«Милостью Его Императорского Величества утвердить, избранного и достойного того кавалера Иеронима Фолькоф фон Эшбахт в чине оберста (полковника) имперского войска не на казённом содержании.

Отныне кавалер фон Эшбахт имеет право именовать себя оберстом во всех реляциях и просить аудиенцию у Императора.

Отныне полковник кавалер фон Эшбахт имеет право собирать войска во всех доменах Его Императорского Величества и во всех землях честных имперских подданых.

Отныне он имеет право при любом деле и на любом поле, при любых других флагах и даже при флаге Императора стоять под своим флагом, и всем войскам, что ему подчинены дать свой флаг.

Отныне полковник кавалер фон Эшбахт при любом деле имеет права требовать себе места и голоса на любом военном совете, даже в присутствии его Императорского Величества.

Сим утверждаю: Георг III Император. Число. Подпись».

Волков дочитал, свернул свиток, положил его перед собой.

— Что ж тут сказать, — произнёс он, — умеешь ты, жид, умеешь тронуть душу, найти нужные ключи. — Кавалер усмехнулся. — Во сколько же тебе обошелся полковничий патент на моё имя?

— Уж поверьте, друг мой, недёшево, — первый раз за всё время купец не был благодушен. Он вздохнул, постучал ладонью по мешку с деньгами. — Здесь тысяча шестисот восемьдесят гульденов. Вам нужно собрать на эти деньги тысяча двести солдат на своё усмотрение, сто всадников, и триста сапёров с инструментом. Нанять их надобно на полгода. До конца компании.

Волков не был бы самим собой, если бы сразу не начал считать:

«В мешке тысяч пятьдесят серебром, солдатам с третьего ряда и дальше по три талера, первые два ряда доппельзолдеры, человек сто или даже двести, пусть пять монет каждому, стрелкам и арбалетчикам по три талера на человека, кавалеристам десять, да нет же, возьмём хороших, пятнадцать монет на человека, телеги, шестьдесят штук, двадцать у меня уже есть, кони, сто пятьдесят голов, сорок у меня уже есть, офицеры, сапёры, барабанщики, врачи, повара».

Даже делая большие округления, даже беря цены по максимуму, у него в кармане оставалось… Триста-четыреста гульденов чистой прибыли?

Весьма недурные деньги. Весьма. И ещё патент полковника. Да, он был им очень, очень нужен. И значит:

— Нет, жид, и рад бы, и всё ты сделал правильно, и патент полковничий меня очень прельщает, но я уже веду войну, понимаешь. Как? Как я брошу свой удел? Уеду и уже в мае здесь будут горцы, они устроят здесь мне полную пустыню.

Тут уже купец побледнел, затряс бородёнкой, не ожидал он видно такого и, срываясь на петушиный крик, заговорил резко:

— Да, разуй ты глаза рыцарь! Ты живёшь в пустыне, придут горцы, так они разве что поплачут над твоей нищетой, лачугу твою сожгут, пристань с сараями на берегу? Так то гроши всё стоит, тебе же больше предлагают. Многократно больше, а справишься так, ещё и добычи возьмёшь хорошей, мужики-то грабили два года. А не справишься, у тебя золота вдоволь останется, чтобы всё тут отстроить заново.

«Ишь ты как закукарекал, видно я и вправду вам нужен, купчишки».

— Нет, сказал, не брошу свой удел во время войны, замирюсь с горцами, так дам знать.

«Хотя у меня уже и так есть дела, на то время, когда с горцами покончу или они со мной».

А купец тут и успокоился, вздохнул, отхлебнул вина, по-старчески пожевал губами и сказал в задумчивости:

— Дам ещё сто шестьдесят эгемских крон, это мои личные деньги, больше уже ничего не будет: нет — так нет.

«Вот видно мы и дошли до предела».

Он ничего не сказал, а лишь показал жестом купцу: ну, доставай свои эгемские кроны, будем считать. Всё будем считать.

Следующая глава в этой книге последняя. Больше книг в телеграм-канале «Цокольный этаж»: https://t.me/groundfloor. Ищущий да обрящет!

Наум Коэн выложил большой кошель перед ним, и Волков взялся считать аккуратные монеты, отчеканенные в восточном королевстве. Всё было верно, монет было сто шестьдесят. Тогда он снова собрал их в кошель и велел слугам принести сверху его заветный сундук. Как это было сделано, он стал считать гульдены из огромного мешка. Патент, конечно, вещь удивительная, и мысль о том, что он теперь имперский полковник весьма будоражила кровь, но золото… Золото — это отдельное удовольствие. Того золота, что у него должно было остаться после похода, с лихвой хватило бы на несколько лет жизни. И чёрт с ним с этим его домом, с часовней в честь убиенного монаха, с недостроенной церковью и с причалами у Амбаров, пусть горцы придут и всё это сожгут, пока его не будет. Возможно, что так даже будет лучше, может они сочтут себя отомщёнными и можно будет с ними завести речь о мире. А потом он уже всё отстроит по новой, будет ещё лучше.

И так радостно было у него на душе от позвякивания денег и полковничьего патента, что совсем он позабыл про гостя, хоть тот сидел в двух шагах от него. А гость про себя и напомнил:

— Через две недели вам надобно быть на совете у генерала в Нойнсбурге. И желательно быть там с первыми офицерами, генерал человек суровый и требовательный, он хочет видеть своих подчинённых и дать им указания.

— Сие разумно, — бросил Волков небрежно продолжая считать деньги, и тут он вспомнил, что надо бы наконец узнать, кто его командир, и он спросил, не отрываясь от золота, — а кто же будет командовать кампанией?

А купчишка ему и говорит:

— Маршал ваш человек опытный и славный, вы о нём скорее всего слышали, зовут его фон Бок.

Волков так и замер с полной пригоршней золота в руке и уставился на гостя.

— Вы с ним что, знакомы? — догадался купец.

— Знакомы? — кавалер скривился. — Имел несчастье служить под его началом.

— Он очень опытный командир, — сразу сказал Коэн.

— Он очень опытный мерзавец, — ответил Волков. — Который неоднократно оставлял солдат без жалования. Ландскнехты так и вовсе с ним не хотели иметь дела, он всё время утаивал деньги, что причитались солдатам, и делил добычу так, что в его войске как-то вспыхнуло восстание.

— Откуда вам это известно?

— Я там был.

— Надеюсь он вас не помнит, — начал волноваться Коэн.

— Нет, не помнит, я тогда был простым солдатом, мне тогда ещё и двадцати было.

Волков был чуть зол на себя: ну как можно быть таким олухом, чтобы не спросить имя своего офицера, имя командира кампании. Да это то, что надо узнавать в первую очередь. Спроси он у купчишки сразу… Да нет, конечно, он не отказался бы от дела, но стряс бы с жида ещё сотню золотых. Да, давно он не нанимался в войско. Он снова стал считать монеты:

— Через две недели я и мои офицеры будут в Нойнсбурге.

Когда деньги были посчитаны, Наум Коэн подал ему бумагу на подпись. То была расписка в получении.

— Вы, кажется, обещали, что для меня будет в вашем трактире номер бесплатно? — напомнил ему купец. — Если так, то воспользуюсь вашим гостеприимством, переночую сегодня тут.

— Для вас бесплатно, — сказал кавалер, удивляясь памяти старика, — но за своих людей будете платить. — И тут Волков усмехнулся. — И имейте в виду, там едят свиную колбасу.

— Что делать, в этой земле везде едят свиную колбасу, — отвечал Наум Коэн, тяжело вставая со стула.

Его сундук никогда не видал столько золота, к тем тысяче с лишним монет, что у него были, добавилось ещё более тысячи восьмисот. А там ещё шар хрустальный, да мелочи всякие драгоценные, да сам сундук весил немало. В общем слуги, двое крепких мужиков, едва смогли втащить его наверх по лестнице. А вот шкатулку с патентом он прятать не стал. Ему она сегодня была нужна:

— Эй, Максимилиан, всех офицеров ко мне на ужин, но без жён, господа из выезда тоже пусть будут. Бригитт, сегодня пусть будет у меня праздничный ужин, я жду гостей.

— Неужто вы пойдёте на новую войну? — поджав губы отвечала госпожа Ланге.

— Так как же мне не пойти, коли столько мне платят, — Волков был в прекрасном расположении духа и даже смеялся. — Полтысячи гульденов, за одну компанию.