— Может, вам стоит более доходчиво объяснить своим солдатам, что такое приказы командира, герр лейтенант? Особенно разницу между насилием и согласием.

Реакция Винтера была конечно шедевральная:

— Он что, приставал к тебе?

Нет, блядь, это у нас такие ролевые игры! Судя по его скептической улыбке он мне не верит. Шнайдер всё же не распоследний дебил, не рискнул бы лезть ко мне, если бы не был уверен в полной безнаказанности. Ну правильно, как там говорится «сама дура виновата, значит дала повод». Тем более Вилли действительно, мягко говоря, меня недолюбливал. Ну и ладно, я сама позабочусь о своей безопасности, хрен я куда без пистолета теперь выйду.

— Если он ещё раз меня тронет, я отстрелю ему яйца и мне плевать, что вы потом со мной сделаете!

Винтер скривился, словно съел десяток лимонов. Ну еще бы, небось уши завяли слушать такие хитросплетения эпитетов и фразеологизмов. Я понимаю, что девушке негоже ругаться как портовый грузчик, но раз меня не понимают по-хорошему, значит будем выражаться грубо, но доходчиво.

Я не сразу вошла в дом. Меня настолько трясло от злости и страха, что я выкурила две сигареты подряд. Сегодня я впервые столкнулась с такой реальной угрозой насилия. Я знала, что такое было и наверное будет всегда, но как-то Бог миловал. Бывало, конечно, горячий поклонник пытался начать прелюдию раньше времени в машине. Ну, разок подвыпивший чудик в клубе слишком настойчиво уговаривал поехать к нему, но это все не то. В клубе на такие случаи имеется охрана, а адекватный мужик в принципе всегда с первого раза понимает, что не стоит совать свой член в девушку, предварительно не согласовав с ней этот вопрос. Присмотревшись, я заметила, что Винтер всё ещё стоит возле избы. Ой, а что это он делает? Зажал у стенки нашего альфа-самца и вряд ли для горячих поцелуев. Неужто Шнайдер всё же отхватил? Та-а-ак, а где хор толстых негритянок, поющий «Аллилуйя»? Похоже у Винтера чувство справедливости всё же перевесило личную неприязнь ко мне. Нина ещё не спала, суетилась у печки. Окинув меня быстрым взглядом, предложила:

— Садись пить чай. Я мяту заварила с шалфеем, поможет успокоиться.

Да что ж они все считают, что чай — суперсредство от бунтующих нервов? Но спорить я не стала, села за стол. Она не спрашивала, почему я задержалась, лишь настороженно вскинула глаза, когда я потянулась за чашкой. Перехватив её взгляд, я заметила, что на запястье уже наливается здоровенный такой синяк.

— У тебя есть какая-нибудь настойка? — я знала, что мне поможет немного прийти в себя. — Ну или вино?

Сомневаюсь я конечно, что у неё спиртное найдётся, но Нина меня удивила.

— Есть немного водки. Для компрессов берегу.

— Тащи сюда, — скомандовала я. — Я тебе завтра компенсирую.

Куплю у местного деда, который снабжает немцев самогоном, бутылочку. Делов-то.

«Ну, чисто алкашка», — хихикнула я про себя, глядя на живописную композицию.

Шкалик водки, гранёный стакан и парочка сморщенных яблок на блюдце. Лень мне сейчас идти за закусью, да и есть я перехотела. Ну, поехали. Я сделала хороший такой глоток водочки, чуть не вывернула её обратно и лихо загрызла яблоком. Нина в шоке смотрела на всё это дело и вздохнула:

— Ну кто так пьёт? Враз же сомлеешь. Обожди.

Она переживает, что меня вырубит? Да я этого и хочу. Напиться вдрызг, чтобы вытравить хоть немного из памяти сегодняшние приключения.

— Давай-ка, ешь, — передо мной оказались тарелочки с кусочками сала, солёными огурцами, квашеной капустой.

— Тебе бы тоже не помешало успокоить нервишки, — глядя, что она колеблется, я подбодрила. — Давай, у нас с тобой вышел на редкость поганый вечерок.

— Я вообще-то не пью, — Нина посмотрела ещё раз на меня и всё же притащила второй стакан. — Только чуть-чуть.

Вторая порция пошла мне легче. Нина же бедная, зажмурившись, отпила из стакана с таким видом, словно там цианид. Какое-то время мы молчали, думая каждая о своем.

— Они тебе ничего не сделали? — неожиданно спросила девушка.

— Пытались, — коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности.

— Но ты же для них своя… — как-то растерялась она.

— Как видишь, от насилия никто не застрахован, — я снова вспомнила, как Шнайдер тискал меня, и одним глотком допила содержимое стакана. — Мерзко это всё, но такова жизнь.

— Этот Херман сказал, что скоро вы уедете, — Нина пристально смотрела на пламя свечи. — Если кто-нибудь из них меня… Я руки на себя наложу…

— Ты что мелешь, дура? Жизнь, конечно, бывает той ещё сукой, так что? Чуть что с собой кончать? — я бы точно не стала лезть в петлю, заставила бы себя забыть и жить дальше.

— Знала бы ты, чего мне стоит даже просто сидеть рядом с этими тварями, — всхлипывала Нина.

— Поверь, знаю, — я разлила по стаканам остатки водки и подтолкнула один ей. — Давай, считай это лекарство, а то неизвестно до чего ещё договоришься.

Я, наконец-то, тоже почувствовала нужный эффект. Пусть и ничтожная доза, но на голодный желудок действовала быстро. Нину тоже немного развезло, но по крайней мере рыдать она перестала.

— Знаешь, мне сейчас тоже как никогда страшно, и я тебя понимаю. Как это мерзко, когда тебя лапает какой-то мудак, а ты ничего не можешь сделать, — может, мне и придётся ещё пожалеть о такой откровенности, но я тоже человек, и иногда нужно хоть немного выговориться. — Только я в отличие от тебя не стала бы лезть в петлю, а искала выход.

— И какой же выход у меня может быть? — невесело усмехнулась Нина.

— От ты дурында, у вас же Москва под боком, — видимо, всё же водка дала мне в голову, потому что высказала я намного больше, чем могла себе позволить. — Ты же наверняка знаешь тут каждую тропинку, а Москву взять немцам не удастся. Это я тебе точно говорю.

Нина смотрела на меня глазами-блюдцами, в которых читалось: «Кажется кому-то больше не наливать», — затем покачала головой.

— Я не знаю, почему вообще всё ещё с тобой разговариваю, но знай, что никуда я бежать не собираюсь.

— Понятно что ты мне не веришь, да и боишься…

— Даже если и не боюсь, я не могу вот так убежать. У меня отец рядом воюет, мало ли что случится, вдруг ещё свидимся. А что Москва…

— А мама?

— Нет у меня мамы уже лет как десять, — тихо ответила Нина. — Ладно, поговорили и забыли. Я тебе благодарна, но это не значит, что мы теперь подруги.

— Конечно, — я тоже поднялась, чтобы помочь убрать со стола.

Я уже засыпала, когда услышала, как она тихо зовёт меня:

— Эрин…

— М-м-м?

— А почему ты уверена, что Москву не возьмут ваши?

— Просто знаю и всё, спи давай.

Может, я и выпила немного, но совсем из ума не выжила. Я никому и никогда не расскажу, кто я на самом деле.

Утром Вильгельм выждал, пока Штейнбреннер уедет в казарму, и подошёл к моему столу.

— Я уладил ваши… разногласия со Шнайдером, но и ты впредь не молчи, если кто-то из солдат позволит себе недопустимые вольности.

Окей, в следующий раз буду сразу орать дурным голосом: «Помогите, насилуют!»

— И ещё, Эрин, я надеюсь, всё, что вчера было, останется между нами, — ну надо же, даже вспомнил как меня зовут. — Я сам буду разбираться, если возникнет такая необходимость. Ты же понимаешь, мне не нужны драки на почве ревности.

Вон оно что. Видимо считает, что отхватил тогда от братика по моей милости, и сейчас тоже всполошился из-за него. Но тут я с ним была согласна. Толку от того, что я нажалуюсь Фридхельму? Ну, кинется он на Шнайдера в пустой след, а потом эта злопамятная скотина будет ему мстить.

— Ладно.

Вилли просканировал меня недоверчивым взглядом. Что? Ожидал, что я буду вести себя как истеричная малолетка? Конечно, раньше, если бы вдруг возникла похожая ситуация, я без колебаний бы устроила бойфренду шикарную истерику — мол ты же мужик, разберись. Чего уж, оглянувшись в прошлое, я смело могу назвать себя эгоисткой. Не совсем конечно полной стервозиной, но мои интересы всегда были на первом месте. Но с Фридхельмом с самого начала шло всё не так. Откуда что взялось — эта бережная нежность, желание защитить. Хотя это совсем не моя тема. Мое исчезновение и так причинит боль, так что ещё больше усложнять ему жизнь, чтобы потешить оскорбленное самолюбие, я точно не буду.