– Нет, не знатен он, – отвечала графиня. Разговор этот ей был неприятен, но она от него больше не пыталась уйти. – Да и не может он меня обворовывать.

– Это ещё почему? – удивился Волков.

– Потому что он любит меня, – заявила Брунхильда.

– Любит?! – воскликнул барон. – Любит?!

– Он единственный, кто меня по-настоящему любит. Он мне на распятье поклялся.

– Дура! – снова рявкнул генерал. И для убедительности добавил. – Ду-ра! Документы на поместье у кого?

Глаза графини наполнялись слезами.

– У него, конечно, – отвечала несчастная. – Зря вы, братец, на него так взъелись. Он добрый молодой человек. Он мне желает только добра.

– Добра? – всё ещё раздражённо спрашивал барон. – А кто у тебя в твоём новом поместье управляющим служит? Не твой ли добрый молодой человек? Наверное, сам взялся управлять? А?

– Нет. Его знакомый. Очень честный человек.

– Откуда у твоего сопляка, который всю жизнь в замке Маленов таскался по постелям знатных бабёнок, честные знакомые среди управляющих? Дура! Они обирают тебя!

И тут он понял, что Брунхильде и самой так кажется. Скорее всего, она и завела этот разговор, чтобы он помог ей. Он чуть помолчал, дожидаясь, пока лакеи поставят блюдо с жареным поросёнком на стол, и, когда те удалились, заговорил:

– Как доеду до Малена, сразу попрошу у Кёршнера его бухгалтеров и юристов, пусть приедут и проведут аудит этого твоего поместья. Пусть выяснят, у кого ты денег взяла и под какие проценты.

– Спасибо вам, братец, – отвечала графиня. – Как стали счета приходить, так я стала волноваться, а к герцогу, понятное дело, я с такими вопросами подходить не решилась.

– Так зачем же ты покупала? – генерал всё ещё раздражён. И опять ему на его вопросы сами приходили в голову ответы. – Это он тебя на это подбил?

– Говорил, что дочерям должно быть приданое, – отвечала Брунхильда.

А Волков только диву давался: не понимал он, как эта хитрая и упрямая баба, которая пережила мужа и годами выживала при дворе, так легко могла попасться в сети такого ничтожного, хотя и смазливого жулика. И новая мысль осенила его:

– Он, значит, переживает о приданом для твоих дочерей? – генерал делает паузу. – Так от кого ты дочерей прижила? От герцога или от этого ничтожества?

– От герцога, конечно, – восклицает графиня.

Но барон давно с нею знаком, он опять чувствует, что женщина ему врёт. Скорее всего, эта курица и сама этого толком не знает.

– Дура! – шипит Волков. Комкает чистейшую салфетку и швыряет ею в жареного поросёнка.

Ему уже совсем не хочется есть.

Зато графиня повеселела. Просила ещё вина. Стала болтать о последних событиях, что случились при дворе. Уже и не волновалась о деньгах. Думала, что переложила свои финансовые неприятности на Волкова, который, если и не оплатит её долги, то, во всяком случае, во всём разберётся. Гусыня, что с неё взять. Но барон знал, что как бы там ни было, разбираться с её несчастьями придётся ему. Что ни говори, а при дворе курфюрста у него было не так уж много друзей. И графиню нужно было беречь. Крепко беречь. Генерал, взяв себя в руки, вздохнул и стал успокаиваться.

– Был ли цу Коппенхаузен при дворе?

– Так вчера приехал, – отвечала Брунхильда, требуя у лакея кусок поросёнка. – Приехал к ночи, но Карл его сразу принял.

– И что он сказал? Вы слышали?

– Слышала, слышала, – вспоминает графиня. – Сказал, что теперь у безбожников нет возможности пойти на Фёренбург, все их лодки помёрзли во льдах и что даже если лёд скоро и потает, всё одно город им уже не взять.

Волков тоже так считал. Благоприятный момент ван дер Пильсом был упущен. Ведь цу Коппенхаузен времени, которое ему дал Волков своим сидением у реки, скорее всего, не терял. И теперь барон надеялся, что уж его-то заслуги не будут забыты, всё-таки это он задержал ван дер Пильса у Гернсхайма, отняв у того четыре драгоценных дня, за которые безбожник мог провести свои баржи с обозом вверх по течению, пока не встал лёд. Но госпожа фон Мален ему вдруг произносит:

– Только про ту войну вашу при дворе больше не говорят, – она даже беспечно машет ручкой. – То уже былое.

– И о чём же нынче говорят при дворе? – с заметным удивлением спрашивает генерал. Он не мог поверить, что отражение выпада опасного врага столь быстро позабылось при дворе Его Высочества.

– Все говорят о новой любовнице герцога, – сообщает ему графиня.

Волков уставился на неё, будто не понимал красавицу, генерал отказывался верить в подобный вздор. А Брунхильда, видя его неверие, продолжала, убеждая генерала:

– Да, все во дворце только об этом сейчас и шепчутся, о том, что София фон Аленберг теперь его фаворитка.

– И это всех действительно интересует? – не верил барон.

– Конечно. Это прокурор подсунул её Карлу, – она так легко называла курфюрста по имени, что Волков иной раз начинал думать: про кого она? Ах да, ей позволено называть принца вот так запросто. – Он надеется убрать фон Фезенклевера. Заменить его на дядю Софии. А это тот ещё пройдоха.

Новость эта была как неожиданной, так и неприятной. Нынешнего канцлера хоть и нельзя было назвать большим другом, но и врагом он Волкову явно не был. Да ещё, хоть и за мзду, выручал его по мере сил и когда имел такую возможность. К тому же канцлер был одним из примирителей их с герцогом распри. Вообще при дворе у Волкова было три человека, на которых он мог полагаться, то была, естественно, его «сестра» графиня фон Мален, советник и министр герцога барон фон Виттернауф, да канцлер. Потеря любого из них значительно усиливала его недругов. И всю семью Маленов, которые ненавидели их с Брунхильдой, и епископа Вильбурга, который всё не мог простить ему прекрасной раки из Фёренбурга, и обер-прокурора земли Ребенрее Вильгельма Георга фон Сольмса, графа Вильбурга, с которым у него сразу не сложились отношения ещё в Хоккенхайме. И это если не считать всякую мелкую сволочь, что столовалась при дворе герцога и прекрасно помнила о том, что он прикончил одного из них на нечестной, как они полагали, дуэли. В общем, баланс сил и так был не в его пользу, поэтому терять даже одного влиятельного человека при дворе ему очень не хотелось.

– И как же вы допустили, что эта девица стала любовницей герцога?

– А что, пусть будет, – легкомысленно отвечала Брунхильда. – Герцогиня тоже не против.

– И герцогиня не против? – удивился барон. – То есть…

– Да, я с нею говорила на сей счёт. И мы решили, что пусть Карл потешится немного, потом всё опять станет, как прежде.

– Откуда же вы знаете? – Волков всё ещё не был спокоен, всё-таки положение и графини, и канцлера при дворе были поколеблены.

– Ей шестнадцать лет, – объяснила Брунхильда. – Красива и глупа.

– Мужчина может терпеть глупость женщины, ежели она прекрасна.

– Да уж, с этим не поспоришь, – сразу согласилась красавица, – но вот такой мужчина, как Карл Оттон Четвёртый, терпеть Софию Прекрасную долго не сможет.

– Отчего же?

– Он смертельно скуп, а она безмерно алчна. Как и все нищие Аленберги. Она только легла с ним, а уже клянчит новый его замок с окрестными землями, – продолжала рассказ Брунхильда, сама меж тем начала с аппетитом поедать поросёнка. – А замок-то он вроде как строил для герцогини, – Брунхильда тут даже засмеялась, кажется, её забавляла ситуация с замком.

– А что с местом канцлера? – спросил барон, которому было не до смеха, он был уже утомлён этим изрядным количеством новостей и почти не ел, а если и ел, то совсем без радости. – То вопрос решённый?

– Возможно… Возможно, он отдаст его дяде Софии, чтобы не отдавать ей замок, который обещал жене, – говорила Брунхильда, вытирая руки салфеткой и после отпивая вина, – но говорю вам, то всё будет делом недолгим. София просит также места для её двоюродного братца при казначестве и ещё что-то… А Карл не любит, когда его изводят излишними просьбами. Уж поверьте, братец, я про то точно знаю.