Пока дошел до винного двора, нога уже болела вовсю. Но седло он дотащил. Зайдя в лагерь, он сбросил седло прямо у в хода и уселся на ближайшую бочку, что лежала у ворот. Он тяжело дышал, стягивал шлем, подшлемник, пришел Еган, хромая, помог снять ему доспехи и сапоги. Все смотрели на него, но даже Еган, даже Роха не отваживались что-либо спрашивать у него.

— Мыться, — коротко бросил он, когда был раздет.

Ему принесли уксус и сарацинскую воду в ведрах, Еган и брат Ипполит стали его обмывать. Все остальные ждали, когда господин закончит омовения. Наконец, когда он уже невыносимо вонял уксусом, Еган принес чистую одежду. И тогда к нему подошел солдат, которого все звали Старый Фриззи и, чуть поклонившись, сказал:

— Господин, я, как глава солдатской корпорации, должен знать, что сталось с теми людьми, что пошли с вами? Что мне придется говорить их женам и детям?

Волков долго и угрюмо смотрел на старого солдата и, наконец, произнес:

— От души надеюсь, что женам и детям этих крыс, которых ты называешь людьми, придется их оплакивать.

Солдат и все остальные обдумывали произнесенное кавалером в полной тишине, не прося никаких пояснений. Но кавалер пояснил:

— Пока я отлучался, эти крысы не набрали воду, а выпрягли коня и сбежали. Вот и все, что ты, как глава корпорации, должен знать о своих людях.

— Сбежали? — тихо переспросил один из солдат.

— Сбежали, — рявкнул Волков, — и украли моего коня. Вонючие дезертиры.

— А где твой-то конь? — спросил Роха.

— А моего коня за восемьдесят талеров убил вшивый доктор Утти, — вдруг неожиданно спокойно отвечал кавалер.

— Да как же так? — не верил Еган. — Он же хлипкий на вид.

— Да хлипкий, но ловкий, а вот полудурки у него крепкие были.

— Значит, драка была? — спросил Скарафаджо.

— Была, — отвечал кавалер.

— А я и думаю, откуда на шлему у вас новые царапины, — сказал Еган.

— Да, попали пару раз, — отвечал кавалер.

— А ты? — спросил Роха.

— Убил из всех.

Роха кивнул головой в знак одобрения:

— Ну, хоть так за коня ответили, твари.

— Ну, хоть так, — согласился Волков и посмотрел на старого корпорала. — А с дезертиров я спрошу по возвращении в Ланн. Поволоку их в суд за конокрадство. Как ты считаешь, старик, это будет правильно?

Старый корпорал ничего не ответил, только вздохнул тяжело и подумал про себя:

«Ты еще вернись туда, господин. Неплохо было бы нам бы всем туда вернуться».

Ближе к вечеру вернулся Пруфф с еретиком и своими людьми. Он был показательно спокоен, рассказал, что за этот день они разбили часть стены и сняли одну кладку камня. Осталось две, но он думал, что эти два слоя разбить будет легче.

Кавалер рассказал ему о том, что его люди дезертировали. Он выслушал это спокойно и просто произнес в ответ:

— Такое бывает.

На том разговор и закончился. Капитан Пруфф пошел к костру есть, а Волков сказал Рохе:

— Ты не спи сегодня ночью, Хилли-Вилли пусть с тобой посидят. Как бы эти вояки не разбежались.

— Куда они денутся, побоятся бежать ночью, — беззаботно отвечал Скарафаджо.

— Они знают, что я доктора убил, могут и не побоятся.

— Хорошо, покараулю. Сяду у ворот.

Волков глядел на ужинающих солдат, на их сержанта и капитана. Еретик с семьей сидел отдельно, к костру не садился. Они тоже ели, девочки ели с аппетитом, и жена не отставала. Сам же еретик ел медленно, как бы нехотя.

А солдаты сидели вокруг костров, ели бобы, пили вино. Но вид их не предвещал кавалеру ничего хорошего. Люди были явно недовольны, скорее всего, они завидовали тем, кому удалось сбежать.

И положение только ухудшалась. Когда стемнело, и кавалер уже хотел ложиться спать, к нему подошел монах брат Ипполит и тихо произнес:

— Господин, кажется, у нас беда.

Волков хотел его убить. Ну, какая беда может быть еще? Куда уж больше бед? Что еще за беда? Но перетерпел приступ ярости, сидя и просто стараясь глубоко дышать. И когда приступ миновал, он так же тихо спросил у монаха:

— Хворь?

— Да, господин, один из людей кашляет все время и много пьет, кажется у него жар.

— Кажется?

Монах кивнул.

Волков встал, и монах повел его к одному из костров, за которым сидели солдаты. Они все поднялись при приближении рыцаря. Все остальные солдаты с интересом наблюдали за происходящим.

Ни монах, ни кавалер ничего не говорили, просто разглядывали солдат, и тут один из них, молодой парень, произнес:

— По мою душу пришли?

Волков увидел, что рубаха его почти мокрая, и парень тут же начал покашливать.

— Да, брат-солдат, по твою душу, — сказал кавалер, — тебе нужно уйти из лагеря.

— Думаете, у меня язва? — спросил парень.

Пруф, Роха, брат Семион и другие солдаты подходили ближе, все хотели знать, что происходит. Даже еретик пришел послушать.

— Мы будем молить Господа, чтобы так не было, — произнес брат Ипполит, — будем надеяться на лучшее.

— На лучшее? — переспросил солдат.

— Мы все будем молиться за тебя, — сказал Волков, — но тебе сейчас придется уйти.

— Уйти? — удивился молодой солдат. — Куда же мне уйти?

— Куда ему идти, — крикнул кто-то, — так нельзя.

Солдаты загалдели. Недовольны были.

— Тихо, — рявкнул Волков, — нельзя ему тут оставаться. Если он тут останется, и у него язва — помрем все. Слышите. Все!

— Так не годится, это не по правилам нашей корпорации, — сказал Старый Фриззи. — Мы не должны его выгонять.

— Мы его не выгоняем, напротив ворот дом, там, вроде, трупьем не воняет, чист он, — произнес кавалер, — ляжет там на пару дней, через пару дней будет ясно, язва у него или простая хворь. Если не язва — придет обратно.

— А если у него язва? — крикнул кто-то из солдат. — Что ж, ему подыхать там одному?

— А если у него язва, то мы все будем заболевать, один за одним, и первыми будут болеть те, кто к нему ближе, — пояснил монах.

— Ты же говорил, что мы не заболеем, чертов поп, — сказал сержант Вшивый Карл и указал на молодого солдата, — а он заболел.

— Я не говорил такого, — залепетал молодой монах, — я говорил, что если пить кипяченую воду, и есть только горячую пищу, и мыть тело уксусом, то можно и не заболеть. Но я не говорил, что вы точно не заболеете, здоровье человека то промысел Божий, и…

— Да заткнись ты, — оборвал его сержант, — вон твой промысел Божий уже перхает стоит и мокрый весь, и с нами тоже будет такое. Надо уходить отсюда.

Солдаты снова загалдели.

— Тихо, — снова заорал Волков, все замолчали, а он оглядел людей и произнес, — завтра все идем ломать стену, сломаем и пройдем в цитадель, заберем мощи и пойдем домой.

— Да мы это уже слышали, заберем мощи, заберем мощи, мы тут сами скоро мощами станем, — крикнул один из солдат, и все остальные тут же его поддержали.

— Да тихо вы, — снова рявкнул Волков, — если завтра мощи не возьмем, пойдете домой. Контракт, буду считать, вы исполнили.

Теперь все молчали, видимо, такой расклад всех устраивал. Кроме одного человека.

— А я? — спросил молодой солдат в мокрой рубахе. — А меня бросите тут?

Волков не знал, что ответить. И никто не знал, все молчали, все понимали, что, будь среди них хоть один человек с таким видом, из города их рыцарь фон Пиллен не выпустит. И тут заговорил брат Семион:

— Как звать тебя, сын мой?

— Томасом кличут, святой отец, — ответил молодой солдат и покашлял.

— Я останусь с тобой, сын мой, коли Господь даст тебе легкую болезнь, то выйдем из города через пять дней, а коли решит послать тебе испытание чумой, то приму твою исповедь, причащу и отпущу грехи, чтобы стоял ты пред очами святого Перта чист и светел.

— Спасибо, святой отец, — сказал молодой солдат и зарыдал, — спаси вас Господь.

— Сержант, — сказал Волков, — выдай солдату еды и вина на пару дней.

Сержант стал выдавать бедолаге положенное, а все остальные наблюдали за этим в тягостном молчании. Молодой солдат стоял рядом с отцом Семионом, и слушал его, и больше не рыдал, а только кашлял и кашлял тихонько.