Они, разинув рты без удивления, без радости, без злобы пялились на приближающихся всадников. А вот человек в маске и шляпе поднял руку и неожиданно громко, несмотря на маску, поприветствовал кавалера и его слугу:

— Как приятно в этой части города, видеть тех, кто не гниет, — очень, очень высоким голосом говорил он, — здравствуйте добрые господа!

— И вам хорошего дня, честные люди, — сказал Волков. — Я кавалер Фолькоф. Здесь по делу.

— И я тоже, — продолжал человек высоким голосом, — полгода назад магистрат нанял двенадцать докторов, ходить за язвенными, и хоронить мертвых, остался один я, остальные все померли. И зовут меня Утти, доктор наук естественных. — Он поклонился. — А это мои тупые помощники, Правый и Левый. — Он указал величественным жестом на двоих недоумков. — Слова они понимают с трудом, зато сильны и выносливы. И могут вдвоем утащить, целую телегу трупов. А вы господа, заехали в наш городишко пограбить?

Говоря это доктор Утти, стал подходить ближе к Волкову.

Кавалер очень не хотел, чтобы этот доктор в своей страшной от грязи и потеков одежде приближался, и он ему сказал:

— Нет, мы не разбойники, мы здесь по велению князей Церкви. И прошу, вас, доктор, не подходите ближе. Вы беспокоите моего коня.

Доктор послушно остановился и снова заговорил своим пронзительно высоким голосом:

— Приятно слышать, что город наш не оставлен заботами, пастырей наших. Вы пришли в помощь нам? Я вижу лиц духовного сана среди вас, неужто я снова услышу колокола на церквях наших? И люди выжившие пойдут к обедне?

И снова он двинулся к Волкову, хотя и небольшими шагами.

Пока он говорил, ему удалось подойти еще шагов на пять. И теперь кавалер заметил какую-то странность в платье доктора. Но что было в нем странного, он рассмотреть не мог, и Волков снова попросил:

— Не подходите ближе. Стойте там, а пришли мы не для того, чтобы снова начать в церквях ваших службы служить. Дело у нас тут, сделаем и уйдем. Не скажите, как нам проехать к Ризенкирхе?

— Ах, как жаль, — запищал доктор и тихонько шагнул к рыцарю, — значит, забыли пастыри наши детей своих. — Он снова сделал шаг. — Что ж скажу вам, как проехать к нашему кафедралу, — он еще сделал шаг. — Да вот только хозяин его, епископ наш, оставил кафедру свою и этот мир и почил уже давно, что же вам нужно в доме его?

— О том говорить я не намерен, — сухо отвечал Волков, а пока он говорил доктор Утти приблизился еще. — Скажите где храм ваш?

Тут доктор сделал еще один шаг, и кавалер понял, что было странного в одежде доктора. Она шевелилась, не сама конечно, просто по плечам и рукавам, по шляпе и маске ползали сотни, сотни и сотни вшей. А доктор был уже в трех шагах, он даже руку поднял, непонятно зачем. Может быть даже, чтобы осмелиться и взять коня кавалера под уздцы. Такого Волков уж точно не позволил бы.

Вввсссс… С привычным шипением меч покинул ножны, теперь кавалер почувствовал себя увереннее. К дьяволу вежливость с теми, кто пренебрегает твоими просьбами:

— Стойте, где стоите, и не смейте тянуть руки к моему коню, — холодно сказал он, — еще один шаг и вы пожалеете.

Доктор покосился на отличное железо, что блеснуло на утреннем солнце:

— Господь Всемилостивейший, я не хотел злить вас, — запищал доктор, — простите великодушно. Просто тут так редко бывают люди, с которыми можно поговорить, с моими болванами не наговоришься. Я более не сойду с места. А кафедрал наш, в цитадели, поедете на север, как и ехали, и на Мясных рядах, вы их узнаете сразу по вывескам, повернете на восток, и поедете до канала, а там опять на север, до моста, переедете мост и увидите ворота. Только вам их не откроют, там заперся какой-то сумасшедший. Уже полгода сидит и никого в цитадель не пускает. Уж не знаю, как вы попадете в наш прекрасный Ризенкирхе.

— Что за сумасшедший? — спросил кавалер, подобный расклад ему совсем не нравился, он и представить не мог, что нужный храм находится в цитадели, которую охраняет сумасшедший, — кто он такой?

— Знать его не знаю, — отвечал доктор Утти, — когда я со своими дураками прохожу мимо, он кидает в нас стрелы, одного из них, Левого кажется, ранил, еле достали эту стрелу.

— Спасибо, доктор, — сказал Волков, — мы пойдем, а вы даже не думайте приближаться к моим людям, велю рубить вас, как-только попробуете к ним двинуться.

— Очень жаль, а я хотел попросить у вас людишек, человек десять, — пронзительно пищал доктор, — мне бы десять человек и я за три дня отвез бы всех мертвецов с этой улице на канал. А я бы дал бы вам талеров, сколько бы вы захотели. Могу дать двадцать. Или тридцать.

— Мои люди солдаты, и никого хоронить, кроме своих братьев солдат, не будут, — отвечал Волков.

— А хотите, золота дам, — не отставал доктор, он полез под фартук и вытащил оттуда целую пригоршню золотых монет. Там были и дукаты, и гульдены, и эскудо. Он протягивал их кавалеру. Но сделать шаг к нему не решался.

— Нет, говорить боле не о чем, не будут мои люди таскать мертвецов даже за золото, — отвечал Волков твердо, он не прикоснулся бы к руке этого доктора ни за что, он видел, как по перчатке и рукаву доктора ползают сотни вшей и гнид. Зрение кавалера не подводило.

Волков махнул рукой:

— Капитан, двигайтесь вперед, идем на север, ищем Мясные ряды.

— Как жаль, как жаль, — пищал доктор, отходя к своим болванам.

— Ох и жуток доктор, — сказал Еган, — хорошо, что вы его мечом пуганули, неровен час подошел бы, не знаю, чтобы я делал.

— Когда интересно уже ты начнешь мечом пугать, так и будешь у меня за спиной прятаться, ты вроде хотел воинское ремесло освоить? — спросил кавалер слугу.

— Так времени нету. Вы ж мне продыху не даете. Все работа и работа. Вечером с ног валюсь.

— Не врал бы ты, не так уж ты и занят. По полдня валяешься на тюфяках да ошиваешься на кухне. С чего ты вечером валишься, я не знаю.

Так кавалер и Еган болтали, стояли и ждали, пока пройдут все их люди мимо страшной телеги и странных людей. Кавалер меч в ножны так и не вложил, пока последний его солдат не прошел на север.

Они свернули на Мясные ряды, и уже вскоре почувствовали запах воды, гниющей воды. Пока ехали, глядели по сторонам, почти никто не разговаривал. Дома вокруг были большие, ворота крепкие, вывески везде: мясники, колбасники, мыловары, сыровары. Кое-где ворота, двери и ставни закрыты. А где-то все нараспашку. Чумной доктор Утти, видимо, здесь прибрался, черные смрадные пятна на мостовой были, а трупов уже не было. Вернее, был один. Это была худая женщина, лежала на перекрестке, у края мостовой. Лежала, видимо, недавно, разлагаться еще не начала, но на шее у нее, словно от рук душителя, синяки, посреди синяков белесый от гноя нарыв, величиной с крупную сливу. Пальцы женщины словно сгорели до углей, были черны и скрючены, словно пыталась она ими разодрать кому-то лицо. Люди Волкова были опытные, и смерть видевшие, и зачумленных, прошли бы мимо, и не взглянули бы на труп лишнего раза, но рядом с трупом сидела девочка, лет семи и было ей нехорошо, видимо, у нее жар, и она кашляла она все время. Сидела на проходящих мимо солдат даже не взглянула. Глядела вниз, на мостовую, находила там какие-то крошки, отправляла их в рот. Еган достал из сумки краюху, кинул ей почти под руки, хлеб упал, и только тут девочка подняла голову, глянула на солдат. И солдаты, как в оцепенении, проходили мимо и все до единого, молча глядели на нее. Глядели в ее пустые, белесые, мертвые глаза. Даже Волкову стало не по себе от вида этих глаз, он и сам как зачарованный смотрел бы в них, да не мог. Он видел, что эта девочка вселяет в людей его ужас, и он заорал, чтобы все слышали:

— Чего рты разинули? Прибавили шагу, давай быстрее. А то собьетесь в отару сейчас, как бараны. Нечего таращиться на нее, слепая она, бельма у нее в глазах. Слепых, что ли, не видали?

Люди пошли веселее, просто слепая девочка, зачумленная, хорошо, что кавалер все объяснил. И только те, что шли последними, да возницы телег, да Роха и монахи, увидели как слепая девочка, с белесыми глазами протянула руку и подняла с земли краюшку хлеба. Подержала ее и отбросила, как ненужную. И стала смотреть вслед уходящему отряду.