Специальная ведомость подробно расписывала, кому и какое жалование выплачивать. Перечислялся весь персонал за исключением директора. Северуса заинтриговала подобная избирательность, но с вопросом к Дамблдору на эту тему можно было и повременить.

Разобравшись с письменным наследством, новый директор занялся библиотекой. Если не знать, кто был прежним владельцем кабинета, то, рассматривая книги, плотно стоявшие на полках трех больших шкафов, нетрудно было сделать вывод: это логово некроманта и темного колдуна. Многие тома тускло светились, окруженные защитными чарами, стеклянные дверцы запирались особыми замками, да и сами стекла оказались не просты: несмотря на идеальную чистоту и гладкость, они ничего не отражали, и временами по ним пробегали расплывчатые серые тени. Северус благоразумно не касался переплетов руками, вынимая фолианты и ставя их на место с помощью волшебной палочки.

Закончив с книгами, он решил посмотреть, где ему предстоит ночевать следующей ночью. Вспомнились слухи, что передавались школьниками из поколения в поколение: директор вообще никогда не спит, поэтому у него даже кровати нет; директор спит на перине, набитой пухом фениксов, — самым мягким и легким пухом в мире, поэтому прежде чем лечь, директор ловит ее по всей спальне; на ночь директор сам превращается в феникса и улетает спать в Запретный лес, где у него семья... Подобные истории любили рассказывать после отбоя в слизеринских спальнях. Действительность, как обычно, оказалась далека от детских фантазий. В спальне, обитой темно-синей тканью без рисунка, стояла простая деревянная кровать, даже без балдахина. Домовики уже сменили белье — такое же, как на любой другой школьной постели. Толстое стеганое одеяло ничем не походило на перину из пуха феникса. Окно с пустым подоконником смотрело на озеро; у изголовья кровати примостился скромный столик, на котором стояли громко тикающие круглые часы со смешной медной шляпкой на верхушке. Между кроватью и окном высился массивный гардероб. И больше ничего: ни картин, ни ковров, ни безделушек вроде тех, что тарахтели и булькали в приемной. Очевидно, прежний обитатель приходил сюда только затем, чтобы лечь в постель и тотчас же уснуть.

Северус открыл платяной шкаф и невольно зажмурился: в солнечном луче разноцветными огнями вспыхнула золотая канитель и блестки на добром десятке мантий, — лиловых, голубых, фиолетовых, пурпурных. Под каждым из одеяний стояла пара обуви в тон. Да, старик любил диковинные наряды... Наверное, не успел распорядиться насчет всего этого, вот оно и осталось висеть пестрым наследством. Кстати, надо еще спуститься в слизеринские подземелья, забрать свои вещи. Сколько бытовых мелочей, скорей бы разделаться с ними, подумал Северус, возвращаясь в приемную, под пристальные взгляды портретов.

— Вы прочитали то, что я вам оставил? — спросил Дамблдор.

— Да, и с большим интересом. Очень любопытной показалась ведомость жалования. Сколько мне причитается как директору?

— Видите ли, — смутился Дамблдор, — я просто забыл распорядиться насчет вашего жалования. Сам-то я был состоятельным человеком и в дополнительном доходе не нуждался... Нужно поднять архивы, узнать, сколько получали прежние директора...

— Ну что ж, раз вы лишили меня заработка, стану вашими мантиями торговать, — невозмутимо предложил Снейп. — Благо их целый шкаф.

— Рад, что вы не утратили чувства юмора, — облегченно вздохнул прежний директор. — Пыхтящие и звенящие диковинки, бубенчики в бороде, яркая мантия с причудливым рисунком... Пока вы рассматриваете игрушки и тряпки, я рассматриваю вас. Это работает даже со знакомыми людьми, а новый человек зачастую откровенно теряется. Образ старого эксцентричного чудака, — очень удобная ширма, Северус. Если вам повезет просидеть в этом кресле достаточно долго, советую ею воспользоваться. Только не подумайте, что я предлагаю вам свои обноски. Отдайте Филчу, пусть сошьет себе из них что-нибудь. И еще там у кровати должен стоять будильник...

— Тоже Филчу?

— Нет-нет. Дело в том, что это подарок от моего хорошего друга. Единственного друга, — Дамблдор вздохнул. — Он знал, что мне нравятся магловские механизмы. Кроме того, его тиканье успокаивает нервы, и ход исключительно точный. Словом, не выбрасывайте его, пожалуйста. Лучше сюда перенесите, если будет мешать.

Из-под пола, словно некий гриб, вырос дежурный домовик. Метнул на портрет Дамблдора быстрый взгляд, нервно дернул ушами и, поклонившись Снейпу, доложил: «К обеду накрыто, господин директор».

Минерва МакГонагалл не встала из-за обеденного стола и не покинула Главный зал, едва туда вошел Снейп. Нет, не потому что декана Гриффиндора убедили доводы коллег. Она не собиралась сдаваться, а уйти — значит, оставить поле боя врагу: убийце, гнусному карьеристу и расчетливому подлецу, который и гибель своего благодетеля ухитрился повернуть себе на пользу. По окончании трапезы МакГонагалл высказала все это новому директору в лицо, добавив, что пусть обстоятельства и складываются пока в пользу узурпатора, он должен знать, что непримиримый враг у него есть и будет. «Мне ясна ваша позиция, Минерва. Тем не менее прошу вас быть сегодня после ужина на совещании у меня в кабинете». — «Да, пока это ваш кабинет. Но обстоятельства — вещь переменчивая, мистер Снейп». Ни профессором, ни тем более директором она с тех пор его не называла.

* * *

Муки осталось всего на один замес. Хоть бы Сиби не забыла купить ее, как в прошлый раз... Квиринус перевернул берестяной короб над столом и потряс: получилась белая горка.

Вернув короб на полку, поправил выложенную по ее краям косицу из единорожьего волоса — «мыший страх», как назвал ее Хагрид. Без амулетов лесничего грызуны давно подъели бы здесь все припасы. А еще он дал пригоршню чьих-то невесомых косточек и показал, как лучше подвесить их над окном и притолокой, чтобы начисто отвадить слепней и комаров. Эх, Рубеус... Вернувшись с похорон Дамблдора постаревшим лет на сто, лесничий долго мялся, сопел и наконец, попросил Квиринуса больше не водиться с «поганым убивцем» и даже имени его не называть. «Простите, Хагрид, но я знаю его почти пятнадцать лет и не хочу рвать все отношения, даже не поговорив. Если вам это кажется недопустимым, я поищу другое жилье». — «Гарри нету, а если еще вы уедете, я вовсе с тоски пропаду...»

Квиринус моргнул, прогоняя грустную картину, и занялся тестом. Он вообще очень ловко управлялся со стряпней, и Сивилла, не любившая готовить, с удовольствием взяла на себя роль добытчицы, регулярно делая набеги на лавки Хогсмида.

Особенно ему удавался хлеб. Квиринус любил чувствовать под пальцами упругую тяжелую массу, которая с каждым движением делалась все плотнее, пока не приобретала форму будущей ковриги. Увлекшись, он не заметил, как за окном мелькнул темный силуэт. Дверь распахнулась; сгусток темноты вылепился в человеческую фигуру, будто кто-то гигантскими ножницами вырезал ее в солнечном дне, открыв спрятанную за ним ночную тьму.

— Здравствуй, — сказал мрак. — Войти позволишь?

Как назло, руки в муке, подумал Квиррелл. А, может, это и к лучшему? Подлая мыслишка мелькнула тараканом и сгинула.

— Здравствуй. Входи, садись.

Друг был по обыкновению хмур и сдержан, только глаза смотрели с непонятным вызовом.

— Где Сивилла?

— В Хогсмид за покупками отправилась.

Снейп молчал, наблюдая за действиями хозяина. Тот закончил месить тесто, но не спешил ставить его в печь.

— Ты пришел посмотреть, как я хлеб пеку?

— Нет... Жду, когда назовешь меня проклятым убийцей. Все уже назвали, очередь за тобой. Давай, не стесняйся, — он словно нарочно пытался растравить в себе злость и досаду. — По старой дружбе режь всю правду!

— Врезать действительно могу. По старой дружбе, — Квиринус поставил хлеб печься, сполоснул под рукомойником руки и вытер их полотенцем. — А повторять за всеми никогда не любил. То, что ты убил Дамблдора, я знаю. На вопрос «зачем, если он и без того умирал?» правдивого ответа наверняка не услышу, но не сомневаюсь: он у тебя есть.