым сотрудникам британского МИД. Но как бы ни презирал британцев Литвинов за их нетвердую позицию, Иден направлялся в Москву; какими бы хрупкими ни были отношения с Великобританией, сейчас представлялся шанс их укрепить. Остановить Гитлера могла только коалиция решительно настроенных государств, в которой должна занять место Великобритания. В своей докладной записке Сталину Литвинов придерживается исключительно делового тона, сдерживая презрение, которое он не скрывал в разговорах с послами. Иден, по собственным словам, едет в Москву для обмена мнениями по разным вопросам, среди прочего проблемы безопасности, разоружения, возвращения Германии в Лигу Наций. «Нет пока никаких оснований думать, что Германия и теперь согласится на какой бы то ни было Восточный пакт, даже без взаимной помощи». Также, добавил Литвинов, нет оснований думать, что Германия согласится на какое-либо приемлемое компромиссное решение.

«Особо стоит вопрос о Прибалтике». Этот вопрос беспокоил Литвинова больше всего, поэтому он продолжил:

«Франция решительно отказалась предоставить свои гарантии Прибалтике в случае нападения на них… Если считать оккупацию Прибалтики началом наступления на СССР, то мы должны сидеть сложа руки в ожидании перехода германской армией нашей границы, в каковом случае вступит в действие гарантийный пакт с Францией и Чехословакией. Даже если бы удалось добиться от Прибалтики пропуска наших войск навстречу германской армии, то мы окончательно лишились бы помощи Франции».

Теперь читателю знакомы аргументы Литвинова. Верно, добавил нарком, что Лига может предложить решение в виде признания германской агрессии, но дело будет двигаться столь медленно, что у Германии будет больше чем достаточно времени на захват всей Балтии. Отсюда следовало, что, сыграв на нынешних страхах Франции, мы могли бы добиться распространения гарантий на Балтийские страны: