— Ясно, ясно, — кивает Сыч.

— А где мальчишка? — спрашивает барон. — Он, что, спит, что ли?

— Ну уж — спит…, — усмехается помощник, — он за деньгой пришёл ещё за час до вашего прихода. Спрашивал про вас раза три: не пришёл? Не пришёл? Сейчас позову.

Ёган обрадовался, когда вошёл в комнату и увидел Волкова, он заулыбался и низко поклонился:

— Здравствуйте, господин, храни вас Бог.

— И тебя, и тебя…, — отвечал барон. — Ну, рассказывай, что видел, куда ходил нынче твой подопечный.

— Подопечный? — не понял мальчишка, явно не знавший такого старинного слова. — Это кто?

— Дурень, — усмехается Сыч, — это тот, за кем ты следил.

— А, богослов Вермер? — теперь парень понял. — Так почти всё так же, вот только утром он не читал проповедь в молельном доме, сидел дома, а потом на своей повозке с кучером поехал в магистрат…

— В магистрат? — удивлялся генерал. — Чего это он каждый день туда ездит? Уж не работает ли он там?

— Не знаю, может, и работает, — пожал плечами Ёган. — Но сидел он там с книгами, там все с книгами сидели, там… там книг этих тьма, огромные ящики с книгами, стоят у стен, до самого потолка всё книги и книги, — он на мгновенье задумался. И вспомнил: — Там библиотека. Я хотел посмотреть да погреться, но меня оттуда выпер один мозгляк, что там служит, за книгами смотрит.

— Ах вот оно что, — понял генерал.

— Дальше он опять пошёл есть в харчевню Нойса Шляйверга, жрал там горох, а колбасу не жрал, и рыбу не жрал. Говорил трактирщику, дескать, пост начался. Отказался от вина.

— Ах да, Великий пост же, до Пасхи уже немного осталось! — вспомнил Фриц Ламме.

«Да, до Пасхи осталось совсем немного, а ван дер Пильс как раз должен поспеть до неё», — невесело размышлял генерал, понимая, что времени у него месяц. А может, и того нет.

— А ты прямо ему в тарелку заглянул? — говорит мальчишке Сыч, и, кажется, он доволен таким его рвением.

— Посидел малость в углу. Погрелся. Купил себе крендель. Хоть они там шибко дорогие.

— Вот это правильно, — согласился Сыч. — Без дела не надо сидеть, а как купил что-то, вроде ты и не просто так пришёл. И старайся человеку, за которым приглядываешь, лишний раз в глаза не лезть; даже не смышлёный в этом деле человек, и тот… раз взглянет, второй раз, а на третий и спросит себя: а какого дьявола весь день мне этот сопляк на глаза попадается? А уж человек в этаком деле опытный так заметит тебя сразу, свернёт в переулок тёмный, за угол встанет, дождётся тебя и ножичек-то промеж рёбер и вставит.

— Да нет…, — не верит ему Ёган, но в его тоне слышится сомнение, — Нет, этот Вермер не такой. Говорю же, он богослов.

— Этот, может, и богослов, а другой будет не богослов, — продолжает обучение Фриц Ламме. — Ты тенью должен быть, неприметным, всегда держаться в тени улицы. Близко к подопечному не подходить, но и из вида не терять. Понял?

— Понял, — кивал Ёган Ройберг. И, обернувшись к барону, спросил: — Господин, ну что, платить мне за сей день будете?

— Конечно, буду, — отвечал тот, доставая деньги, и, выложив на стол монеты, продолжил: — Но на завтра у тебя работа будет другая.

Парень сразу схватил деньги, зажал их в кулак, но поблагодарить барона забыл, сразу спросил:

— А что за работа?

— Работа? Узнаешь, когда придёшь, — начал генерал. — Будь с самого утра у меня в казармах, приходи по утру, по темноте, и будешь при мне, а как я скажу, так пойдёшь за указанным мной человеком, выяснишь, где он проживает. Понял?

— Так более мне за Вермером не присматривать?

— Пока нет. Говорю же, будет тебе другой для присмотра, — сказал генерал и добавил с надеждой: — Если, конечно, всё пойдёт, как пойти должно.

— А цена-то за этого другого будет та же?

— Та же будет цена, та же, — машинально соглашался Волков, думая о чём-то своём.

Потом, когда мальчишка ушёл, они ещё посидели с Сычом, ещё раз проворив всякие мелочи.

Он покинул дом своего помощника и поехал к себе. А когда уже были на улице Жаворонков, то сержант Готлинг, ехавший последним, вдруг и говорит:

— Господин, за нами опять какая-то сволочь тащится. Там, у дома на углу, лампа горит, я его и приметил, он прячется, к стене сейчас жмётся.

— Тащится? — генерал сразу остановил коня.

Вот тут у него и похолодело сердце, как он представил, что кто-то из местных знает про то, что он бывает у Сыча, то есть у богатого купца Фердинанда Константина Зальцера, который устраивает турнир. Если узнают о том власти города, турнир закроют, и тогда прощай все планы, все усилия, все потраченные деньги. От таких мыслей уже не его сердце холодело, а его самого как обожгло.

— Готлинг, Грифхоппер — взять его, ублюдка.

Тут же подковы зазвенели по мостовой — сейчас, на безлюдной и тихой улице, были они особенно слышны. — понеслись сержанты вскачь, жаля коней шпорами и не боясь в ночной темноте налететь на что-нибудь. И фон Флюген за ними увязался. Этому всегда всё было интересно.

С тем же оглушительным цокотом скрылись за ближайшим уголком. И генерал с Хенриком последовали за ними, хотя и не так бойко.

А за углом крик. Кто-то орал так, словно его режут:

— Спасите! Спа-а-си-и-те-е… Люди добрые, убивают! Стража, стражу покличьте кто-нибудь!

И возня, и ругань продолжались. Волков свернул в проулок, а там темень, ничего не разобрать, и лишь возня и крики, переходящие в надсадный ор:

— Помогите! А-а-а… Люди! Убивают!

Барон обнажил меч и подъехал к месту, где всё и происходило, но пока добрался, крики уже оборвались на полуслове. И только злой голос сержанта Готлинга доносился из темноты:

— Ещё ему дай, дай как следует.

После чего снова и снова слышался звук тяжёлых ударов и глухие стоны.

— Эй, эй, — окликнул их генерал, — что там у вас?

— Господин, — Готлинг тяжело дышал, — я его догнал, конём сбил, так он, падлюка, за нож взялся. Ногу мне проткнул и коня порезал, вон, из шеи кровища хлещет.

Конь и правда перебирал ногами, цокал копытами и ржал негромко от страха.

— Фон Флюген, — злится генерал, — где фонарь?

— Сейчас, — сразу отозвался оруженосец, у которого по недосмотру или по неосторожности фонарь погас.

Мальчишка засуетился и стал разжигать лампу, а пока он щёлкал кресалом по кремню, они все молча слушали из темноты, от самой мостовой, причитания пойманного человека:

— За что же вы так со мной, господа солдаты? Ой, как избили, ой, как рёбра болят, и голова… Вон, кровь по волосам, пробили мне её, а за что — даже и не пойму… Ой, как избили…, — и тут же, откуда только силы взялись, он снова начал орать: — Стража, люди!.. Убивают! Стража-а!..

Так он орал, что, конечно же, перебудил всю улицу. Из-за ставень ближайшего дома выпали на мостовую лучи неяркого света, и кто-то спросил в темноту:

— Эй, кто тут?

— Спи спокойно, добрый горожанин, тут вора поймали, — отвечал генерал, — сейчас отведём его к стражникам.

И тут же, перестав скулить, человек снова заорал:

— Ой, спасите!.. Убивают!.. Зовите стра…

— Заткнись ты…, — прорычал Грифхоппер, и послышались новые удары.

Больше он ничего не успел сказать и его крик оборвался на полуслове. А фон Флюген наконец разжёг лампу и, спустившись с коня, осветил этого человека. Тот был весь залит кровью, уж непонятно, чьей, но молодой человек, поднеся лампу к нему поближе, сказал:

— Так я его видел!

— Точно? — спросил барон. — Вы не путаете?

— Кончено, я его капюшон грязный не первый раз вижу. И утром видел, и у казарм наших, — уверенно произнёс оруженосец.

А тут и скрипнула какая-то дверь невдалеке, и в проёме показалась лампа и фигура за нею.

Дальше торчать тут было нельзя, но и оставлять человека тоже. Волков очень волновался, что мерзавец мог знать о том, что он был у Сыча. И поэтому он приказал:

— Фон Флюген, помогите Готлингу. Проводите его в казармы.

— Да я сам справлюсь, — бурчал из темноты сержант, — конь вот не помер бы, крови из него много течёт.