А вот это уже было похоже на правду. Да, конечно, горожане прекрасно помнят, как горцы стояли под их стенами. Дважды стояли, между прочим.
Волкова так и подмывало сказать бургомистру, что он собирается мириться с кантоном, но при отце Теодоре такого говорить было нельзя, старый поп был верным человеком архиепископа Ланна, а тот страстно желал, чтобы война здесь разгоралась, сильнее захватывая всё новые земли. Поэтому он сказал всего лишь:
— Дорога эта будет очень полезна городу.
— Знаю, — отвечал бургомистр. — Поэтому немедля соберу всех купцов и глав гильдий, что были заинтересованы в этой дороге, переговорю с ними и на ближайшем совете лично подниму этот вопрос. Буду уповать на то, что вам нанесено оскорбление, и требовать сатисфакцию в вашу пользу. Может, они меня и послушают. А не захотят строить дорогу, так потребую подарка для вас.
— Что ж, я буду вам признателен, — кавалер сделал многозначительный жест, недвусмысленно дающий понять, в чём будет выражаться его благодарность. — Особенно если вы преуспеете с дорогой.
— Приложу все силы, господин рыцарь, — заверил его господин первый консул города Малена.
И кажется, говорил он вполне себе искренно.
Когда бургомистр откланялся, когда уже и сам кавалер собирался уходить, он спросил у епископа:
— А почему же бургомистр так старается для меня?
— Ах вы наивный рыцарь, — усмехался старый поп, — бургомистр выбран совсем недавно, и выборы ему дались очень нелегко. Следующие выборы он собирается выигрывать благодаря деньгам Кёршнера, да и видимая дружба с вами ему никак не повредит. Тех, кто побеждает, все хотят видеть в своих друзьях. Так что старается он не для вас. Вовсе не для вас. Но дружбу с ним вы всё равно водите, он очень влиятелен сейчас. Да и в делах необыкновенно проворен.
Когда Волков садился в седло, чтобы ехать в трактир за своей свитой, он неожиданно подумал о том, что, может, и неплохо вышло, что брак с Фейлингами расстроился. Что, может, Кёршнеры ему будут много выгоднее Фейлингов. Шутка ли! Десять тысяч монет на свадьбу! Да и с дорогой ещё не всё потеряно, может, дорога ещё будет.
Глава 28
Признаваться в том, что Бригитт была права, он не собирался. Вот ещё, и так много о себе стала думать, карету ей подарил — это уже немало. Но так и было, совет рыжей красавицы был хорошим.
Он совсем не зря ездил в город, и вместо того, чтобы раздуть новую свару, кажется, наживал новых и ценных друзей.
Уже через день с утра приехал посыльный от Кёршнеров и просил узнать, будет ли угодно господам Эшбахтам и девице Урсуле Видль принять Людвига Вольфганга Кёршнера и сопровождающую его мать Клару Кёршнер.
На что был получен благоприятный ответ. Сказано было посыльному, что дом Эшбахтов ждёт уважаемых гостей с большим нетерпением. На что посыльный сообщил, что гости поедут к ним затемно и уже к обеду будут.
Волков звал к себе сестру Терезу и племянниц, чтобы сообщить им о деле. И когда те пришли, мать заплаканная, а девочки перепуганные, кавалер глянул на них и охнул.
У невесты, оказывается, и платья подобающего нет. И у матери её платья хорошего нет, а всё что есть, старо и обтрепалось. То, что кавалер покупал племянницам, то хоть и неплохие платья были, но девочки давно из них выросли. А ко всему ещё и обед нужно начинать готовить сейчас.
— Собирайтесь, — говорит кавалер, а сам хмурится, — надо в город ехать за платьями.
— Пока доедете, ночь уже будет, вам и городских ворот не откроют, — сказала госпожа Ланге. — А коли и откроют, так портные все спят.
И пока Волков молчит и хмурится дальше, она продолжает:
— Не волнуйтесь, господин мой, я всё устрою. До завтра ещё целый вечер и ночь. Мы успеем.
— Что ж вы, новые платья для Урсулы и Катарины и для моей сестры пошьете? — не верит Волков.
— Катарина пусть берёт платье старшей сестры, — говорит Бригитт.
— Ой, я согласна! — кричит младшая племянница.
— Госпожа Рене, сестра ваша, пусть возьмёт платье у госпожи Эшбахт, они телом схожи почти, разница невелика, её никто и не заметит.
— Берите любое моё платье, — милостиво согласилась Элеонора Августа, она взяла за руку сестру Волкова Терезу, — пойдёмте, сестра, посмотрите, что можно взять у меня.
— А я? — искренне удивлялась происходящему виновница всего переполоха, тринадцатилетняя невеста. — А где же мне взять платье?
— Вам нравится моё платье из зелёного бархата? — спросила у неё госпожа Ланге.
— Ваше платье из зелёного бархата? — глаза Урсулы округлились. — Очень нравится. Но оно же мне велико.
— У нас есть ножницы, иголки, нитки и дворовые девки. И целая ночь впереди, мы всё перешьём под вас, вы будете в нём так хороши, что жених влюбится в вас с первого взгляда. Согласны?
— Согласна, — сразу согласилась племянница, — но, госпожа Ланге, разве вам не жалко такого хорошего платья?
— Не волнуйтесь, дорогая моя, завтра вы будете главной, а платье, — Бригитт с улыбкой взглянула на Волкова, — думаю, что господин купит мне новое.
Господин, увидав, что все смотрят на него, молча кивнул и стал подсчитывать, что бы ему обошлось дешевле, три хороших платья для сестры и племянниц или ещё одно роскошное платье для Бригитт.
А госпожа Ланге уже звала к себе Марию, велела ставить варить бульоны, звала мужиков, велела им забить свинью, звала девку умелую в шитье, объясняя ей, что надобно делать. Звала ещё кого-то, распоряжаясь и распоряжаясь. И так она это умно делала, что Волкову ничего не оставалось, как сесть в своё кресло, налить пива и позвать монаха с новой книгой, которую тот купил недавно.
Всё, что Бригитт задумала, всё так и сделала. Придраться было не к чему.
Тринадцатилетняя Урсула Видль была напомажена и нарумянена, её волосы были помыты с яичными желтками для блеска, распущены и чуть завиты. Платье, как и ожидалось, было великолепно, бархат есть бархат, и сидело на девочке изумительно. Волков хотел было сказать, что уж слишком она выглядит взрослой, но вспомнил, что девочке скоро ложиться на брачное ложе, и промолчал. Для неё посреди залы, чуть отодвинув стол к стене, поставили кресло, под ноги подставили скамеечку. Урсула всё понимала и была не только на вид взрослой, но и не по годам серьёзна:
— Матушка, дайте мне платок, лучше мне при платке быть, — и тут же отбросила платок, что давала ей мать. — Да нет же, что вы мне тряпку даёте, мне кружевной надобно. Тётушка Элеонора, можете мне на время дать кружева? Как гости отъедут, так я вам верну.
Элеонора Августа молча отдала ей свой кружевной платок. Племянница, как и положено даме, тут же спрятала его в рукав платья, оставив небольшую часть его наружу. Она делала всё так же, как делали взрослые дамы. Девочки очень ловко перенимают всё у взрослых женщин. И тут же она потребовала зеркало:
— Катарина, подай мне зеркало, хочу поглядеть на себя.
— Ты только что смотрела, — отвечала младшая племянница, которая не хотела отходить от кресла дяди, а хотела смотреть картинки в его книге.
— Глупая гусыня! Немедля неси мне зеркало! — кричала старшая таким тоном, который Волков за ней ещё не замечал.
Тереза Рене, мать девочки и сестра господина, то и дело кривила губы и, с трудом сдерживая рыдания, начинала промокать глаза от слёз.
Урсула, видя это, говорила ей строго:
— Матушка, того не надобно сейчас. Ни к чему тут слёзы ваши. Авось не хороните меня. И не за холопа меня дядюшка выдаёт.
Волков же, слыша это, и читать забывал, диву давался:
«Вон как свадьба меняет женщин. Вчера ещё тихой девочкой была, а сегодня строга уже даже с матерью».
Ротмистр Рене, которому Урсула была падчерицей, непонятно отчего грустил не меньше, чем её мать. Лицо его было печально, он сидел у стены и вставал всякий раз, когда в его стакане кончалось вино, наливал и садился снова грустить и медленно напиваться.
— Дорогая моя, отнесите сестре зеркало, у неё сегодня очень важный день, — Волков чуть подтолкнул младшую, и та нехотя исполнила его просьбу.