Майский хотел обсудить англо-германское морское соглашение: «Я возразил, что события последних недель привели меня в большое смущение. Морское соглашение явилось несомненно прорывом “фронта Стрезы”… Невольно у всякого постороннего наблюдателя должно было рождаться впечатление о том, что с приходом нового хозяина в Форин-офис в британской внешней политике наступили крупные перемены, притом перемены резкие и крутые. Всего лишь два месяца назад Англия вместе с Францией и Италией категорически заклеймила одностороннее нарушение Версальского договора Германией, а 18 июня она [Англия] сама санкционировала такое одностороннее нарушение». Таким образом, британское правительство по большей части утратило расположение, которое оно завоевало за последний год или около того в Москве и укрепило престиж нацистской Германии[1007]. Ванситтарт защищал морское соглашение — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Лучше так, чем никак. Надо попытаться относиться к Гитлеру беспристрастно, весьма неубедительно оправдывался Ванситтарт. Майский полагал, что, по мнению Бивербрука, сказывалось предвыборное желание завоевать голоса пацифистов. Кроме того, постепенно утрачивалась вера в коллективную безопасность, хотя, добавил Майский, британский МИД никогда особенно в нее не вкладывался. Он бы еще больше разочаровался, если бы узнал о нашумевшем меморандуме и протоколе Сарджента. Майский полагал, что в Великобритании все еще придерживаются антисоветской политики. Почему бы не позволить Германии укрепить свои позиции в Прибалтике? Это будет проблема СССР[1008].

В июле Хор и премьер-министр Болдуин по очереди встретились с Майским. Результат переговоров с Хором был неутешительным. В начале лета 1935 года Майский в переписке неоднократно упоминал о возможности вторжения Италии в Абиссинию (Эфиопию). Хор затронул эту тему на встрече. Он полагал, что война в Африке неизбежна, и это может помочь Германии и дестабилизировать европейскую безопасность. В итоге разговор зашел о ситуации в Западной и Восточной Европе. Складывалось ощущение, что Восточный пакт не воскресить — на самом деле он был мертв уже давно. Хор признал, что британское правительство может рассмотреть военновоздушный пакт на западе. Он утверждал, что об англо-германском пакте не может быть и речи, однако Майский с сомнением отнесся к его словам и предупредил Литвинова, что Хор рассматривает какой-то вариант «компромиссного» соглашения с Германией, основанный на безопасности на западе. Удержать его от этого шага могут только французы или британские «франкофилы»[1009].

Через несколько дней состоялась более удачная встреча с премьер-министром Болдуином. Майский подчеркнул опасность Германии и Японии, в соответствии с результатами переговоров с Ванситтартом. Он также добавил в этот список Италию, учитывая приближающуюся «Абиссинскую проблему». По последнему вопросу Болдуин выразил свое согласие. Майский подчеркнул важность формирования большой коалиции маленьких и больших государств для сохранения мира и безопасности. Посол не упомянул Великобританию, и Болдуин сказал, что ее следует тоже добавить. Переговоры включали в себя много пунктов, Майский описал их на семи страницах. Как всегда, обсуждались общие интересы и отсутствие их столкновений. Болдуин был не до конца уверен в последнем пункте и осторожно упомянул Индию, заговорив о царских замыслах. Майский в ответ рассмеялся и сказал, что у СССР нет абсолютно никаких интересов в Индии. «В дни моего детства, — ответил Болдуин, тоже засмеявшись, — русский поход на Индию был в Англии постоянным кошмаром». Затем они заговорили о другом: например, об улучшении торговых отношений, это поддерживал Болдуин. В какой-то момент в переговорах произошел философский поворот, и стороны начали обсуждать преимущества и недостатки революции, но затем Майский вернулся к сути дела, то есть к европейской безопасности. Болдуин, видимо, ждал этого вопроса, так как он быстро заверил посла в том, что у Великобритании не было изменений политического курса и она не отказывалась от принципа неделимого мира в Европе. Но в политике, добавил Болдуин, необходимо быть реалистом. И проявлять гибкость, мог бы добавить он. «Трудно заранее фиксировать те пути и методы, с помощью которых легче всего добиться желаемых результатов». Некоторые вопросы лучше обсуждать с министром иностранных дел[1010].

В конце весны и начале лета Литвинов начал заниматься Абиссинским вопросом. Итальянцы готовились к вторжению, и этот вопрос должен был обсуждаться в Лиге Наций. Итальянский посол Бернардо Аттолико приехал к Литвинову, чтобы обсудить текущие дела, но вскоре речь зашла об Абиссинии. Европейские страны не понимали итальянские интересы. Из-за чрезмерной эмиграции в Италии произошла сильная потеря населения, и она искала земли для колонизации. Конечно, странно было вести подобные разговоры с советским наркомом, поскольку СССР противостоял европейскому империализму и колонизации. Тем не менее Литвинов проявил определенное понимание. Он сказал, что в этом случае Италия совершила ошибку, проголосовав за принятие Абиссинии в Лигу Наций, хотя могла бы выступить против, сославшись, помимо всего прочего, на существование рабства и «низкий культурный уровень». Тем не менее теперь Абиссиния — член Лиги, и Италия не может требовать, чтобы Лига отказалась защищать одного из своих членов. Кроме того, Италии будет противостоять Англия, действуя в своих интересах. Об этом необходимо помнить Риму, даже больше, чем о любых решениях Лиги. Аттолико согласился и признался, что он не полностью поддерживает политику своего правительства в отношении Абиссинского вопроса. «Я заверил Аттолико, — написал Литвинов в дневнике, — что мы ни в какой степени не хотим вредить интересам Италии. Мы разделяем опасения Франции по поводу ослаблении влияния Италии на европейские дела в результате абиссинских дел… К сожалению, Италия в меньшей мере считается, по-видимому, с нашими интересами, если верить множащимся сведениям об основе переговоров Италии с Германией и Польшей». Литвинов упомянул интриги итальянцев, направленные на то, чтобы вывести Украину из СССР. Аттолико посмеялся над этой идеей, но пообещал написать в Рим[1011]. Литвинов полагал, что Италия станет членом антинацистского союза, и беспокоился, что может ее потерять из-за итальянских амбиций в Абиссинии.

Прежде чем Майский уехал в ежегодный отпуск, он попросил Литвинова предоставить ему информацию о советской политике. Правительство СССР оказалось в сложной ситуации, однако нарком не хотел открыто это обсуждать. На самом деле куда ни кинь — всюду клин. Выразить поддержку Великобритании значит поссориться с Италией. Если сидеть тихо, разозлятся британцы. Литвинов с раздражением написал весьма непростую депешу, в которой выпустил пар, назвав англичан лицемерами:

«Можно вполне понять интерес английских политических, и в особенности правительственных, кругов к нашей позиции в Абиссинском вопросе. Заинтересованная в пресечении итальянской агрессии в Абиссинии Англия не прочь использовать нашу общую миролюбивую установку и специально отрицательное отношение к колониальным завоевателям. Эта наша позиция не изменилась, но я не вижу надобности теперь же осведомлять всех и каждого о нашей возможной позиции в Женеве, в случае постановки вопроса. Мы, несомненно, будем учитывать не только нашу общую идеологию, но также и конкретную обстановку, а равным образом и возможное отношение к вопросу других членов Совета Лиги. Мы также учтем и позицию Англии при нападении Японии на Маньчжурию и Китай. Англия почему-то тогда забыла о своих обязанностях члена Лиги.

Учтем мы также и сепаратное морское соглашение Англии с Германией вне Лиги и вне всякого сотрудничества даже с наиболее заинтересованными государствами».