Она опять схватила большую кружку двумя руками и долго пила из нее вкусное пиво. Ушки и щеки ее были красны, а глаза светились, и в себе столько сил она почувствовала, что готова была еще попробовать этот свой фокус. Но помимо этой своей ловкости, она еще и умна была, и как не хотелось ей повторить этот трюк, девушка понимала, что это будет глупость. Опасная глупость.

И потому просто поставила на стол кружку и схватила кусок окорока, и стала обгрызать с него вкусный жирок, грызла она и урчала, как кошка довольная. Совсем не так госпоже подобает кушать, но она о приличиях не думала, она вспоминала и наслаждалась теми чувствами, которые только что пережила. И от этого приятно в животе ставилось. И хотелось… кажется, целоваться. Она перестала есть, огляделась вокруг и разочарованно хмыкнула. Пара забулдыг, пьянь, прыщавый и грязный мальчишка разносчик, да трактирщик сам мерзкий. Нет, красавчиков, подобных Максимилиану, тут не было, а уж про таких мужчин, как господин ее, так и подавно мечты напрасны были бы. Таких мужчин, от взгляда которых слабеешь ногами, да и всем телом, вообще мало. И она, вздохнув разочарованно, снова принялась за окорок.

Кучера все не было. Агнес наелась, напилась, отдала остатки окорока служанке, та с радостью доела его и хлеб, остатки пива допила. Трактир был мерзок, и на тараканов глядеть ей невмоготу стало. Да и прогорклым воняло тут.

— Пошли, лавки посмотрит здешние, — сказала она, вставая.

Последний кусок на бегу Ута засунула в рот и поспешила за госпожой.

А на улице город жизнью своей живет, на нее глазеют, видят, что не местная. Город-то махонький, все друг друга знают, все местные богатые девы на виду. Она на зевак не смотрит, идет гордо. Рынок на площади увидали. Пошли по рядам.

Ничего интересного, гниль да рвань, еда для бедняков. Так по всем прилавкам, кроме одного. Агнес остановилась у прилавка, из-за которого было чуть видно старуху. Старуха вся в черном была, скрючена спиной, скособочена. Лица ее и не видать. Агнес увидела то, что ее очень интересовало — над прилавком развешены были пучки трав сухих, корни замысловатые, ягоды сушеные. Агнес остановилась и стала разглядывать травы.

— Ищите что? — донеслось до нее из-за прилавка.

Девушка взглянула и увидела, что старуха скособоченная и не старуха вовсе, бабенка лет тридцати, и скособочена она не от старости, а от горба. И лицо у нее приятное, только вот белое, как полотно новое. И глаза умные, серые. Бабенке неприятно, кажется, было, что девушка ее так рассматривает. Но она стояла, терпела и ждала. И Агнес от нее взгляд наконец оторвала и ткнув пальцем в коричневую палочку, висящую на нитке, спросила:

— Сие что?

— То солодки корневище, от грудных хворей помощь, от кашлей с мокротами, от задыханий частых, — сразу ответила горбунья.

— А это? — девушка указала на пучок сухой травы.

— Это шалфей, он от язв на деснах и от слабости, тем кому нужно, бодрость дает, прыщи с лица девам убирает.

— Полезная трава, — сказал Агнес.

— Кому как. Кому в пользу, а кому так и во зло будет, — отвечала женщина. — Беременным да кормящим он ни к чему, и старикам, что головой маются, тоже.

— Вижу я, что в травах ты сведуща и в хворях, — задумчиво говорила девушка, рассматривая другие товары горбуньи.

— У аптекаря с девства работала кухаркой, вот и поднаторела.

— А отчего сейчас не работаешь? Погнал?

— Помер, а сын его жену привел, та бойкая, во мне нужды не имела.

Агнес замерла и теперь уже внимательно поглядела на женщину:

— А ели надобно будет, вороний глаз сыщешь?

— Сыщу, — отвечала ей горбунья.

— А корень ландыша?

— Его только весной ранней брать, иначе толку не будет.

Агнес смотрела на нее пристально, ловя каждое движение в бледном лице, словно разгадать пыталась, о чем баба думает, а сама вспомнила рецепт зелья интересного из своей книги и спросила:

— А тараканий ус сыщешь?

Кажется, горбуньи стала понимать, что пред ней не простая покупательница трав.

— Черный надобен? — чуть помедлив спросила она, глаз своих от девушки не пряча.

— Черный, — сказала ей та.

— Что ж, найду. Найду, коли цена достойная будет.

Молодая женщина и женщина взрослая смотрели друга на друга неотрывно, многое уже друг о друге понимая. И Агнес чуть склонилась над прилавком и спросила едва слышно:

— А мандрагору? Корень ее сыщешь?

Тут лицо горбуньи и дрогнуло. Покосилась она по сторонам и ответила также тихо:

— Это уж нет. Это уж вы сами.

— Скажи, как найти его.

— Под висельниками ищите, — кажется, торговка хотела закончить разговор. — Висельников много у дорог, да за стенами городов висит.

— Говорят, что трудно сыскать, — не собиралась его заканчивать Агнес. — Как найти его?

— Ищите висельника, что протек.

— Протек? — не поняла девушка.

— Да, как висельник разбухнет, как завоняет, как из мертвяка от гнили сок потечет, тогда и мандрагора вырасти может, а под свежим не ищите. И под высохшим не ищите, — быстро говорила горбунья, надеясь, что на этом все и закончится.

— Найдешь мне? — тихо спросила Агнес.

— Нет уж, это вы сами, — женщина замотала головой.

— А за талер?

— Нет, госпожа.

— А за два?

— Нет.

— А за три?

— Нет, госпожа, — упрямо твердила горбунья.

— Чего ж ты боишься, дура кособокая? — начинала злиться Агнес. — Кто ж тебе еще даст столько денег, да и за что?

— Даже и за три мне к попам в подвал нет охоты попадать. Если донесет кто, то уж точно в подвале мне быть.

— И кто же донести может? — шипела Агнес.

— Мало ли, меня и так ведьмой ругают.

Ведьма. Это слово начинало Агнес злить. Не понимала она, отчего все так бояться даже говорить его лишний раз. И сейчас девушка думала: «Чем же купить эту бабу, коли серебро ей не мило?» Она помолчала, не то со злостью, не то с презрением глядя на горбунью, и сказала:

— Дня через четыре снова тут буду, если найдешь то, что мне надобно, так пять талеров дам тебе.

Нет, не польстилась кособокая на ее предложение, стояла криво и молчала. И тогда Агнес и говорит:

— Или мужа тебе найду.

И тут же она поняла, что угадала. Да, точно угадала. Лицо горбуньи переменилось вдруг и сразу, странная улыбка по лицу прошла, как тень. Глаза бегали, словно свидетелей их разговора искали или даже от смущения она их прятала. И после говорит горбунья:

— Да кто ж на меня такую позариться?

Тут уже Агнес силу свою найдя, говорит ей уверенно:

— Будешь служить мне, так и муж тебе будет.

— Служить?

— Буду здесь, когда обратно поеду, может через три дня, а может через неделю, — теперь уже повелительно говорила Агнес, — коли хочешь мужа иметь, так найди мне мандрагору. Это тебе испытание будет.

Горбунья рот раскрыла, да девушка уже повернулась к ней спиной и пошла в трактир, нечего было ей тут смотреть, и Ута, служанка ее, шла за ней следом.

Что ж, Игнатий потратил честно все выданные ему деньги и после купальни и цирюльника стал выглядеть лучше. Хотя звериного в нем не много убавлюсь, просто чище стал, и волосы стали пригляднее.

— Ладно, — сказал Агнес, оглядев его, — теперь одежу надобно тебе справить, негоже кучеру моему как вору трактирному ходить. Видел ли ты лавки с одеждой тут?

— Тут прямо, недалеко, госпожа, — отвечал кучер.

— Так поехали.

Нечасто к купцу Ленгфельду заходили такие юные госпожи. В его городке таких немного было, а проезжих так и еще меньше. По карете, что перегородила улицу, видно было, что госпожа и богата и знатна. А уж как по ее лицу это было видно! Зашла, огляделась, носик наморщила от запаха плесени. Не привыкла, видать, к такому. Сразу видно, в золотой люльке лежала, с серебра ела и пила сызмальства. Не иначе, как в графской семье родилась.