– Очень, – согласился с ним генерал.

Ему совсем не хотелось ехать к парламентёрам. Господа еретики, наверное, будут злы. И он, конечно, мог бы послать к ним своего начальника штаба. Но понимал, что должен сам ехать туда и выслушать всё, что ему скажут.

Теперь господа парламентёры были втроем, молодого родовитого дурня из семейства Левенбахов среди них не оказалось.

– Он и в прошлый раз наговорил достаточно, – усмехался полковник Брюнхвальд.

На сей раз ни знамени, ни офицеров не было, и кресла он тоже не приказал поставить, говорил с ними, хоть и спустившись с коня, но без лишних поклонов, всё было быстро и по делу.

– Господа, офицерский совет, собранный мною, решил предложение ваше отклонить, ввиду вашего извечного вероломства и пренебрежения к правилам войны, что приняты у честных людей.

– Отклонить? – спросил один из присутствующих парламентёров. – Вы обрекаете себя и людей своих на гибель, надеюсь, вы понимаете это?

Говорил он с сильным северным акцентом.

– Я рыцарь Божий, и смерти за веру свою и Господа своего не убоюсь, и люди мои тоже не убоятся.

– За веру? За Господа?! – воскликнул фон Боленген, это имя Волков помнил. – Вы воюете за нечестивца-папу и его псов-попов.

– Господа, господа, – барон поморщился и сделал успокаивающий жест руками, – давайте не будем уподобляться теологам и устраивать тут богословские диспуты. Ремесло мы с вами выбрали воинское, и доказывать свою правоту должны железом, а не языками.

– Но почему же вы не соглашаетесь? – искренне удивлялся генерал де Гриис. – Вам предложены самые честные условия капитуляции. Оставьте лишь пушки и казну, и уходите целыми и невредимыми.

– Уж простите меня, генерал, – отвечал барон, – но слово еретика немногого стоит. А о вашей жесткости всем давно известно; мы с моими офицерами думаем, что как только мы выйдем в поле, вы кинетесь на нас со всех сторон, ваш хитрый ван дер Пильс не допустит того, чтобы наш сильный отряд пошёл на соединение с войском маршала цу Коппенхаузена, ни с пушками, ни без пушек.

Барон видел, какое впечатление произвёл его отказ на генерала де Грииса. Кажется, он не ожидал отказа. И теперь был удивлён им, удивлён и раздосадован.

– Надеюсь, вы всё хорошо обдумали, генерал, – сдерживая своё раздражение и с заметной угрозой в голосе произнёс он.

И, чтобы добавить масла в огонь, Волков говорит ему:

– Я не отдам этому вашему наглецу свой шатёр ни при каких обстоятельствах! Слышите, генерал, ни при каких обстоятельствах! Даже если мне придётся угробить на этих холмах всех своих солдат.

Он знал, что после таких слов ван дер Пильс взбесится.

– Так вы отказываетесь… из-за шатра?

– Ну, была же война из-за ведра, почему же нам не повоевать из-за шатра?

– Надеюсь, вы шутите?

Волков только поклонился ему в ответ. И так как продолжать этот разговор он не хотел – ушёл.

Рудольф Хенрик пошёл сразу за Волковым, шёл близко, видно было, что волновался, может, поэтому и решился заговорить с ним.

– Убрались восвояси! Думали, мы согласимся на капитуляцию. Мы с господами говорили и решили, что шатёр этому наглому мерзавцу отдавать не будем.

– Хенрик, вы с господами, – речь шла, конечно, о молодых людях из выезда барона, – болваны.

– Да? – искренне удивился молодой человек. – А почему?

«Почему?» Однозначно тут ответить было нельзя. Шатёр играл в отказе роль незначительную. Скорее, отказался он из-за пушек, которые генерал очень не хотел терять, а ещё, возможно, из-за того, что не хотел капитулировать перед еретиками, просто это было ему неприятно, а может, из-за того, что он действительно не доверял ван дер Пильсу, но вероятнее всего, из-за того, что хотел проявить себя перед герцогом. Задержать, остановить тут еретиков, спешащих к Фёренбургу, было похоже на настоящий подвиг. А что, он с малым количеством людей сделает то, что не смог сделать любимец курфюрста цу Коппенхаузен с целым войском. Разве сие не подвиг?

Но говорить обо всём этом юнцу, конечно же, было нельзя, поэтому он и сказал:

– До шатра мне дела нет, надобно будет, я этому Левенбаху сам его отвезу, а сказал я про шатёр, чтобы в стане врага между видными вождями еретиков была грызня. Ван дер Пильс торопится на север, пока наш цу Коппенхаузен снова не собрал силы. А тут из-за заносчивого и спесивого дурака ему придётся выковыривать нас из лагеря. Тратить время, припасы, губить людей. Думаю, Левенбаху теперь не поздоровится.

– Ах вот зачем вы сказали про шатёр? – удивлялся молодой человек. – Значит не из-за шатра мы будем тут воевать?

– Ещё раз повторяю вам, Хенрик, вы болван! – усмехался генерал и идущий с ним рядом полковник Брюнхвальд тоже посмеивался. – Мы воюем тут отнюдь не из-за моего шатра, мы здесь защищаем интересы герба Ребенрее.

Да, это был наилучший ответ офицеру. Пусть молодые господа так и думают.

Не прошло и получаса, как появились офицеры еретиков. Они стали объезжать лагерь по периметру, не сильно приближаясь. Офицеры как раз увидели, как на холм сотня солдат втащила полукартауну.

Постояли напротив батареи кулеврин.

– Не думаете их немного попугать? – спросил барон у майора Пруффа, который как раз руководил установкой картауны.

– Ещё чего! – отвечал тот. – Они и приехали сюда, чтобы выяснить дальность нашего огня и точность. Пусть сие будет скрыто от них до последних минут.

Волков молча с ним согласился и пошёл в свой шатёр. Еретики же, подождав немного, поехали дальше. Объехали северный холм, доехали почти до реки, рассматривая палисады и ещё не законченный ров.

Вскоре к нему пришёл Брюнхвальд и сказал про них:

– Очень внимательные, подлецы. Всё обнюхали. Уехали.

– Думаете, сегодня начнут?

– Ван дер Пильс очень торопится, но сегодня, может, и не начнёт; пока солдат покормит, пока те оденутся, пока построятся, уже и дело к вечеру будет. А ещё им фашины нарубить, навязать надобно. В общем, случится это не сегодня. Если, конечно, они не знали о нашем отказе и не приготовили всё заранее.

В его словах был смысл, и генерал с ним согласился. Но они явно недооценивали своего противника. Думали о ван дер Пильсе, как об обычном военачальнике, а он совсем не зря был так знаменит. Часа не прошло, как уехали офицеры еретиков, а уже из деревни по дороге пошли арбалетчики, шли, уже облачённые в хороший доспех, несли с собой свои широкие павезы, большие пучки болтов. И, как выяснилось, арбалетчиков у еретиков было много.

Очень много.

Не менее двух сотен подошли к лагерю с юга и сразу же стали кидать болты из-за домов и заборов. Одна из рот капитана Циммера, под руководством ротмистра Бродкуммера, как раз была выставлена Брюнхвальдом тут в охранение. Она же понесла и первые потери. Доспехи в этой роте были так себе, и тут же два солдата были ранены болтами.

Бродкуммер немедля отвёл солдат подальше к палаткам, и тогда обнаглевшие арбалетчики стали спускаться в ров, который тут был неглубоким, и, вылезая из него, начали выдёргивать колья и разбивать рогатки.

Бродкуммер послал гонца к капитану, построил солдат, выставив, как и полагается, лучших солдат в первый ряд, и пошёл отгонять арбалетчиков от заграждений – и отогнал. Те, конечно же, отбежали к домам, но в этой атаке было ранено ещё шесть пехотинцев, а у присутствующего здесь вездесущего фон Флюгена был убит его очень неплохой конь.

Об этом бое было доложено и генералу, и когда он приехал на место, тут уже были капитан Циммер и Роха со своими офицерами.

– Всё это возня, – заявил Роха, – они тут только наше внимание отвлекают, атаки из деревни не будет.

Скорее всего, он был прав, но генерал нашёл, что ему возразить:

– У нас лекаря нет, а раненых будет куча. Ты уж пришли сюда пять десятков аркебузиров, пусть хоть в малости остудят этих мерзавцев.

– Вы же знаете, генерал, – морщился Роха, – не могут мои стрелки тягаться с арбалетчиками. Тем более, что те за заборами сидят. За домами прячутся.