— А вот и тот, о ком вы просили, — ей на ухо произнёс Энрике Ренальди, когда они подходили к священнослужителю в великолепном лиловом одеянии.

— Епископ, настоятель храма святого Николая отец Бернард, — представил священника Кальяри.

Отец Бернард был красавчиком. Лицо, сразу видно, человека благородного. Перчатки лиловые из атласа. Персты перстнями унизаны. Смотрит на неё весьма благожелательно, улыбается даже.

Тут всё волнение у девушки и прошло. Без спроса схватила она руку святого отца и поцеловала в самый большой перстень, проговорив после этого искренне и с сердечным жаром:

— Не довелось мне даже рядом стоять со столь высокопоставленным святым отцом, уж возможности руку его поцеловать я не упущу.

Все, кто был рядом заулыбались, и сам епископ улыбался и даже по голове её погладил:

— Приятно видеть рвение такое в молодых девицах.

После него её знакомили с другими людьми, и уже этих то она всех запомнила. Хоть ночью её разбуди — спроси про них, так расскажет и все имена и все титулы.

После хозяева звали гостей к столу. На хорах, в верху, заиграла музыка. А место Агнес оказалось как раз между головой первой купеческой гильдии Ланна господином Кельдером и его преосвященством настоятелем храма святого Николая отцом Бернардом.

Не подвёл её Кальяри, посадил её так, как ей надо было.

Сыч есть Сыч, и хоть тюрьма и поменяла его, да уж и не совсем. Шубу, что подарил ему Волков было жалко. Грязна, словно в жиру, а рукава засалены вовсе. Он себе ещё берет купил, чтобы казаться настоящим и благообразным купцом. Берет тот, кажется, был красив, пока Сычу не достался. Сейчас же Фриц Ламме более походил на разбойника, что отобрал одежду у небедного купчишки. После тюрьмы Сыч, конечно, раздобрел на вольных харчах, но дородности ему это не придавало, весь левый его глаз заплыл большим и отёком с ярким синяком. Опасный завсегдатай грязных бандитских кабаков, да и только.

— Смотреть на тебя дурака тошно, — сказал Волков зло. Махнул рукой. — Горбатого могила исправит.

— Так чего же… Так непросто мне там было, — оправдывался Сыч.

— В кабаке дрался?

— С кабацкими я бы управился, — заявляет Фриц Ламме с апломбом.

— Так кто же тебя бил?

— Господа били.

— Что за господа? Ну чего тянешь рассказывай, — раздражается кавалер.

— Ну, господа из свиты барона.

— За что?

— Ну дело было так. Остановился в той харчевне, что в миле от замка барона, — начал Сыч. — Ну всё чин по чину, торгуем с мужичками, мы ж вроде как купцы, торгуем, значит, пиво пьём. Два дня так. И я всё спрашиваю и спрашиваю у всех, как, мол, дела тут, каков урожай был, не злой ли барин. В общем говорю с ними, но вижу, что мужичьё ничего толком не знает. Думаю, нужно выяснить про доктора. А как? Вот и придумали мы с Ежом. Лёг я в покоях для гостей, вроде как с животом маюсь, Ёж побежал к трактирщику, мол: «Зови врача!» Тот отвечает, что за врачом нужно в Ольвиц или Мален ехать. Ну Ёж ему и говорит, ты в замок кого-нибудь пошли там врач должен быть. Скажи ему, что талер дадим, если придёт. Ну, он и послал мальчонку. Тот приходит обратно и говорит, что в замке никакого врача нет.

— Как же нет, барон при смерти лежит, врач при нём безотлучно был, — не верит Волков. — Мне о том дядя барона говорил.

— Что вам какой дядя говорил, я не знаю, а вот то, что никакого доктора в замке нет, это я знаю точно.

Волков молча ждёт пояснений, Сыч и продолжает.

— Полежал я ещё денёк, и поехали мы с Ежом по окрестностям, стали мужиков местных спрашивать. Никто не знает, что в замке творится. Пришлось через пару дней к замку ехать. Вот, значит. И нашли мы мужичонку одного, что дрова в замок возил.

Мужичонка жадненький был. Поговорили с ним, мол есть доктор в замке или нет. Он говорит не знаю, меня на верх особо не пускают, моё дело — дрова. Посулили мы ему полталера, если он нам доктора найдёт. Говорю ему, что болею, а в замке, говорят какой-то доктор хороший есть, найди его, денег тебе дам. А мы тебя в трактире будем ждать, только ты никому о деле не говори. Он говорит: лады.

И полдня не прошло как влетают в кабак четыре благородных варнака и ко мне. Ты, говорят, тот купчишка что врача искал?

Я и ответить не успел, как один из них, конь глупый, как даст мне в глаз. Чего, орут, сволочь, тут вынюхиваешь? И как начали меня возить по полу, да пинают всё, пинают, еле под столом спрятался. А один подлец уже кочергу из камина тащит. Другой нож достал. Я думал убьют уже. Ну тут Ёж и крикнул: «Стойте господа, мы, мол, люди господина фон Эшбахта». Так, не поверите, сразу поутихли ублюдки…

— Тише, мерзавец, не смей хаять благородных, — остановил его кавалер. — Дальше говори, что было.

— Ну, дальше они били нас уже не так рьяно, но всё били и выспрашивали, зачем мы там, да послали ли вы нас туда. Или мы сами заявились к ним.

— И ты что?

— Что, что, сказал всё как есть, чего же мне умирать нужно было? А потом они сказали, чтобы мы, псы-ищейки, убирались прочь. — он чуть помолчал и прибавил. — И деньги у нас все, что были, отобрали.

Волков вдохнул было, задумался. Но Сыч продолжил:

— Так вот, мы потом мужика того истопника-то встретили.

— И?

— Так он нам и сказал, что обошёл весь замок, всех опросил слуг, но никакого доктора в замке барона не нашёл, и никто не помнит, когда он там был. Говорит, ходил спрашивал, пока какой-то господин не стал интересоваться почему он доктора ищет.

Волков молчал и думал, и мог с уверенностью сказать лишь то, что это всё выглядит странным. Смерть Рёдля, ранение барона, дядя, что печётся о его выздоровлении и никого к нему не допускает, и история с несуществующим доктором.

— Ну а сам ты что думаешь по этому делу? — наконец спросил он у переминающегося с ноги на ногу Сыча.

— Давайте, экселенц, я вопросы задавать буду, а вы будете отвечать. Я всегда так для себя делю, коли что не ясно.

— Задавай, — согласился кавалер.

— Ранение у барона было? — сразу спросил Фриц Ламме.

— Многие видели, арбалетный болт попал ему в лицо, когда он забрало поднял.

— Кавалер, дружок его, был цел и невредим, когда увозил его.

— Кажется, так.

— А потом вы нашли кавалера без головы, и доспехи барона недалеко от лачуги отшельника?

— Бертье нашёл.

— Значит раненый тяжко барон в одиночку, — Сыч поднял палец вверх, — в одиночку добрался до своего замка?

— Но ранение было столь тяжело, что родственник барона вас до него не допустил? И с врачом поговорить не дал?

— Да, не дал поговорить с врачом и в замок не пустил, — соглашался Волков.

— Но врача, кажется, в замке никто не видел, — уже не спрашивал, а почти утверждал Фриц Ламме.

— И что же из всего этого следует? — спросил кавалер.

— Что кто-то тут врёт. А врёт, я думаю, дядя барона. Вот одно непонятно — зачем? Вернее, это-то понятно. Может барон помер, а может и не болел, и старик не хотел, чтобы вы о том прознали. Но вот зачем он это скрывал, вот это и есть главный вопрос.

Волков понял, что ему придётся опять ехать к замку барона и уже без обиняков поговорить с господином Верлингером, потребовав от того видать барона живого или мёртвого, и уже после сказал Сычу:

— Ладно ступай пока. Отдыхай. Потом ещё для тебя работа будет.

Но Сыч не был бы Сычом если бы ушёл сразу.

— Экселенц, — он смущённо улыбнулся.

Волков прекрасно знал, что будет дальше и молчал.

— Экселенц, эти дуболомы барона отняли у нас все деньги, нам с Ежом и жить не на что.

Скорее всего он врал, насчёт денег кавалер совсем ему не доверял, но всё-таки Волков полез кошель и, достав оттуда монету, кинул её Сычу.

— Талер? Один? — искренне удивился Фриц Ламме.

— Мужицкая семья на талер два месяца живёт, — отвечал Волков.

— Так разве мы с Ежом мужики? Нам простыни нужны, еда хорошая. Я трактирщику и так должен.

— Перед отъездом я дал тебе кучу серебра.