Били палкам как пса и потешались всей ярмаркой.

— Не будь вы мой родственник, так быть бы вам уже в цепях, — говорил фон Мален, с раздражением стуча пальцем по столу. — В цепях, любезный господин Эшбахт!

Да, скорее всего так и было бы. В этом Волков почти не сомневался.

— И что мне теперь писать герцогу? Соизвольте придумать, — продолжал он.

— А так и отпишите, что произошел случай неприятный, что горцы схватили моего офицера на ярмарке, схватили не по праву, лишь за то, что он привез к ним на ярмарку сыр, и учинили над ним расправу. А я его у них отбил, а, чтобы покрыть убытки, немного взял и у них.

— Уж не думаете ли вы, что курфюрст наш или канцлер его дураки, — язвительно спрашивал граф, — что они, коли до них дойдет жалоба из кантона Брегген, не проверят мои слова?

— А вы скажите, что письмо пишете с моих слов, — продолжал Волков, — а я сегодня же тоже напишу курфюрсту, а к письму отправлю серебра немного. Для убедительности, тысячи две.

— Для убедительности? — все еще язвительно переспросил фон Мален.

— Для убедительности, — кивал Волков.

Граф фон Мален смотрел на него и морщился, как от кислого, опять стучал ногтем по столу:

— Не будь вы мой родственник… Не хочу опечаливать вашу… сестру и мою дочь… Иначе…

А Волков, стоя пред ним в позе смирения и с заискивающей улыбочкой, подумал, что, может, его дочь не так уж и сильно опечалилась бы. Скорее всего, совсем не опечалилась бы.

— Единственное, о чем вас просили, так это не устраивать свар с соседями, единственное!

— То было дело чести, я не мог не ответить, — продолжал Волков. — Когда они меня грабили, так я терпел, вы же знаете…

— Ничего я не знаю, — резко ответил граф.

— Ну как же, я же говорил вам, что браконьеры ловили рыбу в моих водах, что подлецы взяли втридорога за каждое порубленное мной дерево, я и это стерпел, выплатил им все…

— Зато теперь, думается мне, вы поквитались с ними сполна.

— Только во справедливость взял я с них.

— Убирайтесь прочь с моих глаз, — поморщился граф. — И не забудьте немедля, немедля отписать письмо курфюрсту, а я пока напишу канцлеру, он мой хороший приятель, но и он, уверяю вас, будет очень вами недоволен. Молите Бога, что бы все сошло вам с рук.

«Да, без Бога тут не обойтись», — думал Волков, сразу после графа намереваясь посетить и епископа.

Он поклонился и пошел к дверям.

— Да, кстати, а как там моя дочь? — уже чуть ли не в дверях окликну его граф.

Волков повернулся и ответил:

— Сегодня за завтраком была в прекрасном расположении духа, все утро чирикала, как птичка.

Граф махнул ему рукой, и он вышел.

А вот епископ был несказанно рад, что дело сдвинулась. Старик обещал написать о радости такой архиепископу в Ланн. Был уже поздний вечер, а он потащил кавалера за стол. Видно, бессонница была у старика.

Усадил его вместе с Максимилианом и Увальнем и потчевал до ночи. Спрашивал все, как дело было, хотел знать подробности.

И говорил все время:

— Вы истинный рыцарь Божий, длань Господа.

Волкову было, конечно, приятно это слышать, но сейчас ему было не до похвал. Сейчас ему нужна была поддержка епископа. И тот обещал, что сделает все возможное. Хотя… Хотя епископ Вильбурга очень не хорошо относится к кавалеру после случая с мощами. Но ничего, Бог, как говорится, не выдаст, так свинья не съест. Епископ обещал содействовать и отписать герцогу, что святые отцы графства просят не бранить рыцаря за восстановление своей чести.

Епископ отпустил их, когда Увалень стал засыпать прямо за столом, и предоставил им кельи в доме своем. Волков отвык уже спать без перин, но он так устал за последнее время, что заснул почти сразу, как Максимилиан помог ему стянуть сапоги.

Жадность — дело хорошее, но иногда нужно и наплевать на деньги.

Не цепляться за каждый крейцер, да еще не пытается быть более спесивым, чем известный местный спесивец. Хорошо, что он разошелся без обид и претензий с бароном фон Фезенклевером, своим соседом. На дороге из Малена как раз встретил его. Узнал его еще издали по выезду в десяток рыцарей.

Думал раскланяться да проехать мимо, даже хотел дорогу уступить, чтобы пропустить кавалькаду барона, а не получилось. Барон остановил коня и улыбался ему, как старому и хорошему знакомому:

— Рад видеть вас, сосед, — он милостиво кивнул Волкову.

— Рад видеть вас, барон, — Волков кланялся в ответ ему.

— Ах, наделали вы шума.

— Вы о…

— О вашем рейде в кантон Брегген, кажется, вы нанесли визит на городишко Милликон.

— Был недавно проездом, — скромно сказал кавалер.

— И как вам там? Понравилось?

— Очень радушные и щедрые люди, — все также скромно говорил Волков.

— Щедрые, — засмеялся барон, и с ними стали смеяться рыцари из его свиты. — Щедрые, вы слышали господа? Какова острота.

— Значит, слухи уже разошлись по округе? — спросил Волков, довольный своей шуткой.

— Только о вас и говорят. Вас сейчас у нас в графстве поминают чаще, чем Сатану. Я еду в Мален, там собираются первые сеньоры графства, чтобы обсудить ситуацию.

— Интересное сравнение, — сказал Волков чуть обескураженный. — Значит, первые сеньоры графства будут обсуждать мои действия.

— А как же, вы, черт вас возьми, развязываете войну, нам надо знать, что делать, — говорил барон, но сам при этом, как ни странно, улыбался ему.

— Значит, будет война? — спросил Волков, вздыхая и думая, что архиепископ в Ланне будет им доволен.

— Нет-нет, — барон фон Фезенклевер мотал головой, — никакой войны не будет, граф и первые сеньоры графства подпишем петицию о мире, напишем, что вы самовольничали и мы тут не при чем, только вы сами будете за свой рейд нести ответственность.

Все это пошлем этим горным свиньям в Рюммикон, а с ними уж вы сами будете разбираться, когда они к вам явятся, раз вы такой храбрец.

— Что ж, это будет не первая моя встреча с горцами, — сказал кавалер.

— Как-нибудь и переживу.

— Думаете, что переживете? — не очень-то верил барон. — Впрочем, может быть. Ну, а гнев курфюрста тоже переживете?

— Я думал послать пару тысяч монет герцогу с извинениями.

— Пару тысяч? — Фон Фезенклевер засмеялся. — Ваших пару тысяч Его Высочеству хватит на два часа. Нет. Сразу видно, что вы хороший грабитель, но плохой царедворец. Не вздумайте посылать герцогу деньги, его такой сумой не проймешь, пошлите их моему брату. Он даже к таким деньгам отнесется со вниманием, а еще приложите к подарку хорошего меха. Он у меня большой любитель мехов.

— Я так и сделаю, — сказал кавалер, чуть подумав.

— Я тоже напишу ему, напишу, что вы глупы, но храбрости отменной, люди ваши хороши, и что такие рыцари земле Ребенрее потребны.

— Я буду вам очень признателен, барон, — произнес кавалер.

— Не благодарите, Эшбахт, нет, не нужно, эти свиньи девять лет назад взяли мой замок и сожгли его дотла, все поместье мое превратили в пустыню. Как, впрочем, и все графство. Помня это, я по мере сил буду помогать вам.

Он кивнул, закончив разговор, и поехал по дороге в Мален. Рыцари поехали за ним. Волков еще смотрел ему в след, как вдруг увидал около себя немолодого господина из свиты барона. Рыцарь был по виду богат и влиятелен, он поклонился Волкову и произнес:

— Мое имя Леммер, я кавалер из свиты барона.

— Я помню вас, вы приезжали с бароном в мое поместье.

— Да, я был с ним тогда. И теперь я хочу сказать от лица многих рыцарей и сыновей сеньоров графства, что мы все на вашей стороне, господин Эшбахт. Молодежь так просто восхищена вами.

— Лестно мне слышать такое, — отвечал Волков, с удовольствием думая, что такие похвалы слышит и Максимилиан, и Увалень.

— И еще я хочу сказать, что граф и бароны на вашу сторону не станут, но многие другие благородные люди в случае, если горцы придут к вам, встанут под ваши знамена, если вы позовете.