— И все эти люди готовы двинуться в Барбакан? — спросил Шамус.

— Не только они. Туда двинется весь мир, — убежденно произнесла Джилсепони.

— Но откуда ты знаешь? — не сдавался Шамус. — Ты уверена, что кровь не иссякнет? Что она действительно исцеляет?

Джилсепони одарила его улыбкой знающего и полностью убежденного в своих словах человека.

— Я знаю, — только и сказала она.

Она приложила свою руку к пылающему лбу женщины, потом поднесла к ее губам камень души.

— Нам надо продолжить разговор, — сказал Шамус.

Джилсепони согласно кивнула и начала входить в магию камня.

Потрясенный увиденным и удивленный, Шамус Килрони вышел из-под навеса и направился прямо в трактир, что был через дорогу. В заведении было пусто. Шамус подошел к стойке и налил себе порцию весьма крепкого напитка.

Через некоторое время туда же пришла Джилсепони. Вид у нее был усталый, но довольный.

— Они должны выдержать это путешествие, — объяснила она Шамусу. — Во всяком случае, того, что я делаю для них, должно хватить, чтобы они успели добраться до Аиды.

Она отвернулась.

— Кроме одного, — тихо добавила она. — Он давно болен. Даже если бы я помогала ему до самой Аиды, чего я никак не могу себе позволить, он все равно вряд ли дожил бы до конца пути.

Шамус глядел на нее, качая головой.

— И все равно все это кажется выдумкой, — признался он.

— Я ничего не выдумывала, — возразила Джилсепони. — Дух Эвелина раскрыл мне эту истину, послав призрак Ромео Муллахи.

Но взгляд Шамуса по-прежнему выражал недоверие, и Джилсепони только пожала плечами. Она слишком устала, чтобы спорить.

— Значит, теперь ты можешь если не исцелить, то серьезно помочь больным? — спросил он. — И все потому, что кровь с руки Эвелина сделала тебя неуязвимой для чумы?

Джилсепони кивнула.

— Да, я могу им помочь, — подтвердила она, принимая из рук Шамуса бокал. — Во всяком случае, некоторым из них. Но то же самое сможет любой монах, который поцелует руку Эвелина. У меня больше нет страха перед чумой, и потому у многих людей мне удается, что называется, накрепко загнать ее в угол.

— Но только не у тех, кто серьезно болен, — заключил Шамус.

Джилсепони покачала головой и проглотила содержимое бокала.

— Увы, для многих это уже слишком поздно, и каждый день, потраченный мною понапрасну, приводит к новым смертям.

На лице Шамуса застыл ужас.

— Неужели ты взвалила себе на плечи такую ответственность? — спросил он.

— Если не я, тогда кто?

Он все так же молча смотрел на нее.

— Все эти люди, больные и здоровые, отправятся в Барбакан завтра утром, — продолжала Джилсепони. — Я не смогу их сопровождать, но ты бы смог. По правде говоря, ты должен это сделать, чтобы оберегать их в пути и чтобы самому поцеловать руку Эвелина.

Джилсепони смотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд просил, даже умолял, напоминая Шамусу, через что довелось пройти им обоим.

— Смотритель уже ведет паломников из трех городов Тимберленда. Шамус должен повести жителей Кертинеллы и Ландсдауна, — добавила Джилсепони. — И это еще не все. Шамусу нужно остаться на севере.

Шамус понял, что планы эти рождаются в ее голове только сейчас, по ходу разговора.

— Из тех сил, которые тебе удастся собрать, нужно создать охрану. Вы должны будете охранять дорогу до Барбакана.

Шамус Килрони, который на собственном опыте знал, насколько длинна эта дорога, недоверчиво усмехнулся.

— Для этого тебе понадобится вся королевская армия!

— А я как раз и намереваюсь привлечь к этому всю королевскую армию, — ответила Джилсепони.

Она сказала это настолько серьезно и решительно, что Шамус даже покачнулся на своем стуле. Потом он с удивлением понял, что уже не сомневается в ее словах. Но они напомнили ему совсем о других, не менее серьезных заботах.

— Дела в Палмарисе совсем скверны, — мрачно сказал Шамус. — Народ бунтует, а герцог Тетрафель всерьез подстрекает бунтовщиков. Он тоже заболел чумой, но настоятель Браумин ничем не может ему помочь.

Джилсепони кивнула. Услышанное не особо удивило и не слишком взволновало ее.

— Помимо герцога нашлись еще охотники баламутить народ, — продолжал Шамус. — В городе появились самозваные братья Покаяния из отколовшихся монахов и тех, кто присоединился к ним. Они кричат на каждом углу, что чума — Божья кара за то, что церковь сбилась с пути Маркворта и свернула на путь Эвелина.

Эти слова заставили Джилсепони насторожиться.

— Как мне говорили, главарем у братьев Покаяния — Маркало Де’Уннеро.

Он налил Джилсепони новую порцию. Увидев ее оцепеневший взгляд и внезапно побелевшее лицо, Шамус сразу догадался, что это будет для нее не лишним.

Камни ударяли в стену или перелетали через нее, заставляя нескольких караульных монахов приседать и пригибать головы.

Внизу, на площади, Де’Уннеро и его молодцы в черно-красных сутанах без устали сновали среди толпы, подбивая людей на неизбежный выплеск ярости.

И он не замедлил себя ждать. Швыряя камни и выкрикивая проклятия, люди, которым было уже нечего терять, устремились на штурм монастыря. К его стенам приставили наспех сооруженные лестницы. Часть нападавших готовилась атаковать монастырские ворота. Они катили стенобитное орудие, налегая на него с обоих боков.

— Настоятель Браумин! — крикнул сверху Кастинагис, указывая ему на приближавшийся таран.

Стихийный бунт перерастал в необъявленную войну, и мягких сдерживающих средств против стенобитного орудия не существовало.

— Защищайте монастырь, — хрипло прошептал Браумин и пошел прочь от стены.

У него за спиной послышался резкий звук пущенной рукотворной молнии. Крики раненых неслись вперемешку с яростными возгласами. Он слышал, как по стенам молотит непрекращающийся град камней. И за всем этим, странным образом перекрывая остальные звуки, раздавался голос Маркало Де’Уннеро, призывавший толпу к новому приступу безумия.

Штурм монастыря продолжался несколько часов. Монахи стойко отражали нападение. Они проворно отбрасывали неуклюжие лестницы вместе с лезущими по ступенькам людьми, наносили удары рукотворными молниями, стреляли из арбалетов. В ход шло даже кипящее масло, которое выливали на головы штурмующих. У стен Сент-Прешес валялись тела десятков убитых. Раненых и искалеченных было еще больше.

Осада продолжалась и на следующий день. Невзирая на потери толпа заметно возросла. Но теперь к разъяренным жителям и братьям Покаяния добавилась еще одна сила. Под громкие звуки фанфар на площади появился герцог Тетрафель и его солдаты, все как один в полном боевом облачении.

Настоятель Браумин уже направлялся к стене, когда ему на пути попался молоденький монах.

— Герцог, — выдохнул испуганный монах, — привел с собой армию и требует, чтобы мы сдали монастырь!

Браумин ничего не сказал в ответ, а лишь поспешил наверх, на парапет воротной башни, где уже находились трое его ближайших союзников.

— Настоятель Браумин! — крикнул стоявший рядом с герцогом глашатай.

— Я здесь, — ответил Браумин, выходя на всеобщее обозрение и прекрасно сознавая, что многие лучники Тетрафеля уже взяли его на прицел.

Глашатай откашлялся и развернул пергамент.

— По приказу герцога Тимиана Тетрафеля, барона Палмариса, вы и ваши собратья, скрывающиеся ныне внутри монастыря, объявляетесь на территории города Палмариса вне закона. Вы должны как можно быстрее покинуть Сент-Прешес. Будучи благородным и щедрым человеком, герцог Тетрафель не станет вас преследовать и подвергать наказаниям, если вы сегодня же уйдете из города и пообещаете не возвращаться в Палмарис!

Пока глашатай зачитывал приказ, настоятель Браумин неотрывно глядел на Тетрафеля, стараясь придать своему лицу бесстрастное выражение.

— Мы ведь говорили о возможности отправиться в Кертинеллу и открыть там часовню Эвелина, — негромко напомнил ему Виссенти.

Браумин обернулся к нему и решительно замотал головой.