— Вот чём ты думала? — словно через вату до меня доносился голос Винтера. — Ты должна как можно меньше привлекать к себе внимания, это же отряд СС. Ты понимаешь, что это означает?

Тебе рассказать всё, что я знаю о СС? Такие как ты «исполнители приказов» даже не задумываются, кто и зачем их отдал. Есть фюрер, есть правительство, а на всё остальное можно закрыть глаза. В то время как вы воюете с химерой, созданной министром пропаганды, верхушка СС уже давно развязала себе руки. Гиммлер распорядился создать Освенцим и другие лагеря, Гейндрих по головам идёт к власти и одним махом подписал план об уничтожении одиннадцати миллионов евреев. Но вы же солдаты, ни во что не вмешиваетесь, выполняете приказы. Потом будете в шоке смотреть кадры, снятые в концлагерях, и лепетать, что ничего об этом не знали.

— И нечего на меня так смотреть! — всё никак не мог успокоиться Вилли. — Ты знаешь, я бы никогда не отдал такой приказ, но оспаривать решения старшего по званию я не имею права…

Ну да, Конрад значит смог, а ты не мог. Безвольный соплежуй с принципами ничего-не-вижу, ничего-не-слышу!

— Зачем ты всё это говоришь мне? Ты себе доказывай, что прав, если конечно сможешь. А память, знаешь ли, такая коварная штука…

— Замолчи! — мне даже показалось, что он снова меня ударит как тогда, ну конечно, правда не нравится никому. — Я больше не буду закрывать глаза на твои выходки. Нарушишь приказ — ответишь по всей строгости.

Похоже я настолько его достала, что он готов меня сдать кому-нибудь с рук на руки и забыть, как страшный сон. Здравый смысл подсказывал, что не стоит окончательно его подводить к этой мысли, наоборот нужно образно говоря поднять лапки вверх, но заставить себя извиниться я так и не смогла.

— Со мной больше не будет проблем, герр лейтенант. Я попрошу гауптмана перевести меня куда-нибудь в тыл, в штабе всегда нужны переводчики.

Вильгельм удивлённо приподнял бровь, пробежался взглядом по моему лицу и осторожно спросил: — И что, никаких условий?

Да что мы, террористы на переговорах, что ли? Я прекрасно понимала, что он и рад, что я свалю, и боится, что так просто не оставлю Фридхельма в покое.

— Нет, — я позволила себе зловещую ухмылку, едва не добавив «расслабься, я действительно покидаю этот проект».

Едва я зашла в хату, Нина бросилась ко мне:

— Скажи, что происходит? Мы сегодня видели, как Любу увезли солдаты. Что она сделала? — я молчала, не зная как ей сказать, что произошло, хотя конечно она узнает не сегодня, так завтра. — Ты ведь знаешь что-то, прошу, скажи…

— Её обвинили в укрытии красноармейца и связи с партизанами, — медленно ответила я, чувствуя, как девушка стиснула пальцы на моих руках.

— Она… жива? — у неё задрожали губы. — Они вытащили её к машине за волосы, даже толком не дали одеться…

Я покачала головой, надеясь, что она не будет выяснять детали. И хотя я формально была ни в чём не виновата, чувствовала себя преступницей за то, что стояла час назад рядом с её палачами.

Нина отшатнулась от меня. В её глазах была ненависть. Понятное дело, что не ко мне лично, но пока я ношу эту форму, я всегда буду по другую сторону для своих.

— Я ничем не смогла бы ей помочь, и она знала, что рискует жизнью, — как же противно оправдываться, ведь почти за те же слова я окрысилась на Винтера.

Я не знала как смогу завтра заявиться в штаб и продолжать изображать патриотку. Мне хотелось не попадаться никому из них на глаза ближайшую вечность. Неважно, что они по большому счёту не понимают, куда их втянули, и действуют по приказу. Неважно, что Вильгельм да и остальные в общем-то адекватные и скажем так гуманисты. Через год-другой те, кто выживут, будут убивать своих врагов с удвоенным ожесточением. И Фридхельм, несмотря на свои истерики, сейчас вон как миленький идёт в бой. Я старалась не думать, что он точно так же стреляет в наших солдат, как и ублюдки Штейнбреннера. Тоска больно билась под сердцем осознанием, что я должна исчезнуть в самое ближайшее время. У нас не было будущего изначально, мы разные во всём, но главное — мы стоим по разные стороны шахматной доски.

* * *

Заснуть я даже не пыталась — мне казалось, стоит хоть на минуту смежить веки, и я снова увижу огненные всполохи и окровавленное, искажённое мукой женское лицо. Но ближе к утру всё же провалилась в зыбкую дремоту на грани сна и бодрствования. Услышав скрип половиц, я моментально открыла глаза.

— Нина? — выбежав в комнату, я увидела, как она уже открывает дверь.

Девушка застыла без страха, но с какой-то смиренной обречённостью, глядя на меня:

— Что? Сейчас позовёшь своих?

— Возьми меня с собой, — сейчас или я никогда не решусь.

— Ты рехнулась? — вот теперь она похоже испугалась. — Зачем тебе бежать?

— Пожалуйста, помоги.

Мне всего-то и нужно, чтобы она провела меня через эти леса. Она наверное решила, что это какая-то жестокая проверка, недоверчиво смотрела мне в глаза. Вдохнув поглубже, я решилась повторить свой опыт с разоблачением.

— Я русская как и ты.

— И что с того? — яростно зашипела Нина. — До этого дня ты отлично притворялась. Что не так сейчас? Одна я может и уйду, а вот за тобой твои друзья тут же пошлют вдогонку целый отряд. Так что нет, и не проси!

Я и сама понимала, что умолять её о помощи бесполезно. Она не дура, прекрасно поняла, что я прикидывалась немкой, чтобы спасти свою задницу, а это равносильно предательству своего народа. Ну и чёрт с ней. Раз я всё-таки решилась, всё равно уйду. Я вернулась в спальню, забросила кое-какие шмотки в ранец, одела вторую пару носков и ещё один свитер. Возможно это меня и не спасёт, если я проведу бог знает сколько времени на морозе, но мало ли. Нина всё ещё стояла столбом, глядя, как я натягиваю на себя шинель.

— Беги, чего стоишь? — я плотнее замотала шарф. — Сдавать я тебя не собираюсь.

Я вышла, не оглядываясь, в предрассветной мгле уже можно было различить дорогу. Вот только снег предательски скрипел под сапогами. Я даже не помнила, кто сегодня на посту, и понятия пока не имела, что отвечать, если всё же попадусь часовому. Страх изнуряющий, тягостный, множился с каждым шагом. У меня была с собой простенькая карта, но идти прямым маршрутом скорее всего нельзя. Придётся наугад прокладывать обходные пути. Я уже почти дотопала до окраины, как вдруг услышала за спиной чьи-то шаги.

— Подожди, — оглянувшись, я увидела Нину, которая чуть ли не бегом догоняла меня. — Сюда давай, — она мотнула головой в сторону полуразвалившейся избы.

— Ну, чего? — я шагнула следом за ней в тёмный проём двери.

— Того, что часовой ваш вот-вот сюда заявится, — прошептала Нина. — Я видела, как он свернул на соседнюю улицу.

Я прислушалась — точно, кто-то топает как слон. Если бы не Нина, я бы сейчас столкнулась с ним нос к носу.

— Кажется, ты не собиралась мне помогать, — не удержалась я от шпильки.

— Отец учил меня всегда возвращать долги, — нехотя ответила она. — Я всё ещё не знаю, как ты сможешь выпутаться, но давай для начала доберёмся до леса.

— Как скажешь, командир, — её враждебность почему-то внушала больше доверия, чем хитрые улыбочки Олеси.

— Как тебя хоть зовут? — Нина осторожно выглянула в окно. — Эрин — это Ирка?

— Арина, — Господи, как же я отвыкла от своего родного имени.

— Как няня Александра Сергеевича? — а, ну да, она же училка.

— Не знаю, меня так назвал дедушка.

Интересно, как там Паша? Я надеюсь, попала не в альтернативную реальность, и всё будет согласно прописанной истории. Он должен пройти эту войну живым. Что-то смутно-тревожное тенью промелькнуло в сознании, но копаться в себе было некогда, и я быстро вышла за Ниной.

При других обстоятельствах я бы наверное оценила красоту зимнего леса — яркий отдающий синевой снег, высоченные ели, золотистые лучи солнца, — но, увы, вся эта красота сейчас таила опасность. Я надеялась, что Нина знает нужные тропки, и мы не нарвёмся на немецкий патруль.