— Дамы и господа, вам известна тема моего доклада: «История магической Британии с древнейших времен до принятия Статута». И, наверное, вы спрашиваете себя, что нового я могу рассказать, когда все давно описано в многотомном труде уважаемой госпожи Бэгшот? — он коротко поклонился сторону Батильды. — Тем не менее попытаюсь. На протяжении двенадцати лет я изучал разнообразные письменные источники, работал в археологической экспедиции, беседовал со свидетелями давно ушедших событий — призраками замка Хогвартс. Совокупность полученных знаний позволила сделать вывод: нынешняя, официальная история магического мира устарела. Более того, она предвзята и однобока.

Зал зашумел. Бэгшот обиженно поджала губы и сделала вид, что собирается уйти; Марчбэнкс принялась её в чем-то горячо убеждать, но госпожа профессор выглядела непреклонной; заместитель Министра хмурился и не торопился ударить молоточком в председательский гонг, призывая к тишине.

— Не мешайте ему говорить! — гневный голос Сивиллы всплеснул над общим гулом. — Имейте смелость дослушать!

— Профессор Трелони совершенно права. Давайте послушаем.

Это было сказано негромко, но шум тут же пошел на убыль, и вскоре сделалось тихо. Слово Дамблдора действовало сильнее любого окрика.

— Да, предвзята и однобока, — упрямо повторил Квиринус. — До принятия Статута магловский и магический мир были нераздельны, и рассматривать историю магического мира обособленно — то же самое, что намеренно расчленять единый организм и придавать части большее значение, нежели целому. Еще больший абсурд — возвеличивать одну часть в ущерб другой. Ведь никому не приходит в голову ставить значимость правой ноги выше левой, никто, будучи в здравом уме, не примется рассуждать о достоинствах левого глаза по сравнению с правым! Волшебники и маглы отличаются друг от друга лишь набором навыков и знаний. И на протяжении веков сумма этих знаний и навыков у тех и других была практически одинаковой.

Двое волшебников, сидевших в первом ряду, с шумом встали и направились к выходу. У дверей один обернулся и презрительно бросил в зал:

— Не понимаю, как вы можете покорно сносить оскорбления от какого-то жалкого сквиба! Эх, что в наши дни творится с чистой магической кровью!

— Ей часто не хватает магических мозгов, — парировал докладчик. — Или обычных человеческих, на худой конец.

По рядам прошелестел то ли смешок, то ли изумленный шепот. Уже никто не сидел со скучающим видом; сонное пренебрежительное благодушие улетучилось. Все эти чиновники, преуспевающие буржуа, почтенные старцы — они так привыкли существовать в мире незыблемых, раз и навсегда утвержденных истин! Теперь же им предлагалось сомневаться, а это так неуютно и тревожно... Тем не менее никто больше не последовал за двумя разгневанными представителями чистокровных: сухой научный доклад стремительно превращался в скандальное действо, и Прыткопишущее перо корреспондента «Пророка» вовсю летало по страницам блокнота.

Квиринус, усмехнувшись про себя, продолжал:

— Человека всегда манило чудо. Он искал его везде, создавая пантеоны богов, наделяя явления природы волей и разумом, пытаясь построить или уловить закономерность между страстным желанием невозможного и его внезапным воплощением. Но чудо не только манило, но и вселяло страх: скорее всего, первый волшебник испугался, когда вдруг сумел волевым усилием поднять камешек с земли или сломать ветку. Но любопытство неизбежно победило опаску, человек продолжил свои опыты... История сохранила нам имя одного такого пытливого — Симон из Самарии, больше известный христианскому миру как Симон Волхв. О нем как об одном из первых чародеев упоминают многие средневековые летописцы. Не стану испытывать ваше терпение длинными цитатами, скажу лишь, что его описывают как простого смертного, который владел левитацией и был, как бы мы сказали сейчас, метаморфом. Жил Симон в третьем веке нашей эры...

* * *

Все было оговорено еще с вечера. Первые два урока профессор зельеварения проводит сам, затем его у младшекурсников подменяет Пивз, а у седьмых курсов объявляется день самоподготовки. Итого почти пять часов свободного времени.

Вычищенная и выглаженная мантия для особых случаев дожидалась на распялке у гардероба. Все та же, купленная у мадам Малкин десять лет назад. Вот только прилагающаяся к ней шляпа давно сгинула где-то, и Северус никак не мог собраться купить новую. Впрочем, ее отсутствие общей картины не меняло: из зеркала на него смотрел типичный господин средней руки, какие десятками приходят в Министерство по своим надобностям.

Дежурный аврор оглядел его безо всякого любопытства и сообщил, в каком именно зале выступает «чудной сквиб со шрамами».

По дороге Снейпу встретились двое, о чем-то сердито толкующие между собой. Отчетливо донеслось: «Какая неприкрытая зависть! Это не историк, а гнусный клеветник!»

— Кажется, Квиррелл имеет успех, — пробормотал он, прибавив шаг.

Дверные петли не скрипнули, и новый слушатель бесшумно просочился внутрь и остановился, выйдя из тени входной арки.

Дамблдор. Определенно заметил, даже чуть повернул голову в сторону подчиненного.

Трелони. Поймала его взгляд и кивнула на пустое место рядом.

А в голосе Квиринуса зазвучала новая уверенность, когда Северус занял кресло рядом с Сивиллой.

Многое он уже слышал во время долгих бесед в гостиной Блэка. Но сейчас совершенно по-новому звучали слова о том, что Парацельс, Мишель де Нострдам и Николя Фламель, по духу и делам бывшие самыми настоящими волшебниками, оставались в то же время простыми маглами; что магия как система знаний отделилась от богословия и философии только после принятия Статута — и с тех пор развитие магической науки остановилось; что важнейшие исторические документы веками пылятся в архивах Отдела Тайн, а учебники по истории магии, зельеварению, гербологии, написанные столетия назад, не обновляются. Квиринус не делился удивительными открытиями — он обвинял и требовал перемен.

— Господин докладчик, вы исчерпали лимит времени, — напомнил председатель.

Квиринус словно очнулся:

— Да? Хм, действительно...

— Дамы и господа, перерыв тридцать минут! После него мистер Квиррелл ответит на вопросы комиссии и слушателей.

— Я к нему, — объявила Сивилла, первой поднимаясь с места. Мариус и Алан последовали за ней. То же собирался сделать и Снейп, но задержался, наблюдая за директором.

Вокруг шумели, спорили, жестикулировали, пробирались друг к другу между рядами, толпились у кафедры, — Дамблдор оставался неподвижен, напоминая статуи древних волшебников, изображенные на фресках, украшавших стены зала. Заинтригованный, Северус занял пустующее кресло рядом.

— Не ожидал встретить вас здесь.

— Вы не одиноки в своем удивлении, — судя по тону, Дамблдор был доволен произведенным эффектом. — Как думаете, после перерыва нас ждет зрелище публичной казни или же триумфа?

— Ни то ни другое. Квиринус устроил славный погром мировоззрений, и всем, кто желал бы казни, будет непросто разыскать свои топоры. Что до триумфа, то торжествовать на обломках — глупо. Он стремится к победе не ради нее самой, а ради надежды на перемены.

— Два идеалиста, — вздохнул директор. — Но в одном вы правы: ваш приятель стал крепким орешком. На таком сломает свои зубы не только старая щука Батильда.

— Я передам ему ваши слова, — Снейп собрался спуститься к кафедре, где все еще стоял Квиррелл.

— И мое предложение вспомнить о сражении с ветряными мельницами, повторно, — не меняя интонации, посоветовал директор.

* * *

После перерыва людей в зале заметно прибавилось. Слух о скандальном докладе, очевидно, распространился за пределы Министерства, и теперь мест уже не хватало, многие стояли в проходах.

Первой задала свой вопрос Батильда Бэгшот. Морщинистая, согбенная, она воздвиглась за председательским столом, точно ожившая горгулья.