И тут бургомистр остановился, перестал нести всякую чушь, и сказал:
— Найдите мне Вайгель, добрых людей, чтобы покончили с ним.
Лейтенант едва успел подумать, что у самого бургомистра под рукой куча всякой сволочи, готовой к такой работе, как бургомистр продолжил:
— Чтобы не местные были, и чтобы хороши были — не разбойники. Разбойников этот пришлый сам режет, даже когда слеп. Как было в «Безногом псе».
Такие знакомые у лейтенанта были. Добрые люди с хорошим оружием, что вечно без денег сидят. С ними он в компании ходил против еретиков.
— И какова плата? — Спросил лейтенант, хотя очень не хотелось лезть ему в это дело.
— Двести талеров, — ошарашил его бургомистр, — но только чтобы люди самые крепкие были.
«Не скупится, подлец, — думал Вайгель, понимая, что за такие деньги его знакомцы могут и небольшую войну начать. — Видать, совсем допекает вора этот пришлый».
Но, с другой стороны, хоть и недолюбливал лейтенант бургомистра, хоть и презирал его, тем не менее, благополучие самого лейтенанта было неразрывно связано с этим вороватым и бесчестным проходимцем, каким-то образом, ставшим самым важным человеком в речном регионе.
— Есть у меня такие люди, — сказал лейтенант. — Буду писать им.
— Пишите немедленно, — говорил бургомистр возбуждённо.
— Напишу, но уж если напишу, так обратного хода не будет, за деньгой они приедут, даже если уже работы не будет.
— Пишите, я дам денег вперёд. Пусть едут сюда.
Лейтенант городской стражи Вайгель встал и, поклонившись, пошёл к себе писать письмо, хоть и не по душе ему всё это было.
Когда рыцарь божий Фолькоф и люди его сели за стол в трактире «У святой Магдалены», а бойкие разносчицы уже носили им еду, лейтенант Вайгель пришёл на почту. Он решил не посылать человека, а дойти до почты самостоятельно, ведь погода стояла прекрасная, солнце согревало город, который всю зиму вымораживали холодные ветра с реки. И он не пожалел о том, что пошёл сам. Пока он обходил большую весеннюю лужу, что разъездили бесконечные подводы, увидал верхового, что остановился у почты. Ещё не подойдя близко, лейтенант узнал его по колету сине-белого цвета и чёрной птице на груди. Это был мальчишка-паж приезжего кавалера, от которого так хотел избавиться городской голова. Мальчишка зашёл в здание почты, вот господин лейтенант решил не спешить и подождать в сторонке. Когда вскоре мальчишка вышел, сел на коня и уехал, то господин Вайгель поспешил на почту сам.
Увидав его, страдающий тучностью почтмейстер не поленился и с трудом выбрался из-за стола. Стал кланяться. Командир городской стражи ему тоже кланялся и улыбался. Они поговорили о погодах, и о цене на дрова, которая вроде как, должна была упасть с приходом весны, а никак не падала. А потом лейтенант, как бы промежду прочим, спросил:
— А что за юноша у вас тут был сейчас, в одежде с гербом красивым на груди?
— Проезжий, не наш, — сказал почтмейстер, начиная понимать, что неспроста лейтенант спрашивает и пришёл сюда он видно неспроста.
— Письмо принёс? — продолжал лейтенант.
— Принёс, принёс, — соглашался почтмейстер, уже начиная кривиться лицом, зная, что сейчас последует неприятная просьба.
И она последовала. Была она неприятна, и только по форме она напоминала просьбу, а по сути это было требование. Лейтенант сказал ему ласково:
— Надобно для пользы города взглянуть на него.
— Взглянуть? — жалостливо переспросил почтмейстер.
— Надобно, друг мой, надобно, для пользы города, только для пользы города.
— Уставом Императорской почты недозволенно то, — начал ныть толстый почтмейстер.
Так оно и было, и вообще, почта не подчинялась городским властям, и даже герцогу-курфюрсту не подчинялась. Почта была сутью империи, и служащие её получали жалование из имперской казны. Но что мог возразить почтмейстер командиру городской стражи? Да ничего, ибо телесами он был хлипок и душою слаб.
— Так, давайте письмо, — настаивал лейтенант, — говорю же, я не прихотью совею прошу его, а надобностью города.
— Якоб, — жалостливо позвал почтмейстер одного из помощников. — Якоб, дай письмо, что принёс юный господин только что.
Служащий тут же ушёл и через несколько мгновений принёс письма, те самые, что привёз на почту Максимилиан. Он с полупоклоном передал письма почтмейстеру и вышел из комнаты. И пока толстый служащий императора снова не принялся ныть про то, что велено, и про то, что нет, лейтенант забрал все пять писем у него из рук, отошёл к окну и, не сомневаясь ни секунды, сломал на первом же из писем сургуч. Стал к свету и начал читать. И его лицо стало не таким уже и ласковым, когда прочитал он, что пришлый господин требует себе полномочий, а полномочия эти бы привели бы бургомистра в ужас, узнай он о них. Лейтенант после сломал новый сургуч и стал читать другое письмо, в котором кавалер просит своего сослуживца вести к нему в помощь добрых людей, и побыстрее. А сколько тех людей, неясно из письма было. И судя по тому, каков это кавалер, а уж лейтенант ещё на ужине понял, что тот не промах и во многих тяжких делах был, то и люди, что придут к нему, будут такие же. И от этого письма, начал лейтенант уже хмурится, и лик его становился тревожен. И видя тревогу на его лице, стал волноваться и почтмейстер, да только ничего он не мог поделать, стоял рядом с господином лейтенантом да тряс третьим подбородком, глядя, как тот ломает сургуч на новом письме. А третье письмо и вовсе худое было. Писал приезжий ни куда-нибудь, а в Святой Трибунал, прося святых отцов, чтобы скорее были, так как в городе, в котором господин Вайгель стражей командовал, ведьм много, и все они богаты. Опустил господин лейтенант письма и уставился в окно отрешённо. Задумался он. Как тут быть ему, что делать? Можно, конечно, письма эти скрыть, не отправлять, а приезжего убить, но случись, что случись. Новый розыск. Случись, что кто спросит у почтмейстера что-то, так разве этот жирный почтмейстер не покажет на него, что мол, господин лейтенант письма забрал. Покажет, уж этот сразу покажет. А во имя чего ему лейтенанту рисковать? Во имя городского головы фон Гевена и старой ведьмы, что уже и ходить не может? Нет-нет, дела в городе были хороши, пока ими не стали интересоваться проворные люди, такие, как кавалера Фолькофа, а уж как такие люди стали здесь рыскать, так пиши пропало, и убивать его смысла нет, не своей волей он тут рыщет. А значит, вместо убитого новый появится. Господин лейтенант протянул почтмейстеру пачку писем и сказал:
— Отправьте по адресу. Сургуч поправьте только.
Почтмейстер взял письма трясущимися руками и отвечал:
— Непременно поправим.
— Ну что ж, тогда не буду вам мешать, — сказал господин лейтенант и поспешил из почты прочь.
У него появились вдруг важные и срочные дела, а то письмо, что он писал своим знакомым добрым людям, когда хотел их в город для дела позвать — порвал, а клочья выбросил в лужу. Он был умный человек, он знал, что делать и торопился.
На площади перед ратушей было не протолкнутся, купцы, лёгкие возки, кареты и снова купцы, купцы. Здесь было чисто, луж не было, купчишки хоть ещё и кутались в меха и пышные береты, но на ногах у них уже мелькали яркие, летние чулки и лёгкие туфли. Местные держались особняком, их было значительно меньше приезжих, собирались они ближе ко входу в ратушу. Туда и поспешил лейтенант. Его там хорошо знали, ему кланялись. И он, собрав вокруг себя многих городских купцов, сказал им, что надобны ему деньги, кредит на двадцать две тысячи талеров. И что под них даст он в залог свой дом и своё имение, что было в трёх милях вверх по реке. А кредит он хочет взять под два процента в месяц. Купцы дивились выгодности предложения, так как знали, что дом и имение главы городской стражи стоят много больше двадцати двух тысяч. Может, и на все двадцать восемь тысяч потянут. Они спрашивали, что за дело затеял лейтенант, но на этот вопрос лейтенант только улыбался и грозил купцам пальцем, явно не желая раскрывать секрета своего дела. Тогда одиннадцать негоциантов тут же учредили ссудную компанию, звали из магистрата чиновника, что ведает городской собственностью, двух нотариусов и попа со Святою Книгой. Чиновник магистрата писал им бумагу, что лейтенант городской стражи Вайгель есть честный житель города Хоккенхайма и не врёт, что ему принадлежит в городе дом и поместье за городом. На то есть запись в книге регистрации собственности. Затем лейтенант клялся перед попом на Святой Книге, что его собственность более нигде не заложена. И сам он долгов не имеет, а уже после всего этого была составлена нотариусами бумага ссудная на двадцать две тысячи талеров серебра земли Ребенрее. Под проценты месячные. И господин лейтенант торжественно её подписал. Торговые дела и дела коммерческие промедления не терпят.
