Отряд остановился сразу за мостом. Кавалер и Сыч с Еганом, что были в цветах его герба, подъехали к воротам цитадели. Еган держал штандарт. Люди, что были на башнях над воротами цитадели, сами говорить не стали, пошли за своим ротмистром. Пока они ходили за ним, Волков уныло рассматривал цитадель. Было, да, было отчего приуныть. Цитадель была нова. Стены в тридцать локтей, да сразу на берегу канал, тут и лестницы толком не поставить. Подход к воротам только через мост. Ворота кованные, новые. Даже если нет решетки за ними, без пушек их все рано не взять. Да и пушки можно поставить только за мостом, а там дома буду мешать стрелять, а дома не сжечь, все крепкие каменные. Да, цитадель строили добрые инженеры.
«Если не удастся договориться, не знаю, что и делать!» — думал кавалер.
От этих мыслей его оторвал крик с башни:
— Кто вы и что вам угодно?
Кричавший был уверен в себе и знал себе цену. Это Волков понял по тону и манере говорить, это и был ротмистр.
— Мое имя Фолькоф, — представился он, — я рыцарь Божий. Волю епископа Вильбурга и архиепископа Ланна я пришел сюда, чтобы забрать раку с мощами святого великомученика Леопольда и иконы и другие ценности из кафедрала Ризенкирхе, чтобы избежать расхищения и поругания святынь.
— Мое имя Карл Брюнхвальд я и мои люди заключили контракт с магистратом города Ференбург на охрану цитадели, и я буду охранять ее до истечения контракта, то есть до Рождества. Вам нечего опасаться, кавалер Фолькоф, никто ничего не тронет ни в цитадели, ни, тем более, в храме, пока я тут.
Волков помолчал, он знал подобных людей, и понимал, что разговор предстоял сложный, немного подумав, он начал:
— Лейтенант Карл Брюнхвальд, служивший под началом графа фон Крюнендорфа, случайно не ваш родственник?
— Мой, он мой двоюродный дядя.
— Я был его оруженосцем, он умер у меня на руках. Он всему меня научил.
— Он был славный воин! — сказал ротмистр Брюнхвальд. — Да упокоит Господь его душу.
— Да он был славный воин, — согласился кавалер и чуть помедлив добавил. — Значит, ворота вы мне не откроете?
— Нет, не открою, передайте своим попам, Фолькоф, что о церковных ценностях до Рождества они могут не беспокоиться. С ними все будет в порядке.
— Черт с ними с ценностями, оставьте их в церкви, — сказал Волков, — дайте мне только раку с мощами, ворота тоже не открывайте, спустите через блок на веревке. И я буду вам очень признателен.
— Фолькоф, прекратите, я подписал контракт, а значит, дал слово. Я ничего не могу вам отдать.
— Брюнхвальд, а кто-нибудь из магистрата с вами? Кто-нибудь помнит про ваш контракт?
— Никого нет, я давно никого из них не видел.
— Они может, уже все мертвы, а те, кто еще живы, давно забыли про ваш контракт и сбежали из города.
— Может и так, может и так, да вот я не сбежал, и я помню про контракт. Этого достаточно.
— Деньги предлагать вам бессмысленно?
— Бессмысленно, я охраняю казначейство Ференбурга.
— Брюнхальд, я не могу уйти без мощей.
— Фолькоф, а я не могу их вам отдать.
— Кто-то из нас проиграет. И все, из за вашего упрямства, Брюнхвальд.
— Кто-то всегда проигрывает, Фолькоф. Из-за упрямства, из-за глупости, из-за денег. Но я по другому не могу, я дал слово!
— Я вас понимаю, вы добрый человек, Брюнхвальд, но удачи я вам желать не буду.
— Фолькоф, не вздумайте пить воду из местных колодцев. Это все, чем я могу вам помочь.
Два старых воина поговорили. Волков отъехал от башни стал на мосту, глядел в мерзкую воду, и видел как по каналу, где стоят протопленные баржи и лодки, медленное течение колышет одежду на распухшем трупе. К нему подъехал капитан Пруфф:
— Этот мерзавец открыть ворота нам не желает? — уточнил он.
— Этот офицер выполняет свой контракт, — ответил кавалер.
— Взять эту цитадель не представляется возможным, полагаю, что лучше нам вернуться в Ланн, — заявил капитан.
— Полагаю, что вам следует поучиться выполнять контракт у того, кого вы назвали мерзавцем, — едко заметил рыцарь.
— Что? — Пруфф поднял бровь.
— Вы просили двадцать два талера, кажется, — начал вспоминать Волков, — не получите ни крейцера.
— Я…
— Мы договаривались на две недели.
— Я и мои люди считают, что здесь слишком опасно. Здесь нельзя оставаться.
— Вы и ваши люди знали, куда шли. И договор был о двух неделях.
— Мне нужно посовещаться с моими людьми, — сказал Пруфф раздраженно и поехал к солдатам.
— Ни крейцера, Пруфф, ни крейцера, — крикнул ему вслед кавалер.
— Что будем делать, господин? — спросил Еган, когда тот отъехал.
— Позови попов ко мне.
Солдаты собрались вокруг Пруффа, и тот что-то им объяснял. А к Волкову подошли монахи. И молодой Ипполит, и уже возмужавший брат Семион стояли и готовы были его слушать.
— Нужно вам уговорить хотя бы часть солдат, чтобы остались, — говорил кавалер. — Говорите о том, что это дело богоугодное.
— Хорошо, — сказал брат Ипполит. — Буду говорить.
А вот брат Семион не сразу откликнулся, он немного подумал и потом заговорил:
— Было бы легче их уговорить, если бы вы, господин, дали им задание, чтобы они поверили, что вы идете с помыслом и знаете, что делать.
Этот монах не нравился Волкову с самой первой минуты знакомства, но сейчас он, кажется, говорил дело. Кавалер спросил у него:
— Что ты думаешь им предложить? Что за дело?
— Люди ваши все утро видят ужасы, адские видения. Вы крепки, господин, но не все подобны вам. Многие из ваших людей напуганы. Чтобы им успокоится и понять, что и здесь можно сохранить живот свой, нужно найти им место, дом, где они почувствуют себя в безопасности.
— Ты прав, а еще нужно найти бочки. Этот ротмистр из цитадели сказал, что воду из колодцев здесь пить нельзя.
— Ну, что ж, тогда нас устроит винный дом некоего Коллети, мы мимо него проходили, — продолжил брат Семион. — Раз винный дом, значит, и место под бочки есть, да и сами бочки должны быть, а, может, и вино имеется.
Монах опять был прав, кавалер вспомнил, что совсем недалеко отсюда был дом с вывеской о торговле вином.
— И пойдем к людям вашим, господин, попробую донести до них всю богоугодность нашего подвига, — продолжил брат Симеон и первый пошел в сторону солдат.
— Ишь ты, какой хваткий, — произнес Еган, и все двинулись за монахом.
И тут брат Семион был красноречив, но лаконичен. Подойдя к солдатам, он громко и четко, как с амвона, сказал:
— Добрые люди, пришли вы в этот ад ради подвига богоугодного, но не всем подвиг этот оказался по плечу, — солдаты и Пруфф его внимательно слушали, — тем, кто слаб и духом немощен, укора не будет и дорога назад открыта, с печалью в сердце отпускаем его. А тот, кто останется с нашим добрым господином, — монах дланью указал на Волкова, — пред вратами Господними будет, что сказать о себе, — монах сделал паузу. — И еще: доля тех, кто уйдет, будет разделена на тех, кто останется.
Солдаты стали тихо переговариваться. Волков ждал их решения. А брат Семион ждать не стал и продолжил все так же четко и громко:
— Те, кто остается с господином нашим, проводите меня в наш новый дом, что когда-то был винным домом некоего Коллети. Требуется нам навести там порядок. Ибо станет он нашей святой крепостью в этом аду.
Солдаты немного еще посовещались, а потом к Волкову подъехал капитан Пруфф и сказал:
— Люди мои решили, что мы остаемся до окончания контракта.
Волков ему ничего не ответил. Он тронул коня и поехал вслед за монахом, который повел людей в их новый дом.
Уехал ли владелец дома или остался, было неясно. В подвале, на складе, торговых покоях и в покоях жилых нашли семь трупов. И взрослых, и детей. Кавалер велел вытащить все тела на улицу и сжечь, а места где они лежали, велел мыть с уксусом. Вернее, он подтвердил решение брата Ипполита. Богатство торгового дома было огромным. В подвале насчитали двенадцать двадцативедерных бочек вина и две бочки роскошного, зеленого, благоухающего оливкового масла. Волков мысленно прикинул, что тут только масла талеров на сорок. Также было множество крепких пустых дубовых бочек и множество старых. У стен во дворе высились штабеля дубовых плашек под навесами, из которых собирались бочки. В подвале также нашли и старые сыры, вяленые окорока, Волков ел такие на юге, назывались они прошутто, добрая пшеничная мука, сушеные фрукты. Вопрос о провианте не стоял. Но стоял вопрос о воде.
