— Да, господин, но это средство выпивает силы из человека, — отвечал, волнуясь, брат Ипполит. — Всё время его пить нельзя.

— Господи, отчего же вы не лежите? — Начала плакать Бригитт. — Зачем вы встаёте?

— Молчите, не донимайте меня, — шептал Волков, — ступайте, принесите мне воды, чтобы мыться и одежду.

— Господи, господи… — Плакала Бригитт.

— Не донимаете меня, делайте, что велено!

Она ушла, причитая и молясь Господу.

— Увалень! Офицеры собрались?

— Ждут с самого рассвета. — Отвечал молодой человек.

Это было понятно, но сейчас его волновал главный вопрос:

— Вчера посылали человека к фон Финку, он вернулся?

— Да, кавалер, фон Финк обещал быть в самом скором времени.

Это ровным счётом ничего не значило. Пока он сам, собственными глазами не увидит солдат из Фринланда, он не сможет успокоиться.

— Арбалетчики прибыли?

— Вчера к ночи пришли. Ох, какие красавцы! — Отвечал Александр Гроссшвюлле. — Кавалер, дозволите сказать.

— Да.

— К вам просится фон Клаузевиц с самого утра.

— Что ему? — Волков поморщился, его потрясывало.

Сейчас он не хотел видеть этого чересчур правильного рыцаря.

— Он хочет уехать в Мален.

В этот момент брат Ипполит поднёс Волкову чашу с зельем, так он от удивления, хоть и болен был, пить не смог:

— В Мален? Он хочет уехать?

— Говорит, что… Говорит, что в Малене у него есть дружки, что готовы будут помочь нам. Говорит, что они добрые молодые люди, среди которых есть и рыцари. — Рассказал Увалень.

— Ах, вот как, — сказал кавалер, забирая лекарство у монаха, — зови.

Фон Клаузевиц поклонился, стал у двери. Он глядел на кавалера, кажется, был удивлён его состоянием.

— У вас есть друзья, что готовы помочь нам? — Сразу спросил кавалер.

— Да, — кивнул фон Клаузевиц. — То мои друзья, люди лучших семей города и графства. Они ищут турниров и дуэлей, предложу им войну. Уверен, что кое-кто согласится.

— Отлично, хорошее дело, может, кого и уговорите. А вот на обратной дороге, будьте добры, заскачите в замок Баль, к барону фон Деницу, он хвалился, что готов сражаться, если горцы придут. Скажите, что горцы уже грузятся на баржи.

— Они уже грузятся? — Удивился молодой рыцарь.

Волков кивнул, отпивая противное зелье и продолжил:

— А потом заскочите к барону фон Фезенклеверу. Сам он, конечно, не поедет, но один из его рыцарей, не помню, как его зовут, тоже обещал приехать. Вдруг он не забыл о своём обещании.

— Я всё сделаю, кавалер. — Фон Клаузевиц поклонился и открыл дверь.

— Клаузевиц, — окликнул его кавалер.

— Да.

— Никому о моей болезни ни слова. — Сказа Волков. — Никто об этом знать не должен.

— Разумеется, кавалер, — ответил рыцарь, снова поклонился и вышел.

— Увалень.

— Да, кавалер.

— Никто не должен знать, что я болен.

— Ага, я понял, кавалер. Понял.

От зелья монаха, вроде, становилось легче, кажется, появлялись силы, вот только от заметной дрожи, которая иной раз пробегала по спине волной, зелье не избавляло, а глаза продолжали слезиться. Но это всё ерунда. На совет он пришёл, и никто не замечал, что он болен. Ну, или все делали вид, что не замечают его хвори.

Все собрались в старом доме, в новом для стольких людей удобного места не было, пришли офицеры, старшины, знаменосцы. Офицеры расселись за столом, все остальные стояли у стен.

Совет к его удовольствию не затянулся. Он рассказал собравшимся, в чём дело. Говорил коротко и по делу. Так и так, враг уже поставил лагерь невдалеке от реки, скорее всего, это не люди кантона, а райслауферы. У Мелликона на баржи и лодки грузят солонину и овёс. Овёс! Никому не нужно было объяснять, зачем грузится овёс в мешках. Затем представил ротмистра Джентиле, чем откровенно порадовал офицеров. Господа офицеры и старшины знали, что шесть десятков арбалетчиков, тем более ламбрийских, в бою точно лишними не будут. Всем всё было ясно, и никто, ну, кроме нудного капитана Пруффа, лишних вопросов не задавал. Все понимали, что происходит, и знали, что делать. Решение приняли быстро. Решили попытаться, как и в прошлый раз, поймать горцев на переправе, первыми оказаться на берегу реки и выяснить, где враг думает вылезти на него. Нужно было действовать быстро. Конечно, никто этого вслух не сказал, но над столом, за которым сидели офицеры, так и летало выражение: «Ну, наконец-то». Видно, что ожидание нападения тяготило не только его.

Совет завершился, все разошлись собирать солдат, готовить провиант, телеги, лошадей. А Волков пошёл домой собираться.

Волков решил не ждать никого со своим выездом и без обоза выехать тут же к реке. Ему нужно было выяснить, где решат высадиться горцы.

В доме царила суматоха. Господин опять уезжал на войну. Мария и кухонные бабы под руководством госпожи Ланге готовили еду в дорогу. Господ молодых ехало с кавалером много, и еды нужно было много. Пеклись во всю хлеба, резались куры, толклось сало с чесноком и солью, резались кусками отличные сыры, что делала жена Брюнхвальда, из погреба выносилось пиво. Молодые господа из выезда кавалера уже в доспехе ходили по дому, звеня латами и мечами, они приносили с собой большие кавалерийские фляги, в них наливалось пиво. Юноши были взволнованы и веселы.

Это была их первая война.

Ёган и дворовые мужики выдавали пришедшим сержантам лошадей из конюшен господина, телеги для обоза, тут же быстро и умело подправляли колёса, мазали ступицы дёгтем и салом. Путь был неблизким, дорога нелёгкой. Да её, впрочем, как таковой, и не было.

Он сел на табурет и сидел пока Максимилиан и Увалень надевали на него стёганку и кольчугу под кирасу.

— Монах, мне надобно будет много твоего зелья.

— Я приготовил, господин, — со вздохом отвечал брат Ипполит. — Только ещё раз говорю вам, всё время бодрить оно вас не будет.

— Ничего, если горцы уже грузятся, значит, будут со дня на день. — Отвечал кавалер. — Мне бы три дня на нём продержаться. Как думаешь, продержусь?

— Человек вы на удивление крепкий, — отвечал монах, — может, и продержитесь… Если…

— Если? — Произнёс Волков, пытаясь вертеть головой после того, как Максимилиан затянул горжет.

— Ну, если ваша горячка на свалит вас, и вы не впадёте в лихорадку и беспамятство. Господин, поймите, зелье моё не лечит вашу болезнь, а лишь бодрит вас. — Отвечал брат Ипполит.

Волков покосился на него, взгляд его был весьма хмур:

— Монах, сейчас нужно мне в силах и в памяти быть. Понимаешь?

— Понимаю. — Ответил брат Ипполит. — Так пейте тогда моё лекарство, что и я и госпожа Ланге вам даёт. И не отказываетесь, ешьте, как следует, вы же есть перестали.

— Хорошо, буду есть, ну, и пить твою бурду, — обещал ему кавалер, хотя это было для него непростым делом. Он всегда любил поесть, а в последние дни из-за жара едва что-то мог проглотить. А если это и получалось, проглоченное тут же просилось обратно.

— Я намешаю вам жирного молока с мёдом, — сказала появившаяся в покоях Бригитт.

— Да, это будет хорошо, — согласился монах.

Волкову даже думать о таком пойле сейчас не хотелось, он поморщился, но не ей он ответил, а сказал Максимилиану:

— Максимилиан, отстегните горжет, не поеду я в нём, мне в нём голову не повернуть.

Ничего не бывает просто, когда дело доходит до настоящей войны. Люди не всегда делают то, что обязаны. Приехал Рене и доложил:

— У нас почти тридцать человек на войну идти отказываются.

— Как так? — Искренне удивился кавалер. — Я же дал им наделы, коров и свиней покупал им, я помогал им кормом, я одного гороха за осень девятнадцать возов купил, сала три бочки. Как же они теперь отказываются. Я же им дома дозволил строить на моей земле.

— Некоторые говорят, что больны, другие, что женаты. Мол, жёны у них брюхаты, им помирать и калечиться никак нельзя. — Рассказывал Рене.