В правительственных кругах по-прежнему существовал конфликт между «германофилами» и теми, кто хотел организовать большую коалицию для борьбы с угрозой гитлеровской агрессии. В правом крыле были сильны антисоветские настроения. Это было связано с ростом мощи СССР и его все более активной ролью в Европе. Они не хотели видеть укрепление этой страны, или, во всяком случае, так казалось во Франции и Малой Антанте. Кроме того, начался всплеск антифранцузских настроений. Британцы любили обвинять французов в «глупых» Версальских договорах и отсутствии «гибкости» в отношении Веймарской Германии после войны. Конечно же, британцы несли за это такую же ответственность, как и французы. Более того, британские консерваторы не хотели быть втянутыми в войну из-за франко-советского пакта. «Далее необходимо учитывать распространение изоляционистских настроений в руководящих кругах, питаемых отчасти агитацией бивербруковской прессы. Политика же изоляции, или хотя бы полуизоляции, естественно диктует ликвидацию тесных связей с Францией и Лигой Наций, т. е. фактически льет воду на мельницу Германии». На отношение Великобритании к Германии также влияла военная слабость последней, добавлял Майский, из-за чего немцы не могли придерживаться стабильного политического курса, поскольку пытались выиграть время на перевооружение.

Майский всегда сохранял оптимизм. С его точки зрения, Рейнский кризис наконец дал за прошедшие несколько недель толчок в борьбе с «германофилами» за коллективную безопасность, хотя бой с ними вовсе не был окончен. Майский все еще полагал, что Иден поддерживает англо-советское сближение и укрепление «мирного фронта», хотя новоиспеченный министр иностранных дел еще совсем недавно его саботировал. Таким образом, Ванситтарт не признался Майскому в изменении подхода МИД. Посол также говорил о том, что Черчилль и Остин Чемберлен поддерживают «группу Идена». Не было никакой такой группы, которая бы поддерживала сближение с СССР. Черчилль оставался ненавистным тори и имел лишь ограниченное влияние, а Остин будет мертв через одиннадцать месяцев. Что касается Идена, он был ярым приверженцем сближения с нацистской Германией. Когда читаешь длинный отчет Майского, становится понятно, что будущее британской политики оставалось туманным[1218].

Что касается Абиссинского кризиса, тут Литвинов очень сурово отзывался о британцах. «Меня сильно беспокоит все то, что происходит в Женеве в связи с итало-абиссинской войной, — писал он Майскому, а затем продолжал: — Я дал директиву т[оварищу] Потемкину занимать там пассивную позицию, чтобы демонстративно показать англичанам наше охлаждение к вопросу о санкциях. Англичане должны знать, что наиболее лояльные приверженцы идеи коллективной безопасности и коллективных санкций возмущены их поведением в отношении Германии. Дело не в том, чтобы Англия приняла на себя одинаковые формальные обязательства как в отношении Франции и Бельгии, так и других частей Европы. Важно общее отношение к агрессивности Германии, к нарушению ею договоров и к очевидной подготовке ею войны или серии войн. Все поведение Англии лишь подбадривает и поощряет Германию. Члены Лиги Наций, по-нашему, должны вести себя не только в Женеве, но и вне ее, даже в индивидуальном порядке, в духе непримиримости с агрессией».

У Литвинова была непростая позиция в отношении санкций. «Если мы таким образом одобряем сопротивление Франции дальнейшему усилению санкций против Италии, пока Англия не займет более решительную позицию в отношении Германии, то мы в то же время опасаемся, что слишком благосклонное отношение Франции к Италии и полное прекращение или даже ослабление санкций могут вызвать нежелательную реакцию в английском общественном мнении и еще больше ослабить связь Англии с системой коллективной безопасности». Что касается урегулирования кризиса, тут ничего не менялось: необходимо добиться соглашения, организовав двусторонние переговоры Италии и Абиссинии за пределами Лиги.

Литвинов был полностью сосредоточен на угрозе нацистской Германии. Всем остальным можно было пожертвовать[1219].

Майский продолжал искать выход из европейского кризиса. Но его не было. Единственным выходом было создание англо-франко-советского союза, на который возлагали такие большие надежды в 1935 году, однако в 1936 году эта идея полностью провалилась. В письмах Литвинову Майский пытался найти решение. Его сильно впечатлил гитлеровский «план мирного урегулирования», возникший после захвата Рейнской области, и Майский явно пытался понять, как на него реагировать. Могло ли советское правительство продолжать проводить политику защиты политического территориального статуса-кво в Европе? В феврале Иден спросил Майского, как можно наконец решить «немецкую проблему». «Я слышу каждодневно [тот же вопрос] из уст лейбористов, либералов и консерваторов, так или иначе заинтересованных в поддержании системы коллективной безопасности», — ответил он. Что же делать? «Рассуждения этих людей идут примерно по такой линии: германская агрессия — зло, — согласны; для борьбы с германской агрессией необходимо создать “фронт мира”, — согласны; но, допустим, “фронт мира” создан, — что же дальше? Каковы задачи “фронта мира”? Силою штыков поддерживать статус-кво». Майский задал риторический вопрос: как можно сохранить статус-кво?» Как можно сохранить существующее положение в Австрии, Чехословакии, Мемеле или Данциге?

Что имел в виду Майский? «Само собой, — добавил он, — я никак не могу взять на себя ответственность за все эти рассуждения, я просто передаю для Вашей ориентировки то, что мне приходится слышать каждодневно». Все-таки не совсем «просто передал». Майский интересовался, имело ли смысл до сих пор продвигать политику статус-кво? Не стоит ли нам предложить собственный «план мирного урегулирования», спросил он Литвинова. Вероятно, Майский что-то придумал. Необходимо отреагировать на план Гитлера, например, выдвинув предложения по разоружению на конференции государств Лиги. Посол продолжал в том же духе и в итоге начал выглядеть глупо. Майский пытался быть практичным, но ему приходили в голову только несбыточные планы. Было лишь одно практическое решение: англо-франко-советский союз против нацистской Германии, который был на тот момент невозможен. В 1936 году не было способа на практике справиться с Гитлером до тех пор, пока Великобритания и Франция отклоняли любые советские предложения по коллективной безопасности и взаимопомощи. «Для меня ясно одно, — сделал вывод Майский, — без какой-либо положительной программы по урегулированию европейских дел нам очень трудно будет сохранить и укрепить свое влияние среди лейбористско-либеральной общественности Англии, да и не одной Англии»[1220].

Литвинов ответил Майскому и признал, что как раз пытается придумать план, который мог бы конкурировать с гитлеровским. Существовал еще французский план. Он был утопичен, но его можно было улучшить, хотя и не сразу. Пока не время, считал нарком. «Выступить же с третьим конкурирующим планом значило бы дробить силы и по примеру треугольника на выборах оказать косвенную поддержку гитлеровскому плану. Мне кажется более правильным на нынешней стадии всем друзьям мира солидаризироваться и выступать единым фронтом, хотя бы и не на своей собственной платформе.

Более существенным, однако, я считаю нецелесообразность выдвижения плана на основе лозунгов, приемлемых для нынешних английских пацифистов. Выступать с идейной критикой нынешнего статус-кво, оправдывать хотя бы теоретически объединение германских, австрийских, чехословацких, мемельских и данцигских немцев, стремление Германии к источникам сырья — значит, лить воду на мельницу Гитлера. За это, несомненно, ухватятся ваши пацифисты и этим будут оправдывать свое благоволение к Гитлеру. Раз у Гитлера имеются законные стремления и права, то естественно с ним разговаривать и сговариваться».