— Как вы догадались, что девушка из партизан? — поравнявшись с Фридхельмом, спросила я.

Мы вроде как не общались последнее время, но сейчас пиздострадания на пустом месте были самым последним, что меня заботило. Кто ещё нормально сможет мне рассказать, что за херота происходит вокруг, и не будет с подозрением задумываться, для чего я веду расспросы.

— И ты, и та девушка пропали после того нападения, — Винтер замедлил шаг, явно желая, чтобы остальные не грели уши. — Вильгельм, вернувшись, вызвал подкрепление. Файгль допросил мать девушки, — я помрачнела, представляя в красках, как именно он это делал. Фридхельм не стал щадить мою психику, продолжая. — Конечно она сначала молчала, ему пришлось пригрозить, что убьёт остальных её детей. Файгль считает, что раз девушка оказалась партизанкой, она причастна к нашему отравлению, тем более именно в ту ночь русские и напали. Местный мужик выдал, где находится их лагерь.

Я боялась спросить, чем кончилось дело, ведь в прошлый раз от расстрела людей спасло только то, что мою диверсию получилось выдать за случайность. Синеглазка, видимо, прочитал в моих глазах немой вопрос и добил:

— Гауптаман сжёг деревню и приказал расстрелять русских, всех до одного.

Сказать, что мне стало тошно, — ничего не сказать. Получается, что ни делай — всё бесполезно. Даже если бы я реально замочила всю часть Винтера, на смену им пришли бы другие немцы и провели карательные мероприятия. Чтобы партизанить оказывается мало смелости не бояться пыток и геройски погибнуть. Нужно быть готовым повесить на свою совесть смерти других людей. Хотя сидеть, сложа лапки, и смотреть, как враги орудуют на родной земле, тоже неправильно. Как же оказывается легко стираются и перемешиваются на войне грани добра и зла.

Мы дошли до бывшего лагеря. Я напряглась, ожидая увидеть Олесю или кого-то ещё из выживших при бомбежке. Но похоже, не мы первые сюда дошли — везде лишь мёртвые тела. Пожилой мужчина пытался, видимо, сдвинуть дерево, придавившее Степана, а рядом с ним женщина, привалившаяся к телу матери Маришки. Какой-то паренёк пытался убежать, да так и остался лежать раскинув руки. Олеся нашлась рядом со Степаном. Господи, её же прямо изрешетили — кровавые потёки на виске, груди, шее… Густой острый запах крови и дыма вызывал тошноту. Я привалилась к дереву в надежде, что меня попустит. Фридхельм задержался рядом и встревоженно спросил:

— Ты в порядке? Тебя не ранили?

Я помотала головой, в очередной раз возблагодарив судьбу, что до пыток дело не дошло.

— Они точно больше ничего с тобой не сделали? — синеглазка смотрел красноречивым взглядом давай-поговорим-об-этом.

Психолог ты мой доморощенный, на что это намекаешь? Ведь я «парень». Что, кроме пыток, со мной могли сделать пуритане-русские? Не насиловать же.

— Даже не били особо, — лучше успокоить его нездоровое любопытство, а то мало ли чего нафантазирует. — Допросили, но я ничего им не сказал. Их командир хотел меня передать для усиленного допроса в какой-то военный штаб, но когда прошёл налёт, решили просто расстрелять.

Чего-то, друг, ты мне не договариваешь — примерно такой хештег читался в его глазах. Не пойму, с чего такое недоверие. Он же раньше вроде особо не задумывался, насколько правдоподобна моя ложь. Ладно, спишем на его недогейские чувства, да и вообще по-человечески мог же он испугаться за друга.

Да уж, если бы не предатель-проводник, долго бы наверное немчики блукали по лесу, а так мы довольно быстро вышли к дороге. В лучах восходящего солнца, после полумрака леса я щурилась, как крот. Вся толпа, посланная на зачистку партизан, теперь бодро грузились в машины, собираясь сваливать. Ну правильно! Пришли, перебили народ, что ещё тут делать.

— Вы последние, — недовольно проворчал Кребс. — Давайте быстрее!

— Ох, чёрт, — наклонившись, присвистнул Штейн — у машины оказалось пробито колесо. — Придётся задержаться, парни!

— Это без меня, — сразу скривился Шнайдер, высмотрел отъезжающий мотоцикл и закричал: — Стойте, я с вами! Ну и пожалуйста. Всё равно много в легковушке не поместится. Не совсем конечно легковушке — машина по типу нашего «Уаза», но опять же не резиновая.

— Я тоже не хочу здесь торчать, — Бартель подошёл к военному грузовику.— Двигайтесь!

— Ну и ладно, нам места больше будет, — добродушно усмехнулся Кох. — Или кто-нибудь ещё хочет быстрее уехать?

Не знаю, кто как, а я точно не хотела. Чем больше у меня будет времени морально подготовиться к беседе по душам с Вилли, тем лучше. И кстати, может, беседовать со мной будет не только он, раз уж Файгль влез в этот замес.

— Садись вперёд, — предложил нашему толстячку Каспер. — Штейн, долго ещё?

— Заканчиваю, — отозвался тот. — Залезайте.

Я всё ещё не могла прийти в себя от того, как быстро жизнь меня загнала обратно к немчикам. Получается, действительно хрен куда скроешься, раз народ наш такой подозрительный. Нет, пожалуй, изначальный план затеряться в Первопрестольной самый оптимальный вариант.

— Что за чёрт? — вскрикнул Каспер.

Штейн, который, закончив с колесом, решил устроить перекур, вдруг осел на землю.

— Кто-то из партизан уцелел! — догадался он.

В подтверждение его слов, мы услышали глухой звук пули, рикошетом пролетевшей по боку машины. Стреляли явно из леса.

— Быстро за руль! — рявкнула я.

Обычно, когда вокруг летали гранаты и снаряды, я была тем ещё тормозом, но в машине было как-то надежнее что ли. По крайней мере, хоть какой-то выход я четко видела — валить отсюда, никуда не сворачивая.

— Кто, я? — затупил Кох.

— Ну, не я же, — они же все по идее прошли обучение вождению, а мне под пули лезть ох как не с руки. — Давай, не тормози, пересаживайся! — Кох правда послушно перелез, но почему-то продолжал тупить. — Чего сидишь, заводи, — я заподозрила, что он малость далёк от машин и всего связанного с ними. — Если забыл, напоминаю — выжимаешь сцепление, потом давишь на газ.

Кох вроде завозился, но мы продолжали стоять. Краем глаза я заметила в зеркале заднего вида смутное движение. Я обернулась и про себя выдала семиэтажную матерную конструкцию — сзади медленно выруливал из леса… танк. Громов, конечно, умничка и молодец, но сейчас я меньше всего хотела его победы. Танк пока что довольно далеко, но если пальнёт в нас снарядом, мало не покажется. Каспер тем временем подстрелил снайпера, который нас расстреливал. По крайней мере, выстрелы из-за деревьев прекратились. Я перегнулась, чтобы поближе рассмотреть, в чём там загвоздка у горе-водителя, и заорала благим матом:

— Кох! С какого чёрта ты насилуешь тормоз? Тебе же было сказано, жми сцепление и газ!

— Я уже на всё подряд жму… Тут столько этих рычагов, — взволнованно бормотал тот. — Что-то не получается…

— Да твою же мать! Там всего три несчастных педали! Если жмёшь на одну, на другую, и машина ни хрена не катится, то третья скорее всего та. Это так сложно понять?

— Нас сейчас размажут по дороге тонким слоем, — причитал Каспер. — И отстреливаться бесполезно, они же в танке!

— Перелазь обратно и поживее! — если Кох не способен газ от тормоза отличить, далеко мы не уедем.

Никогда ещё не приходилось заниматься такой акробатикой, как перемещение с заднего сидения на водительское, но всё когда-то случается в первый раз. Не заботясь, отдавила ли я своим соседям ноги и прочие части тела, я шустро полезла к рулю. Моя ласточка из прошлой жизни ездила на автомате, но на права я училась в районной задрипанной школе вождения. Ездили мы там на таких древних ископаемых, что, я думаю, я легко справлюсь и с этим зверем.

Йу-у-ху-у! Когда б я ещё так вот покаталась, не заморачиваясь об ограничении скорости и прочих подводных камнях правил дорожного движения. Правда я всё время боялась, что мы лишимся колеса или, не дай бог, ещё чего-нибудь важного. Дороги ведь на матушке Руси это что? Либо полужидкое месиво с глубокими колеями, либо выбоины да колдобины. И эта грунтовка не была исключением.