Неизвестно, какие выводы из своих наблюдений сделал священник, но он коротко кивнул в ответ на представление и проговорил негромким приятным голосом:

— С удовольствием провожу вас, мистер Снейп. Вы, очевидно, не переносите лишних прикосновений, иначе бы я предложил вам совместную аппарацию.

— Вы волшебник?!

— Я киприанит, — с легкой улыбкой поправил Саймон. Он выпростал кисть из рукава и дотронулся до груди слева, где заблестел серебром загадочный знак: круг и силуэт рыбы, заключенные в овал. — Вижу, вы по-прежнему в недоумении... Идемте, по дороге все объясню. Рассказ и путь нам предстоят одинаково короткие.

Мощеная улочка вывела их за дом Квирреллов и нечувствительно влилась в каменистый проселок, обсаженный по краям старыми вязами. Деревья бросали густую тень на дорогу, между стволами поблескивала голубая лента Девона. Отец Саймон снова спрятал руки в рукава и шагал, временами поглядывая на идущего рядом Снейпа.

— Итак, вам угодно знать, как христианский священник оказался среди волшебников, а также кто такие киприаниты?

— Буду признателен за разъяснения. Мои знания, как и у большинства, ограничиваются школьным курсом магловедения. Безжалостные церковники, маги, сжигаемые на кострах...

— Нет смысла отрицать факты, — кивнул Саймон. — Но, смею утверждать, костров было бы еще больше, не вмешайся орден Святого Киприана[1], к которому я имею честь принадлежать. Он был создан в середине четырнадцатого века с одной целью: проповедовать Слово Божие среди магов Европы, укреплять дух сомневающихся и обращать язычников. Рассуждая беспристрастно, волшебники не являются еретиками, поскольку не отрицают учения церкви. К тому же и многие святые при жизни творили чудеса... Конечно, далеко не сразу, но киприаниты сумели примирить магию и веру для волшебников. В 1689 году орден вместе со всем магическим миром принял Статут. Тем не менее в Риме о нашем существовании не забывают.

— Что же, у вас все еще много последователей? — Северуса переполнял скепсис. — В наше время кому-то по-прежнему необходимо примирять в себе веру и магию?

— Представьте, да. Но зачастую волшебники идут в церковь не только за этим. Многие ищут ответы на общие для всех людей вопросы: что есть жизнь и смерть, зачем мы приходим в этот мир...

— И вы, разумеется, отвечаете.

— Нет. Я помогаю спрашивать.

— Бога?

— Для начала самих себя. О, вот мы и пришли.

Впереди показалась черепичная крыша, и вскоре дорога вывела их к низкой каменной ограде, за которой виднелось серое приземистое здание церкви с узкими стрельчатыми окнами, окруженное зеленой лужайкой.

Отец Саймон остановился у распахнутой калитки. За ней начиналась посыпанная песком дорожка, ведущая к церковным дверям.

— Надеюсь, кое-что я для вас все-таки прояснил, мистер Снейп.

— Пока только в самых общих чертах, — несмотря на предубеждение против религии, Северуса заинтересовал лаконичный рассказ священника, да и сам он показался личностью незаурядной.

— Сожалею, что нас познакомил печальный повод, — отец Саймон склонил голову. — Вам сейчас прямо по дорожке, а мне пора приступить к своим обязанностям. Если в дальнейшем пожелаете продолжить беседу, всегда сможете найти меня в церкви.

Качнулись стебельки травы, задетые воронкой аппарации, и Снейп остался в одиночестве.

Внутри храма было прохладно и тихо. Витражи красили солнечные лучи в рубин и кобальт, бросали к подножию распятия цветные тени. Пахло горячим воском, чабрецом и старым деревом.

У простого темного гроба стояли Квирреллы-старшие, Ксенофилиус Лавгуд, Квиринус и Сивилла, по случаю траура одетая в черное и потому не похожая сама на себя.

Какого-либо благоговения Северус не испытывал. Он попробовал вслушиваться в слова хорала, но вскоре понял, что ему не дает покоя разговор с отцом Саймоном.

Нельзя сказать, чтобы смысл собственного бытия так уж часто беспокоил слизеринского декана, повседневная действительность в изобилии подбрасывала другие проблемы и вопросы. Размышлять о вечном хорошо, когда никуда не торопишься и ни о чем не беспокоишься, — например, лежишь где-нибудь на меловых обрывах Истборна и, закинув руки за голову, разглядываешь звезды. Снейп вздохнул про себя: где те обрывы, где тот юнец, праздно и вольно рассуждающий о магии и мироздании...

Он не сразу услышал, что Квиринус зовет его, и тому пришлось тронуть друга за локоть: отпевание закончилось, гроб уже выносили из церкви.

— Здесь хоронят и маглов тоже? — поинтересовался Снейп.

— Уж смерть точно не делает никаких различий, — хмыкнул Квиррелл.

— Слышала бы тебя Вальбурга Блэк... Она чуть из рамы не выпрыгнула, когда речь зашла о том, чтобы похоронить Мариуса в фамильном склепе Блэков.

— Думаю, он и сам был бы против. Склеп, мрак, уныние... Мне кажется, здесь бы ему понравилось.

Кладбище располагалось на просторном пологом склоне, спускавшемся к широкой в этом месте реке. Высокий берег зарос боярышником; зеленые ветви с бледно-красными ягодами склонялись над старой каменной кладкой ограды. Ветер ерошил листву, на дальней отмели с шумом и смехом плескалась детвора. Шорох земли, осыпающейся в могилу, стук комьев по крышке гроба слышались глухо и точно издалека — голос смерти терялся в звуках жизни.

— Смотрите! — Сивилла, запрокинув голову, что-то разглядывала в небе. — Это его змей!

— Невозможно... — Квиринус щурился, приставив ладонь козырьком ко лбу.

Но вскоре все увидели: по небу, вызывающе пестрый на фоне белых облаков, плыл воздушный змей, по-рыбьи шевеля длинным радужным хвостом. Разноцветные глаза с веселым удивлением смотрели на землю, сияли рыжие веснушки на курносом носу и нахально торчал единственный кривоватый зуб в широкой и чуть хитроватой улыбке.

...Когда пришло время устанавливать над могилой Мариуса Блэка каменную плиту, на ней, кроме традиционного R.I.P, сделали еще одну надпись: «Не превращайте чудо в фокус».

Со дна каменной чаши всходила луна. Мерцающее серебро затопило кабинет, растворив все краски в голубовато-серой пелене. Руны, похожие на созвездия чужого неба, засветились на толстых стенках Омута Памяти — реликвии времен Основателей. И Альбусу Дамблдору в который раз уже почудилось, что там, где сияние тускнеет, уступая мраку, колышутся четыре человеческие фигуры.

Чтобы видение исчезло, достаточно было моргнуть.

Волшебная палочка мерно движется от седого виска к Омуту, совершая привычный круг. Прядь за прядью воспоминания тонут в неподвижной жидкости. Но вот рука остановилась, невесомые паутинки замерли на полпути, а затем медленно отправились назад.

Воспоминание об этой беседе еще рано сбрасывать в Омут, где дожидаются своего часа прочие события недавних дней. Многое прояснил тот разговор, хоть и состоял он большей частью из вопросов... Вечер двадцать пятого июня, опустевший Хогвартс и двое в тишине директорского кабинета — один напротив другого.

— Превосходная работа, Северус!

А он и сам это знает. По виду, конечно, не скажешь: плечи опущены, лицо серое от усталости, взгляд куда-то внутрь себя. Но в глазах все-таки что-то мелькнуло.

— Альбус, вам знаком ритуал, который воскресил Волдеморта?

И ни тебе «спасибо», ни гордо вздернутого подбородка, мол, знай наших. Правильно: не окажись та работа превосходной — лежал бы сейчас Северус Снейп под каким-нибудь деревом в укромном углу малфоевского поместья. С двумя-тремя футами земли сверху. Какая уж тут благодарность за хорошие слова...

— Кость, кровь, плоть. Один из древнейших обрядов воскрешения из мертвых. И один из редчайших. Полагаю, если задаться целью посчитать все случаи использования, хватит пальцев на одной руке.

— Он настолько сложен? Ну да, именно поэтому Волдеморт...

— Я бы сказал, не сложен, а своеобразен, — мягко возразил Дамблдор. — Вас ничто не смущает в той формуле, которая прозвучала на кладбище?