Ванкуверский колледж располагался в центре мегаполиса, в ультрасовременном здании из стекла и бетона. На колдографии, изображавшей вечерний город, залитый огнями, высился сверкающий небоскреб. Его средняя часть казалась полупрозрачной и словно пульсирующей, а за ярко освещенным окнами виднелись крошечные человеческие фигурки. Между тем для маглов все эти этажи надежно скрывал огромный баннер, будто нарочно рекламирующий телевизоры под слоганом «Нереальное — реально!»

Из описания учебного заведения следовало, что канадские волшебники изучали те же предметы, что и их английские сверстники. Правда, в учебной программе первых вместо Рун существовала дисциплина «магическая кибернетика». На колдофото, подписанном «занятия в классе магкибернетики», группа подростков в белых мантиях собирала из металлических деталей подобие человека, а затем с помощью волшебных палочек заставляла его двигаться и выполнять различные команды.

Кроме того, канадцы предпочитали квиддичу другую игру. Она сильно напоминала магловский хоккей, с той лишь разницей, что волшебная шайба умела уворачиваться от клюшек.

На постере, описывающем китайскую школу чародейства, никаких небоскребов не было. Утопающий в зелени остров Ламма покоился на синих океанских волнах и, казалось, не подозревал о том, что где-то бывают морозы и снег. Среди сосен и цветущих магнолий виднелась группа пестрых бунгало, живописно разбросанных вокруг трехэтажного, скромного на вид здания, выстроенного из белого камня. У пристани покачивались десятки маленьких лодок: аборигены чуть ли не с младенчества выходили на воду, а любимой игрой местных волшебников были гонки на лодках. Разумеется, без парусов и весел, исключительно на магическом ходу. Одна из колдографий то и дело рассыпала аквамариновые брызги, которые оставляли за собой изящные суденышки, управляемые юношами и девушками в ярких легких одеждах.

Местная учебная программа, также как и канадская, имела свою специфику: зелья и гербология как отдельные предметы не изучались, а были объединены в одну дисциплину — лекарское искусство. Кроме того, студентам преподавали китайский язык и литературу.

На тонком до прозрачности листе голубовато-белой бумаги угольно-черные четкие буквы складывались в плавные, как морской прибой, строки:

В голубизне растворилось

Облако на закате,

Сковано все прохладой,

Всюду прозрачность такая!

По небу скользит неслышно

Круглый сосуд из яшмы,

Перемещаясь к востоку,

Млечный Путь рассекая.[5]

Это было непривычно, но очень красиво.

* * *

Слизеринский декан листал личные дела своего факультета. Восемь человек. Восемь потомственных чистокровных волшебников, восемь сообразительных, надежных, знающих, ловких... Эх, как бы еще сделать так, чтобы это были одни и те же студенты?

Первыми шли старосты. В пятерых он не сомневался: семикурсники Треверс и Урхарт, пятикурсники Монтегю и Фарли. Четверо уже есть. Мальсибер, шестой курс. Пятеро. Макнейр? Силы много, знаний мало... Похоже, у Слагхорна со старым Макнейром были какие-то свои дела, иначе никак не объяснить, почему старостой назначен тугодум и посредственный ученик. Нет, такому в команде делать нечего. И в старостах тоже, пожалуй. Папаша станет скандалить... Пусть: найдем на него управу.

Кто у нас еще на шестом курсе? С анкет на него смотрели знакомые лица: Джагсон, Долохов... они его боятся, а страх — это не то, что ему сейчас нужно. Крэбб! Вот тут уж страха нет ни капли. А стараться будет за двоих, а то и за троих. Значит, шестеро. Нужны еще двое... Так, кто это? А, Блишвик... Неглуп, из библиотеки не вылезает. Годится. И последним станет... да, Флинт. Он да Треверс — единственные, кто уже сейчас готовы к ЖАБА.

Уф-ф, список составлен.

— По правилам Игр Школяров, к участию в испытаниях допускаются особы обоего пола не моложе четырнадцати лет, — процитировал он, заглядывая в длинный свиток пергамента. — Количество участников — восемь. Сейчас я назову фамилии тех, кто войдет в команду нашего факультета.

Сидящие на диванах и креслах замерли, не сводя взгляда с фигуры в центре гостиной.

— Джералд Треверс, Агата Урхарт, Бернадетт Мальсибер, Айрин Монтегю, Кевин Фарли. Старосты курсов за свои успехи в учебе зачисляются в команду.

— А как же я? — недоуменно протянул Макнейр, приподнимаясь со своего места.

Декан холодно посмотрел на него поверх листа со списком.

— С такими оценками, как у вас, Макнейр, следует сидеть и помалкивать. Продолжаю: Бертина Крэбб... — веснушчатое некрасивое лицо просияло, став на мгновение почти хорошеньким. — Эбнер Блишвик... — долговязый шестикурсник, похожий на одуванчик из-за своей густой вьющейся светлой шевелюры, от радости даже подпрыгнул в кресле. — И Годвин Флинт. — Плотный здоровяк-семикурсник с простодушным широким лицом и веселыми голубыми глазами покраснел от удовольствия. — Завтра после ужина начнем готовиться к Играм.

Гостиная оживилась. Счастливчики принимали поздравления, отвечали на подколки и вопросы, одновременно обсуждались будущие испытания и строились предположения по поводу того, как поведут себя заокеанские гости.

Из общего гула выплыл возмущенный девичий голос:

— Почему этой уродине такая честь?! Я что, хуже нее?!

Создавая Эделию Розье, природа постаралась на совесть. Если что и признавали все факультеты и преподаватели безоговорочно и единогласно, так это ее редкостную красоту. Ума при такой внешности от нее никто не требовал, но, к счастью, дурой она и не была.

Гнев Эделию не красил: на лице выступили красные пятна, губы побелели. Она вскочила и, сверкнув на декана злыми васильковыми глазами, повторила:

— Почему вы выбрали Крэбб, а не меня? Вы только гляньте на нее! — она ткнула розовым пальчиком в Бертину, которая виновато съежилась под ее взглядом и заморгала, собираясь расплакаться.

Северус смотрел на разъяренную красавицу с молчаливой насмешкой. Для него она была не привлекательнее растопырника: слишком много он узнал о холеной богачке, пока работал на Темного Лорда.

— Мисс Крэбб делает заметные успехи в учебе, поэтому и зачислена в команду, — невозмутимо ответил Снейп. — Про вас я не могу сказать то же самое.

— Я требую, чтобы меня взяли вместо нее! — взвизгнула Розье. — Слышишь?! Ты не смеешь мне отказывать! Ты... — Она собиралась выкрикнуть еще что-то, но в последний момент передумала и вновь выкрикнула: — Не смеешь!

— Смею, — он аккуратно скатал в трубку пергамент, который держал в руках, подравнял края, и лишь после этого продолжил говорить, будто выполнял какую-то мелкую и скучную работу: — В отношении вас, мисс Розье, я смею очень многое после того, как ваш уважаемый батюшка два года назад заказал мне три зелья для любимой дочери. Первое — от прыщей, по улучшенному рецепту. Второе — для похудания. Мне назвать третье, или вы заберете свое требование назад?

Еще никто не видел, чтобы Делла бледнела так стремительно и сильно. Она попятилась, будто от удара, развернулась и, расталкивая всех, кинулась в спальню девочек.

— Мисс Урхарт, проследите, чтобы она ничего там не натворила, — распорядился декан. Агата вышла вслед за сокурсницей. — Больше недовольных нет, надеюсь?

* * *

Магические свечи в канделябре горели ровно, ярко, не чадили и не оплывали. Словом, никак не отвлекали от пергаментных свитков, грудой наваленных на столе. Контрольные по зельеварению третьего, четвертого и пятого курсов всех четырех факультетов. Их надо проверить. Сегодня. А через час уже наступит завтра. И когда спать, спрашивается? Чернильница. Перо. Первый свиток. Боже, дай мне терпения.

Шорох в пустой раме на стене кабинета дал понять, что декан здесь уже не один.

— С благороднорожденной леди подобное обращение недопустимо, — осуждающе заметила Моргана, располагаясь на нарисованном диванчике. — Бедняжку едва успокоили.