— Госпожа Ланге, извольте выдать графине требуемое.

— Сразу после завтрака распоряжусь постелить, господин мой, — ни мгновения не раздумывая отвечала госпожа Ланге с подчёркнутым почтением.

Казалось, всё решилось, и с раздором покончено. Но так казалось только кавалеру. У женщин ничего так скоро не заканчивается.

— И впредь ставьте ещё один прибор на стол для моего пажа, — повелительным тоном произнесла Брунхильда. — Негоже ему на кухне со слугами есть.

Но Бригитт и ухом не повела, она взяла с блюда колбасу, стала её резать и с удовольствием есть. А слова графини так и повисли в воздухе без ответа.

— Вы слышали, Бригитт? — рявкнул Волков, видя, как Брунхильда от злости пошла пятнами.

— Да, господин мой, к обеду прибор для пажа графини будет, — всё с той же учтивостью отвечала госпожа Ланге.

Брунхильда смотрит на неё с большой неприязнью, но Бригитт совсем её не боится и говорит:

— Господин мой, вы совсем заросли, я вас после завтрака побрею.

Волков даже не знал, что и ответить ей, ведь Бригитт уже не раз бралась сама его брить, но сейчас это прозвучало как-то вызывающе.

Брунхильда, кажется, больше не хотела есть, она встала:

— Пойду прилягу, дурно мне, — сказала графиня холодно, — и не забудьте про мои простыни.

— Нет, конечно, не забуду, — отвечала Бригитт. — Как только господин закончит завтрак, так я распоряжусь насчёт ваших простыней, графиня… — и когда Брунхильда стала уже подниматься по лестнице и была далека от неё, Бригитт добавила с ехидной улыбочкой, — из коровника.

Зато Волков всё слышал, и его передёрнуло от злости, во второй раз за завтрак врезал ладонью по столу, да так что приборы подпрыгнули, и прошипел, глядя на рыжую красотку:

— Много стали себе позволять.

— Просите меня, мой господин, — без малейшей доли раскаяния отвечала Бригитт.

— Впредь держите свой поганый язык за зубами.

— Ещё этой ночью вам мой язык таким не казался.

— Хватит, Бригитт, — сквозь зубы рычал кавалер.

— Как пожелаете, господин, просто я хочу, чтобы госпожа графиня уяснила для себя, кто в этом доме хозяйка, и больше ничего.

Госпожа Ланге стала из-за стола:

— Мария, горячую воду, мыло, бритву господина и убирай со стола, завтрак закончен.

Она чуть помолчала и, убирая тарелку от Волкова, заметила, как бы между прочим:

— Знаете, господин мой, а паж графини спит с ней в одной постели. Вот я думаю, не навредит ли сие плоду? Надо будет о том справиться у монахини.

Волоков растерянно молчал. А Бригитт улыбнулась, обняла его и поцеловала в висок.

Погода была дурна, ветер уже какой день дул южный, прямо с гор, оттого снова пришли крепкие морозы. Всё, что оттаяло, снова схватилось льдом. Но даже холод и неизбежная боль в ноге не могли удержать его дома. Кавалер чувствовал, что в бабьих распрях либо заболеет, либо умом тронется, он искал чем заняться. Его племянник Бруно Фолькоф и Михель Цеберинг поехали в Лейдениц для последней встречи с торговцами углём из Рюммикона. Нужно было утрясти оставшиеся вопросы и ещё немного побороться за цены, чтобы подсчитать всё и окончательно взвесить перед началом дела. Там они бы и без него справились, племянник был умён, да и компаньон его был не промах, а вот дело с бароном и мёртвым кавалером Рёдлем ему покоя не давало. И тогда велел он разыскать Сыча. Сыч после дела с писарем снова попёр вширь, залоснился, стал доволен собой. Снова приходил деньги клянчить.

В это утро, чтобы не препираться весь день с женой, Брунхильдой, Бригитт или с монахиней, ещё до завтрака велел отыскать Сыча. Тот явился сразу как посуду со стола убрали, сел как обычно без позволения за стол, вонял чесноком на всю залу и ещё пивом.

— Ну, экселенц, чего звали?

— Надо дело с бароном решить.

— А чего с ним решать, помрёт так узнаем, новый барон сразу объявится, с этим не заржавеет. А коли выздоровеет, так тоже знать будем.

— Он уже давно должен был умереть или выздороветь. Думаю, что там дело нечисто. Не зря его дядя так и не дал мне с ним увидиться.

— Так может, господа промеж себя по-родственному решают, кому новым бароном быть, вот и не хотят, чтобы к ним лезли.

— Может-не может, не хочу больше гадать, — сказал кавалер. — Раз мы в кантоне себе шпиона нашли, значит и в замке барона такого найдём.

— Ну, надо, так надо, — согласился умный Фриц Ламме. — А есть кто на примете в замке, с кем для начала потолковать?

— А тот мужик, про которого ты говорил.

— Это который дрова в замок возил? — вспомнил Сыч.

— Да.

— Нет, экселенц, этот вряд ли. Этого, сдаётся мне, так баронов палач кнутом на конюшне освежевал, что при виде меня он и дух, и разум терять будет. Нужен кто-то другой.

— Кузнец! — вспомнил Волков.

— Кузнец?

— Да, тамошний кузнец, недавно просил моего дозволения кузню в Эшбахт перенести.

— Ух-ты! Вот это дело, за это он у нас за бароном присмотрит, кузнец ведь всех лошадей в округе знает, а раз у него есть желание к вам переехать, так будет стараться.

И тут оба они притихли. Сверху раздался звон, словно поднос c посудой кинули на пол.

— Господи, брат мой, да что ж это такое! — донесся разражённый крик графини. — Ответьте мне, братец, где вы там, найду ли я в вашем доме уважение?

— Чёртовы бабы, опять сцепились! — произнёс кавалер и посмотрел на Сыча. — Беги на конюшню, скажи, чтобы скорее коней седлали и Максимилиана с Увальнем найди, с нами поедут.

Кузнец был удивлён и обрадован и от этого поначалу не находил нужных слов.

— Да, что ты молчишь-то, балда? — ухмылялся Сыч. — Слышал или не слышал, что тебе господин говорит?

Он в шубе, шапке, на коне верхом, хлыст у него в руке, сыт, сам почти господин.

— Слышал, слышал, — соглашается кузнец, — просто сие неожиданно, в прошлый раз господин мне в просьбе отказал.

— Ну так желаешь ты ещё поставить кузню у меня в Эшбахте? — спрашивает кавалер второй раз.

— Желаю, желаю.

— У нас знаешь, сколько лошадей ковать нужно, да сколько возов править, трёх работников в помощь не хватит, будешь богаче господина. Это тебе не здешнее захолустье, где и дорога-то никуда не ведет. Разве что к Фезенклеверам.

— Знаю, слыхал, работы у вас будет много, так у вас и пристань уже строится, — говорит кузнец.

— Уже построилась, — замечает кавалер, — товары на той неделе уже возить начнут.

— Хочу я у вас кузню поставить, господин. Очень хочу.

— Ну раз так… — Сыч склоняется с коня. — Поставишь. Вот только помоги с одним дельцем.

— Конечно, с каким же дельцем?

Волков тоже наклоняется к нему и говорит тихо, так, чтобы, не дай Бог, кто ещё не услыхал:

— Не могу я понять, что там в замке Белль, у барона происходит. Жив барон, не жив — не ясно. Как ни приеду, мне ворота не открывают, дядя барона с башни кричит, что барон при смерти, а с врачом поговорить не даёт. Да есть ли там врач, непонятно. У тебя-то в замке хорошие знакомцы должны быть. Понимаешь?

— Да нет у меня там хороших знакомцев, — отвечает кузнец, явно разочарованный таким делом. — Барон меня ценит, но вы же знаете, что он болен. А так я лишь с господами рыцарями его знаком, да с этим сквалыгой, конюхом барона.

Волков готов был уже в деле, да и в кузнеце разочароваться, но Фриц Ламме, словно старый пёс, сразу сделал стойку:

— Сквалыга, говоришь?

— Мелкий человек, — кузнец сплюнул, — мелочности полон, ко всякой пустяковине вечно цепляется, да и скупости неистощимой, одно слово сквалыга. И сдаётся мне, он не для господского кошелька старается.

— Вижу любишь ты его, — смеётся Сыч.

Кузнец только плюётся опять.

— Часто видишь его? — спрашивает Волков.

— Да почитай каждую неделю, то лошадь ковать приезжает, то телегу чинить, то ещё что…

Сыч молча протягивает кавалеру руку. Волков молча лезет в кошель и кладёт на руку Сыча два талера. Сыч забирает деньги и тут же один талер протягивает кузнецу: