Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Брунхильда смотрела на офицера удивленно, а потом повернулась к Волкову, молча вопрошая его.

— Нет, дорогая моя, — сказал тот как можно мягче. — Уж больно тяжек проступок. Иди, собирай платья свои.

Когда все разошлись, он вдруг увидал бабу. Простую. Может по дому приходила помогать Брунхильде. Обычная баба из местных крепостных. Худа, лицо костисто, глаза серы, блеклы. Платок, простой, юбка ветхая, ноги сбиты все, оттого что обуви давно не знали. Она просто стояла в углу незаметная. Ждала пока он освободится. Щеки впалые от слез мокры. Стояла и смотрела на него, руки свои от волнения на животе тискала.

— Чего? — зло спросил у нее Волков.

А она, дура, стояла и ничего не отвечала ему. Только губы поджала, чтобы не закричать, рыдала беззвучно.

Он подошел к ней и сказал все так же зло:

— Нельзя, не могу я, понимаешь, не могу!

Полез в кошель, достал целый талер, стал ей в заскорузлую от тяжкой работы руку его совать и повторял:

— Нельзя, не могу. Он вор. Нельзя прощать.

— Он не со зла, — вдруг заговорила баба, — всю жизнь в бедности жил, он добрый. Досыта не ел. А тут вы, тут деньги на виду, вот только руку протяни. Да еще конь какой, разве ж тут устоишь, не устоять ему было, молод он больно, молод, все оттого…

И от этих слов Волков еще больше злился, словно его она обвиняла.

Словно он виноват в том, что мальчишка покусился на его добро.

От этого он стал ее выталкивать в дверь:

— Ступай, говорю, серебро на похороны и на отпевание, иди.

Она ушла, а через час собрался народ, и Якова повесили. Вешал его Сыч и два солдата ему помогали. Волков на казнь идти не хотел, не хотел той бабы видеть больше, но не пойти не мог, раз уж осудил, так присутствуй. А еще пришлось Сычу и помощникам его два талера дать. Недешево ему обходилось жизнь в поместье. Ох, не дешево.

* * *

Выехали рано, еще не рассвело. К городу подъехали, а там телеги на всех дорогах, мужичье окрестное на праздник в город уже съезжается. В городе улицы тоже забиты, барабаны бьют, до празднований еще день, а люд нарядны и праздны. Пиво на улицах продают. Музыканты бродят с музыками. А как же иначе, завтра праздник, большой день, день Первоверховных Апостолов Петра и Павла. И конец длинного летнего поста. Тут уж даже женщины пьют. Так положено. Брунхильда едет в телеге, телега в подушках и перинах накрыта добрым сукном.

— Госпожа, госпожа, — бежит рядом с ней молодой торговец, несет полную кружку тягучего и темного напитка с пеной, — отведайте пива.

— А, ну пошел! — орет Максимилиан, он едет сразу за телегой госпожи, и замахивается на торговца плетью. — Пошел, говорю!

— Нет в том нужды, господин Максимилиан, — улыбается Брунхильда, — давай свое пиво, человек.

Она достает деньги, отдает торговцу, берет у него тяжелую кружку, а зеваки со всех сторон смотрят, как она отпивает глоток, и радостно кричат, когда она отрывается от кружки и вытерев коричневую пену с прекрасных губ, говорит:

— Ах, как крепко пиво, не для дев оно, а для мужей.

Все смеются, а она отдает кружку торговцу, тот едва успел взять ее, как из его рук ловко вырывает кружку Сыч:

— Чего уж, давай допью, раз уплочено.

Торговец глядит на него изумленно. А Сыч выпивает жадно, разом и до дна, с коня не слезая. Все опять смеются, от ловкости и жадности Сыча.

Волков коня остановил, смотрит, чуть улыбаясь. Не лезет.

А тут, один из богатых людей города, что стоял у дверей лавки, кажется, с женой под руку, и кричит Брунхильде:

— А кто же вы, прекрасная госпожа? Отчего мы не видали вас в нашем городе раньше?

А Брунхильда и смутилась от его вопроса. Смотрит на мужчину, ресницами хлопает, слова для ответа ищет. И Максимилиан молчит, и Сыч, и как назло на улице музыка смолкла. И вся, кажется, улица на нее смотрит и ее ответа как будто ждет. Да, всем интересно кто же эта красавица. И молодой торговец с кружкой стоит тут же рот раскрыл. И другие люди. И даже Бертье, что увязался за ними в город и тот, кажется, ждал, что она ответит. И видя, что все этого ждут, Волков и заговорил. Ему надо было сказать: «Поехали». На том бы все и закончилось, а он на всю улицу сказал:

— Это Брунхильда Фолькоф, сестра кавалера Фолькофа, господина Эшбахата.

Кто-то закричал: «Ах, что за красота, эта Брунхильда Фолькоф!»

И люди на улице загалдели, соглашаясь с этим. Снова забил где-то рядом барабан. Запиликала музыка. Сыч поехал вперед. Брат Ипполит потянул вожжи и телега Брунхильды двинулась за ним, а она повернулась и поглядела на Волкова. И во взгляде этом не было уж той Брунхильды, что видел он все последнее время, взгляд ее был холоден, что лед в декабре.

Волков понял, что зря он сестрой ее назвал. Думал, что ей это честь будет. Да видно ошибался он. Вообще зря он взял ее в город. Сидела бы в Эшбахте.

Глава 41

Они торопились, проезд по городу был непрост, люди гуляли, весь город на улице, но к дому графа приехали как раз к обеду. И на церкви, что рядом была, колокол пробил полдень. Волков Брунхильду во дворе в телеге хотел оставить, а потом ей найти гостиницу, но вышло все иначе. Во доре сам граф был, гостей каких-то провожал. Богатых купцов по виду. А как Волкова и его людей увидал, так со своим человеком к нему пошел. Мельком взглянул на телегу с красавицей, и взгляд свой на ней задержал. А уж когда разглядел Брунхильду, так и на Волкова смотреть перестал, глаз от девушки не отрывал:

— Ах, Бог ты мой. Что же за нимфа, что за наяда посетила дом мой? — говорил он, протягивая ей руки.

И был он так галантен, что Брунхильда растерялась, но обе руки ему протянула. И на одной ее руке болталось распятие на четках.

— Еще и набожны вы? — восхитился граф, беря ее руки со всей возможной куртуазностью. Сам же он повернулся к Волкову и спросил. — Кто же этот ангел?

Волков молчал, вот теперь он уже точно уже наверняка знал, что зря взял ее с собой в город. Так она сама теперь стала говорить, уже на него не оглядываясь:

— Имя мое Брунхильда Фолькоф. Я сестра господина Эшбахта.

— Сестра! — вскричал барон. Он отвел от нее глаза, посмотрел на Волкова, потом опять на девушку и снова на Волкова. — Ах, ну конечно же, тут и слепой родство увидит. Так отчего же вы, Эшбахт, не сказали, что у вас ангел в сестрах имеется? Отчего ангела такого в свет не выводили?

Где там граф между ним и Брунхильдой сходство увидел, Волков не знал, опять промолчал, а Брунхильда обнаглела, косилась на него и продолжала говорить за них двоих:

— Это все от нелюдимости его солдатской. Всю жизнь при солдатах, да при других грубых людях, при конях. Как с дамами себя вести не знает, учить его надобно, да некому. Папенька помер давно.

Говорила она с ехидством, не столько графу, сколько Волкову.

— А меня зовут Фердинанд фон Мален, — говорил граф, кланяясь и целуя ей руку, — я хозяин дома этого. Прошу вас, разрешите мне быть вашим слугой, дозвольте показать вам его.

Граф помог девушке выбраться из перин и вылезти из телеги:

— Отчего же, Эшбахт, вы не сказали, что приедете с сестрой, мы и не подумали приготовить еще одни покои.

— Ничего, — буркнул Волков, слезая с коня и морщась от боли в ноге. — Нам одних будет довольно.

— Мы издавна к одной постели привыкли, — невинно сказала Брунхильда. — Ничего, поспим опять вместе.

«Дура», — подумал Волков, разозлился на нее, но вида старался не показывать.

— Нет же, не быть такому, — сказал граф, — сейчас же распоряжусь приготовить покои, для молодой госпожи. К чему ютится? Лучшие будут вам покои, что в доме найдутся.

Он взял девушку за руку и повел в дом, что-то говоря ей. А она в другой руке несла Библию, слушала графа и улыбалась, но скромно, так что бы отсутствия зуба сразу графу не показать. А на гостя граф больше и не глянул даже. Волков и Бертье пошли следом. Максимилиан, брат Ипполит и Сыч остались во дворе разбираться с лошадями и сундуками.

359
{"b":"841550","o":1}