* * *

— Уф-ф, еле вырвался, — Шейфик запер за собой дверь своей комнаты и наложил еще несколько охранных чар. — Эта женщина, кажется, вообще никогда не спит. Пришлось подсунуть снотворное.

Слизеринский призрак, давно поджидавший его, понимающе усмехнулся:

— Значит, и этот наш совет тебе пригодился. Итак, леди осталась довольна?

— Не могу сказать наверняка... Она упорно толкала меня в спальню, но к этому — он выделил голосом последнее слово, — я пока еще не готов. Как взгляну на нее, у меня всё... кхм... ну, вы понимаете.

— Некоторым в таких случаях помогает огневиски.

Алан покачал головой.

— Это было бы нечестно. Она груба и вульгарна, но, сдается мне, искренна в своем желании и совсем не умеет кокетничать.

— Что же, теперь ты станешь избегать ее?

— Еще не хватало, чтобы она гонялась за мной по всему Хогрватсу! — рассмеялся Алан. С помощью «Репаро» он вернул прежний вид разорванному воротнику сорочки и добавил уже серьезно:

— Я попробую поговорить с ней, господин Барон. Не о любви, не о постели, а о чем угодно, обо всем на свете. Алекто не глупа, но ей настолько сильно забили голову чужими идеями, что она сама уже не знает, где ее мысли, а где эти... пожирательские. Жаль, читать не любит...

Город стоял у моря. Он вырастал из рыжего песка на берегу, огромный, с высокими мощными стенами, за которыми едва виднелись покатые крыши домов. Под яркими лучами солнца они сияли, как золотые. Сивилла никогда не видела таких городов.

— Сегодня вечером, — сказал кто-то сзади.

Сивилла обернулась: на песке сидела девушка в легком белом платье.

— Вон, готов уже, — добавила незнакомка, указав рукой на берег в противоположной от города стороне. Там виднелись белые шатры, между ними ходили едва различимые отсюда люди. Неподалеку от шатров на большой повозке стояло странное сооружение, напоминавшее какое-то четвероногое животное.

— Зачем ты мне это говоришь? — удивилась Сивилла.

— Безразлично, кому говорить, — равнодушно ответила девушка, вставая. — Все равно никто не верит.

Увязая в песке босыми ногами, она побрела к городу. Неведомый лагерь был слишком далеко, скопления незнакомых людей всегда пугали ее, и, оглянувшись напоследок, Сивилла поспешила за девушкой, отчего-то чувствуя к ней смутную симпатию.

Они шли недолго. Песок скоро сменился твердой, как камень, землей, а затем и настоящим камнем, — светлым и гладким, которым были выложены широкие улицы города.

Незнакомка шла не быстро, но нигде не останавливалась и не входила ни в один дом, хотя многие двери были гостеприимно распахнуты и сквозь них виднелись тенистые уютные дворики или просторные сумрачные залы, готовые укрыть от жаркого полуденного солнца. По пути им попадались редкие прохожие, полуодетые, но не производящие впечатления бедняков и оборванцев: скорее, они нарочно выставляли напоказ выхоленные тела, прихотливо драпируя их тонкими тканями. Сивилла заметила, что на ее спутницу косятся с насмешкой. Несколько раз пыталась заговорить с ней, но ничего не добилась: смуглое юное лицо оставалось отрешенно-печальным, большие карие глаза смотрели на людей и вещи, но будто не видели их.

Попетляв по улицам, девушка вышла на просторную квадратную площадь, очевидно, главную в городе. Ее окружали величественные здания, треугольные крыши которых покоились на высоких стройных колоннах. Все здесь дышало богатством, изысканностью и жаркой, бесстыдной красотой.

В центре площади кипела работа: десятка два мужчин возилось с бревнами и досками, сооружая из них что-то наподобие прямоугольного помоста. При виде их работы с молчаливой спутницей Сивиллы произошла внезапная и резкая перемена: черты исказил дикий гнев, она застыла, словно забыв дышать, и вдруг с пронзительным визгом бросилась на ближайшего рабочего.

— Нет! Нельзя! Не смейте! — вопила девушка, пытаясь отобрать у него топор. — Не берите у них ничего! Это смерть! Смерть!

Рабочий, не говоря ни слова, лениво отмахнулся. Нападавшая отлетела на несколько шагов, упала, тут же вскочила и опять кинулась к нему, но двое других работников успели схватить ее за руки и оттащить.

— Не берите! Ничего не берите у них! Погибнете! Все погибнете!

Казалось, на этот отчаянный крик должен был сбежаться весь город, но ближайшие зеваки лишь поморщились, и кто-то презрительно заметил:

— Опять ее выпустили...

— Не берите! Не отворяйте ворота! Не-е-ет! — голос сорвался в хрип, но она продолжала кричать, с яростью зверя вырываясь из державших ее крепких рук.

— Эй, есть кто из дворца? — рявкнул один из добровольных стражников. — Заберите ее, пока не прибили!

Из толпы выскочили четверо, подхватили девушку, не обращая внимания на ее призывы, и утащили в сторону самого большого и красивого здания.

Рабочие вернулись к своим бревнам, зрители начали расходиться. Сивилла осталась в одиночестве. Поколебавшись, она спросила у ближайшего горожанина, кто такая была кричавшая и чего хотела. Горожанин, точнее, горожанка — дородная женщина средних лет, чем-то похожая на Помону Спраут, — в ответ пренебрежительно махнула рукой:

— А, царевна, дурочка городская... Как праздник какой, она тут как тут, обещает мор, голод и все такое. И еще противная какая: чем больше у людей радость, тем она страшнее гадости пророчит. У нас нынче праздник, война кончилась, ждем гостей с подарками, а эта — орет... Предсказательница, дери ее!

Горожанка сплюнула в досаде и ушла. Сивилле сделалось не по себе.

Какое-то время она с возрастающей тревогой наблюдала за строительством помоста. Потом не выдержала и, робко тронув за плечо того же рабочего, на которого напала несчастная царевна, пролепетала:

— Может быть, в самом деле, не надо?

— Чего-о? — обернулся рабочий, — еще одна горевестница?!

Сивилла шарахнулась от его топора, обо что-то ударилась и заметила, что все вокруг начало стремительно меняться: солнце укатилось за горизонт, помост вырос сам по себе и на нем неведомо как очутилось то самое четвероногое сооружение из чужого лагеря, — гигантская статуя лошади. Из брюха статуи посыпались вооруженные люди, в наступившей темноте заметались тени, страшно закричала женщина, ее заглушил лязг и грохот. Яркое зарево осветило ночь, и Сивилла, замерев на месте и не веря своим глазам, увидела в огне пожара не чужой город, а Хогвартс! Вот, словно раздавленные чьей-то исполинской ногой, рушатся стены, подрубленным деревом падает Астрономическая башня, следом — директорская, башня Рэйвенкло разлетается на куски... Что за длинные черные тюки лежат тут и там? Нет... Не-е-ет! Сивилла кричала, не слыша собственного голоса, не желая узнавать и все-таки узнавая в убитых Помону, Филиуса, Поппи, Северуса, Квиринуса... Горло сжало ледяными клещами, она задыхалась, не в силах вытолкнуть из себя ни звука, в глазах потемнело...

— Тише, тише, родная. Ты дома, все в порядке, все хорошо...

Темноту прорезала яркая косая полоска. Солнце? Кажется, да. Светит в щель между шторами.

Шторы. Окно. Полутемная комната. Тикают часы на стене. Кровать. Подушка в белоснежной наволочке. Прохладное полотно пахнет фиалками. Кто-то обнимает сзади, шепчет на ухо тихо и ласково. Шее немного щекотно от дыхания. Сивилла опустила взгляд, увидела знакомые жилистые предплечья, кисти, обручальное кольцо на пальце.

И только тогда заплакала.

Рождественские каникулы в Ньюарке проходили, как в сказке. Днем — прогулки по заснеженным берегам Девона и Трента, к замку и в магловскую часть города, где зазывала гостей веселая щедрая ярмарка; вечером — сияющий разноцветными огнями каток, куда собиралась окрестная молодежь, уютные беседы допоздна у камина в компании Квирреллов-старших и долгие прекрасные ночи под чарами тишины, когда можно позволить себе поутру никуда не торопиться и повторить все сначала.