Агнес хватает мешок своими руками, да какой там! В мешке не менее чем полпуда серебра. Пальчики девичьи не смогли такую тяжесть из ящика вытащить, соскользнули.

Волков сам достаёт один мешок, бросает его на пол:

— Это тебе на коней и платья, — достаёт второй мешок, тоже бросает его на землю, — а это на жизнь. Деньги береги. Учись жить экономно.

Агнес снова хватает его руку и целует:

— Спасибо, господин мой, — тут же подбегает к пологу шатра, откидывает его. Кричит: — Игнатий! Игнатий, где ты есть?

— Тут, я. Тут, госпожа.

Большой и мрачный мужик с чёрной бородой, тяжко топая сапожищами, бежит к ней, торопится.

«Ишь как она его выдрессировала, галопом идёт».

— Что изволите? — спрашивает конюх, добежав до шатра и поклонившись Волкову.

Когда Игнатий уносит мешки. Агнес, улыбаясь, делает перед Волковым глубокий книксен:

— Спасибо вам, господин мой, и прощайте, уеду сейчас же, как куплю коней. Домой хочу, в Ланн, в кровати своей хочу спать.

Она уехала, а Волков пошёл завтракать и снова думать о серебряной барже.

В этот день они так и не нашли её. Мужички стали нырять всё реже, у них интерес пропал, всё больше сидели в лодке да рассуждали, где они ещё не ныряли. А когда кто-то из них всё-таки нырял, то, вынырнув, говорил:

— Баржи тут нет, а вот налимы есть.

— Налимы?

— Ага, — мужик показывал руками, какие они, — вот такие.

После обеда Волков распорядился послать за теми, кто видел, где тонула баржа. Среди пленных сыскали парочку таких.

— Ну, где она утонула? — спрашивал Волков у одного такого.

— Да вроде тут, господин. — оглядывался мужик.

— Вроде? — зло переспрашивал кавалер. — Ты что же, дурак, места вспомнить не можешь?

— Так тогда зима была, сейчас-то всё по-другому, — пояснял пленный. — А так вроде как вон там она потонула.

Он указывал рукой как раз туда, где сегодня раз десять ныряли.

— Максимилиан, — говорил он, указывая рукой, — пусть они снова проверят всю воду от того холма и до тех ив.

И, отдав распоряжения, пошёл в лагерь обедать.

После обеда к нему пришёл Брюнхвальд. И стал рассказывать:

— Хотел вывести полк, посмотреть, как обстоят дела с ротами. А рот-то и нету, только третья рота да рота Рохи.

Да, так и было, вторую роту Хайнквиста Волков отправил за брод, в их лагерь, охранять ценности. Первая рота, рота Рене, занималась охраной пленных.

— Да, так и есть, — соглашался кавалер.

— Первую и вторую роту я посмотрю завтра, а вот рота капитана Фильсбибурга на сегодняшний день почти небоеспособна. Выучка отсутствует, слаженности нет как таковой. Да и со стрелками не всё в порядке.

— А что не так с людьми Рохи? — удивился Волков. Он-то думал, что это одна из его лучших частей.

— Рота малочисленна, едва сто шестьдесят человек насчитал, у них оружия больше, чем людей, — рассказывал новый командир полка. — Да ещё и беда с мушкетами.

— Что? — вот тут кавалер совсем взволновался. — А что не так с мушкетами?

— Только что мы с Рохой и Вилли посмотрели все мушкеты, у одиннадцати на срезе стволов трещины. Нужен ремонт, остальные… Ну, пока в порядке, но надолго ли? Роха просил порох пострелять, так я пока не дал, боюсь, что и другие трескаться начнут.

Вот что значит хороший офицер. У кавалера совсем руки не доходили до своего полка. Бросил всё на самотёк, положился на нерадивых офицеров, которые даже не доложили ему о состоянии дел в своих частях.

— Займитесь мушкетами, Карл. Посмотрите роты Хайнквиста и Рене. Коли нужны будут деньги, так получите, сколько нужно.

— Займусь, о том не беспокойтесь. Роты приведу в порядок, а мушкеты отремонтирую. Но если мы пойдём на горцев после этого дела, то деньги нам понадобятся. Думаю, если пойдём в кампанию на кантоны, то в Ланн, Фринланд нужно будет уже сейчас послать сержантов для набора новых людей. Слава о вас идёт большая, я думаю, что набрать людей труда не будет. Думаю… Потери у нас были большие, мне в полку нужно… эдак, ещё полтысячи человек. Также я думаю поговорить с Эберстом, Мильке и кавалеристом Реддернауфом, спрошу, не нужны ли им пополнения. Ещё думаю, что стрелков Рохи нужно довести до трёх сотен, и чтобы мушкетов было не меньше сотни. Уж больно хорошо они стреляют. Найдёте деньги на всё это?

Волков выслушал всё это, похлопал товарища по руке и единственное, что нашёл ответить, было:

— Как хорошо, Карл, что вы вернулись.

После обеда он снова пошёл на реку, мечтая о том, что вот он придёт туда, а там… Серебро из воды уже вылавливают. И что дно в той лодке уже завалено серебряными слитками, которые «в ладонь длиной, в три пальца шириной и в два толщиной».

Но ничего такого не было. Максимилиан стоял у воды, кричал что-то мужикам, а те из лодки лениво кричали что-то ему в ответ. Зато тут же на берегу он увидал его! Хельмут Майнцер собственной персоной пришёл на берег узнать, как вылавливают серебро, про которое он рассказал.

— Сержант, — злорадно произнёс Волков, увидав купчишку, — а притащи ко мне вон того мерзавца.

Сержант Хайценггер и ещё один гвардеец приволокли купца к полковнику. Тот был немного напуган, чувствовал, что что-то не так.

— Ну и где твоя баржа? Не первый день тут на берегу сижу, мужики скоро плавать, как рыбы, научатся, а баржу найти не можем.

— Но была же баржа, — лепечет Хельмут Майнцер. — Все о том знают.

— Так где она? Укажи место.

Тут купец на секунду задумался, а после и говорит:

— Руди Кольдер, сын золотаря Кольдера, за серебром нырял и сам то серебро доставал. Рыцарь фон Эрлихген его наградил талером. Он о том хвалился.

— Ваш он, этот Руди Кольдер, из Ламберга? — спрашивает Волков с надеждой.

— Наш, наш, — кивает купец.

— Сержант, — говорит полковник, — бери купчишку и ещё пару людей своих, езжай в Ламберг, найди мне этого Руди Кольдера.

— Да, господин, — отвечает сержант. — Сделаю.

Но до вечера сына золотаря так и не нашли. И, не дожидаясь сумерек, он отправился ужинать.

Человек, который многие годы провёл в лагерях и ночевал в палатках, по звукам, что доносятся снаружи, сразу поймёт, что в лагере неспокойно. Что там что-то происходит. Лошади заржали. Волков открыл глаза. Темно. Только ночник горит на сундуке. Солнце ещё не встало. А где-то вдалеке застучал барабан. Негромко и расслаблено, словно барабанщик поутру проверял свой инструмент. Полковник сел на постели, прислушался. Сомнений не было, что-то в лагере происходило, хотя криков «к оружию» и не было. Но звук суеты, сборов, звон железа он слышал отчётливо.

— Гюнтер! — орёт полковник, вставая с постели.

Денщик появляется сразу, как будто за пологом палатки стоял и ждал. И уже несёт воду в тазу и свежую одежду господина на локте:

— Я тут, господин.

— Что за шум в лагере? — с тревогой спрашивает кавалер.

Гюнтер, как ни в чём ни бывало, ставит воду, заправляет перины и на край кровати раскладывает его одежду, а сам рассказывает:

— Полковники Брюнхвальд и Эберст решили привести смотр солдатикам, господин. На заре будут их строить. Вот те сейчас железки свои и начищают.

— Почему же мне ничего не сказали? — успокаивается кавалер и начинает умываться.

— Не могу знать, господин. Они мне не докладывали, — отвечает денщик с едва заметной иронией.

— Умный ты очень, — говорит Волков, беря у него полотенце. — Завтрак не готов ещё?

— Какой там, эти мерзавцы кашевары ещё и костров не разводили.

Он уже оделся, выходит из шатра и нос к носу сталкивается с Мильке у входа. Штабс-капитан кланяется ему:

— С добрым утром, господин полковник.

— Да, и вам доброго утра.

— Полковники наметили смотр поутру, просят вас быть.

— Хорошо. Буду.

Волков хотел на этом закончить разговор. Но Мильке не уходит:

— Солдаты будут при полном доспехе и оружии. Полки при барабанах и знамёнах.