— Жулики, мерзавцы, они собираются увязать вопрос возврата беглых мужиков с возвратом под вашу руку Линхаймского леса, — предположил Крапенбахер.
— Никаких в том сомнений, — согласился с ним Лёйбниц, — думаю, нам придётся согласиться на тысячу золотых.
— Да-да, завтра же нужно будет на то согласиться. Не тянуть с этим. Тысяча золотых — не такая уж и большая сумма за тот лес. И нам надобно закрыть этот пункт, пока они ещё что-нибудь к нему не привязали.
Кавалер уже не мог ничего слышать ни про лес, ни про мужиков, ни про что-то иное; да, конечно, он понимал, что речь идёт о его собственности и что скорее всего эти опытные крючкотворы правы, но говорить об этом после целого дня болтовни он просто уже не мог и посему лишь вымолвил со вздохом:
— Господа, завтра, всё завтра, — и пошёл к себе в шатёр.
Спать. Перед сном он, правда, успел подумать о том, что надо, уже пора, вызвать самого Райхерда для переговоров с глазу на глаз. Иначе вся эта многочасовая болтовня так и останется болтовнёй, так как совет кантона Брегген решит почему-то, по какой-то причине не ратифицировать договор, который он тут подпишет, и эти горные мерзавцы из спеси своей решат продолжить войну. А он, обрадованный пустой бумагой с ничего не значащими подписями, оставит укрепления и выведет своих солдат с их земли. Случись такое, ему придётся уже к весне собирать новую армию и выбивать из своей же крепостицы упрямых врагов. Даже думать о таком ему не хотелось. Вот поэтому он и собирался договариваться с Первым Консулом земли Брегген, с ландаманом Райхердом, а эту всю… болтовню всерьёз почти и не воспринимал.
Второй раунд переговоров начался с заявления стороны кавалера. Крапенбахер встал, достал бумагу, откашлялся и, дождавшись тишины, начал:
— Кавалер Фолькоф господин фон Эшбахт желает, чтобы было выделено, безвозмездно и навек, видное место для его купца в торговых рядах ярмарки Мелликона, коли такая снова будет.
— И которую кавалер Фолькоф господин фон Эшбахт приказал сжечь, — едко и громко заметил один из делегатов.
Крапенбахер отвёл листок в сторону, посмотрел исподлобья на крикуна и продолжил как ни в чём не бывало:
— Купец кавалера сам выберет себе место согласно своим предпочтениям.
— Такое место будет стоить триста шестьдесят пять талеров в год, — кричит один из делегатов, — неужто кавалер не найдёт денег купить для своего человека такое место?
— Повторяю для тех, кто не расслышал, — холодно и высокомерно произнёс юрист, — «выделено безвозмездно и навек».
И тут же от другой стороны пошли, полетели возражения, замечания и даже насмешки:
— Хочу я взглянуть на того купца-храбреца, кто приедет в Мелликон торговать от господина фон Эшбахта, после того как он жён местных отдавал солдатне на поругание.
Тут Волков даже хотел ответить, дескать, с горожанами он был честен, а горожане были с ним вероломны, вот и поплатились сами, чего теперь стенать, коли сами виноваты, но слава Богу, сдержался, промолчал, в лай вступать со всяким — лишь достоинство терять. Для того у него адвокаты есть.
Снова начались прения, иной раз доходящие до крика. И это из-за торгового места на ярмарке стоимостью в триста шестьдесят пять монет в год. Но Волков уже почти не вникал в происходящее, он готовился сделать ход. И пока Лёйбниц уже в тридцатый, наверное, раз напоминал людям земли Брегген, кто на какой земле находится, он повернулся и, чуть склонившись из кресла, окликнул Максимилиана, который с интересом следил за прениями:
— Прапорщик!
Максимилиан оторвался от происходящего и наклонился к Волкову:
— Да, генерал.
— Отдайте знамя Румениге, а сами обойдите ряды, зайдите с их стороны и без ссор попросите разрешения пройти к ландаману, и если пустит вас охрана, спросите его: не соблаговолит ли он во время обеда встретиться со мной на берегу реки, с глазу на глаз или с малым сопровождением.
Максимилиан кивнул:
— Да, генерал.
— Если спросит он вдруг, что надобно, скажите, что генерал уже устал от этого балагана и желает говорить с ним. И будьте с ландаманом почтительны.
— Да, генерал, — снова ответил прапорщик и пообещал: — Буду почтителен.
Когда он ушёл, Волков стал слушать вполуха про первый и второй торговые ряды, про стоимость амбаров и складов на ярмарке, про плату за стоянку у пирсов. Может быть, это его в другое какое время и заинтересовало бы, у горцев было чему поучиться, но сейчас его интересовали только две вещи: пустит ли охрана его оруженосца к ландаману и примет ли тот приглашение кавалера на рандеву. И какова была его радость, когда он увидал, что из-за кресла Первого Консула появился начальник стражи горцев и что-то прошептал тому на ухо. Господин Райхерд пару мгновений ждал, обдумывая услышанное, а потом что-то ответил своему телохранителю. Тот кивнул и ушёл, и почти сразу по правую руку от ландамана с глубоким поклоном появился прапорщик генерала.
«Молодец, Максимилиан, поклон спины не сломит, а вот расположить Райхерда к себе сможет. Всё правильно, спеси сейчас места нет».
Первый консул выслушал молодого офицера и что-то ответил, коротко, быстро. Максимилиан поклонился ещё раз и ушёл. А генерал даже чуть поёрзал в кресле, в нетерпении ожидая ответа.
И вскоре прапорщик был подле него и говорил негромко, склонившись к генералу:
— Обещал до обеда дать знать, будет он или нет.
Волкову, конечно, хотелось знать больше: что говорил прапорщик, как отвечал ландаман, — но всё это уже роли не играло, теперь нужно было просто ждать обеда. И генерал попытался снова вслушаться в болтовню своих юристов и делегатов от земли Брегген. Но все его попытки понять смысл всего, что тут говорили, были тщетны.
Ничто другое, кроме ответа господина Райхерда, его не волновало и не могло сейчас заинтересовать. Он видел, как к Райхерду стали подходить его советники. Один грузный и немолодой, в мятой одежде, другой статный и ликом неуловимо напоминавший самого ландамана, видно, родственник, может даже, сын. Они склонялись к нему и о чём-то говорили с ним. Волков знал, что они говорят о предложении встретиться. И молил Бога, чтобы среди советников были те, кто поддержал бы встречу. И наконец решение было принято. Тот советник, что был похож на сына, подозвал к себе ближайшего офицера и отдал распоряжение.
И Волков дождался своего — ещё до обеда было некоторое время, когда к нему пришёл офицер от ландамана и сообщил, что господин Первый Консул соблаговолит принять приглашение на рандеву и что будет он на берегу реки сразу после обеда с малой свитой и малой охраной.
— Передайте Первому Консулу, что я с нетерпением жду встречи, — сказал Волков, тут же обрушав себя за несдержанность, за это самое «нетерпение». И тут же звал к себе Гюнтера для распоряжений.
Глава 40
Гюнтер отобрал в помощь двух самых чистых и благообразных поваров. Отобрал лучшее серебро для стола, взял лучшую скатерть. Стол поставили на живописном берегу реки, на возвышенности, но первое место, выбранное для встречи, кавалеру не понравилось. Оттуда открывался удручающий вид на некогда процветавший город, который сейчас из себя представлял лишь унылое погорелье. Нет, Волков не хотел сидеть на фоне чёрного разорения. Он выбрал другое место: лес, берега — и этот, да и противоположный — видны хорошо. То, что нужно. Пусть ландаман видит, как недалеко от его земли Эшбахт. Волков помнил, что Первый Консул обещал быть с малой свитой, но никто другой, кроме ландамана, не нужен ему был за столом. Посему велел поставить к столу всего два кресла. Ещё он помнил, что гости будут уже после обеда, поэтому к столу не подавались главные блюда, а лишь закуски к вину. К тому отличному вину, что привёз ему капитан Мильке вместе с ушлыми адвокатами.
Он ещё раз осмотрел стол и всё вокруг: да, как раз так, как он и хотел, — старое серебро, отличная скатерть, резные кресла. Ничего лишнего. По-солдатски лаконично, но вполне изысканно.